"Илья Яковлевич Бражнин. Друзья встречаются " - читать интересную книгу автора

полночь... Утром следующего дня беспокойный молодой человек опять сбежал.
Лишь вечер вознаградил долготерпение Алексея Алексеевича. Жилец остался
дома. Похаживая по комнате, он насвистывал какой-нибудь марш и, видимо,
скучал.
Алексей Алексеевич засуетился, загремел посудой, потащил в кухню
старомодный, красной меди чайник, и спустя полчаса чай (точнее - кипяток,
подкрашенный брусничным отваром) был готов. Алексей Алексеевич с
многочисленными извинениями и за беспокойство, и за бедность сервировки, и
за непорядок в комнате, хотя комната была в совершенном порядке, пригласил
жильца на чашку чая, и Боровский, изнывая от скуки и безделья, принял
приглашение.
Они сели за стол. Алексей Алексеевич раскрыл маленький кисет из шкуры
молодой нерпы, шитый жилами, украшенный бахромой из зеленого и красного
сукна, и приветливо попотчевал гостя махоркой. Гость улыбнулся и вытащил
большой кожаный портсигар. В нем оказались прекрасные сигареты. Боровский
протянул портсигар хозяину. Алексей Алексеевич отказался, сославшись на то,
что он привык к махорке, но Боровский настаивал, и тогда Алексей Алексеевич
с удовольствием закурил сигарету.
- Приятный табачок, - сказал он, медленно затягиваясь и соловея от
блаженства. - Прямо мёд! Я так полагаю, английский?
- И я так полагаю, - усмехнулся Боровский.
- Надолго в наши палестины? - спросил Алексей Алексеевич, выпрямляясь и
поводя узкой седенькой бородкой.
- Пока не выгоните.
- Ну, кто же вас будет гнать! Живите на здоровье. Да вы, я думаю, и
сами скоро соскучитесь и убежите в Москву.
- Почему вы думаете, что я из Москвы?
- Ну, знаете, видать человека! Я, батенька, прост, да хитер.
- Вижу, вижу по бороде!
Они засмеялись. Оба были довольны, что избавились от тоски и
одиночества и потому смеялись от души: Алексей Алексеевич - тихонько, в
бородку, Боровский - раскатисто, на всю комнату. Беседа пошла непринужденно.
Вскоре Боровский принес из своей комнаты бутылку рома. Алексей Алексеевич и
тут не отказался составить жильцу компанию. Крепкий, грубоватый ром ещё
более оживил беседу. Боровский расстегнул косоворотку. Крупная голова его на
крепкой шее была хорошей лепки - с выпуклыми надбровьями, тонким хрящом носа
и плоскими маленькими ушами.
- Э, батенька, - сказал Алексей Алексеевич, - да у вас порода.
- Что ж, это плохо?
- Кто говорит? Мой отец, знаете, крестьянствовал, так у него поговорка
была такая: хоть курья, да порода. Ужасно как породу любил. В крутобоких
холмогорок, представьте, даже в чужих, своих-то и не было, влюблялся, как в
девушек, разбирал их статьи, будто жениться на них собирался. Меня всю жизнь
недолюбливал за то, что я хлипкого телосложения был!
Алексей Алексеевич оглядел стол, комнату, своего застольного товарища -
всё нравилось ему, всё вызывало в нем покойное удовольствие. Боровский
глядел на него с улыбкой:
- Выходит, папаша, что вы плебей, да?
- Совершенный.
- От сохи, так сказать!