"Тадеуш Бреза. Стены Иерихона (роман, послевоенная Польша)" - читать интересную книгу автора

волосы, словно пытался таким манером вытащить себя из сна; он
причесывался, но жесткие спутавшиеся волосы отказывались подчиняться
такому примитивному гребню, не желали ложиться. Другую руку военный
засунул за ворот расстегнутой рубахи и движениями, от которых веяло
неудовольствием и скукой, скреб грудь, не ожидая, что процедура эта
избавит его кожу от чесотки. Лицо его, казалось, еще не успело отойти ото
сна, еще не приведено было в соответствие с какой-нибудь идеей, оно ничего
не выражало, было каким-то расползшимся, покрытым жиром и пылью. И только
глаза отнеслись к пробуждению всерьез. Они уже были готовы подмечать, но
еще ленились сводить все в единую картину. Взгляд свой офицер нацелил на
Ельского. Не такой уж пронзительный, не очень любопытствующий, просто у
него это было уже в крови: подобным вот образом цеплять людей глазами и не
торопясь вытягивать из них правду. Ельский заговорил первым, что-то по
поводу книги, дескать, невесть как она запуталась в пледе. Не успеешь
войти в вагон, а с вещами вечно какой-то ералаш!
- Вот оно что, вам бы лакея! - пожалел Ельского военный, поглядывая на
него вежливо и кротко. И слова его вроде бы нельзя было понять как издевку.
Ельский улыбнулся. Ну и идея! Он едет с лакеем! Словно граф. Может,
спутник его за такого и принял.
- Вы, сдается, принимаете меня за барина! - сказал Ельский и не без
изящества склонил голову. Подумал: по меньшей мере еще час пути. Если не
читать, то самое милое дело поболтать.
Тем временем офицер провел рукой по смятому сном лицу. Уж коли не
барин, подумал он, то наверняка чиновник. Из тех, кто служит государству,
оказывая ему любезность. Из породы благовонных.
- Тогда уж не буду вас ни за кого принимать! - с неподдельным
добродушием заметил он. Затем сел, выпрямился, поставил ноги на пол и,
поднимая их одну за другой, стал ощупывать пальцами кончики сапог-не ноют
ли мозоли. Застонал. - Скоро и вовсе не смогу ходить. - И, словно призывая
Ельского войти в его положение, добавил: - Пожалуй, еще начнут меня
носить, будто китаянку.
Ельский посматривал на сапоги, но не решался высказать своего мнения.
Офицер пришел ему на помощь.
- А снимать их, знаете ли, тоже сплошная мука.
- Но как же время от времени не причинять себе такой муки, - ответил
Ельский, гордясь своей мыслью, и улыбнулся, хотя и опасался, не расценит
ли это офицер как вызов. Но тот продолжал тяжелым взглядом изучать
Ельского, теперь, пожалуй, более деловито. Кажется, еще один из тех
молокососов, думал он, увиливающих от работы болтовней, министерских
барчуков, охотников до заграницы и умничанья, у которых в голове одни
только новшества. Да еще чтобы отыскать для государства свеженькую модель.
Нет вещи поважнее! Они бы его и разодели-он выругался про себя, - как
самих себя, с полнейшим почтением к последнему номеру модного журнала!
На это он уже не годился. Офицер отвел глаза.
Взглянул на книжку, лежавшую на столике. Какая-то догадка промелькнула
в его голове. Ну конечно же! Дело должно было свершиться сегодня или
завтра. Проблема, конечно, да не его. Но ему положено обо всем знать. Что
это за история с тем гробом?
Чьи это козни? Предупреждение или шуточка. Камешек в наш огород.
Времена, когда ни минуту, ни злотого нельзя тратить попусту, а тут