"Тадеуш Бреза. Стены Иерихона (роман, послевоенная Польша)" - читать интересную книгу автора

митинговой фразеологией, и уж, боже упаси, не прокурорским языком. Таким,
какой подсказал ему национальный инстинкт, - энергичным, метким, исконным.
Что бы он на это? Ельский взялся за чтение.
Но оно лишь еще больше возбудило его. Ну к чему это выхватывание
фактов, дат, имен, словно перед экзаменом! Тут королю ставят в книге плюс,
там-минус. Какая-то дьявольская бухгалтерия. А в последующих изданиях
автор этой монографии добавит еще одну главу: повторное погребение или
место вечного упокоения. Ведь это тоже относится к истории его жизни, и
эти споры, и эксгумация, и захоронение. Как перенос останков Наполеона!
Словно застланные мглой, проплыли в памяти Ельско
го обрывки стихов, затем какие-то французские имена, имена всех тех,
кто поехал за этими останками, имена, тем самым навеки вошедшие в историю.
Глупость какая, обругал он себя, глупо так подставляться, чтобы потом
попасть в лапы учебника. Может, то, что я делаю, просто идиотизм, да и
только. И, уж наверное, так обо мне и будут потом думать, когда много лет
спустя меня откопает какой-нибудь ученый, который будет писать
исследование о вторых похоронах последнего польского короля Станислава
Августа.
- Э-э, - буркнул Ельский, - чего тут волноваться! - Но читать бросил. -
Лучше бритву поточить. Этот опять проснется. - Он посмотрел на офицера,
который, казалось, вот-вот вырвется из оков сна. Ельский открутил тюбик с
кремом для бритья, поднес к носу. - Вроде бы ничего особенного, а как
пахнет! - удивился он. Перед глазами замаячил Дикерт, его товарищ по
школе, по университету, по первым годам службы на благо общества. Это он,
приезжая в отпуск или с поручением, непременно привозил ему из-за границы
какую-нибудь мелочь. Вот, к примеру, плед, без таможенной пошлины. Ельский
попытался вспомнить, сколько же он стоил? Гроши. Он тоже от Дикерта.
Сидит теперь в аппарате. Бедняга, Ельский вздохнул, что там у него с
братом? Ельский почувствовал, что его бросает в жар. Гнев душил его.
Брат этот бьы моложе их на год, неряха и флегма, зато самый способный в
школе математик. Откуда такое отсутствие изящества, непонятно-все в семье
так следили за собой; а математикато, видно, от прадеда, преподавателя
Главной школы, круглолицего господина на портрете в гостиной. Ельского
приворожила эта гостиная. Какое счастье принадлежать к такой семье! Поймав
себя на этой мысли, он пожалел себя. Достаток, традиции, родственники,
половина в деревне, половина в городе. Да и на каких должностях! В
трибуналах, в магистрате, в курии, в кредитных компаниях. Таких людей
смена правительства не задевает. Шинкарство процветает многие годы.
Консервативные буржуа. Каждый из них кого-то содержал, кому-то давал,
кому-то протежировал. Всегда и во всем они, все хорошенько взвесив,
занимали гражданские позиции, были непременными членами комитетов,
распределявших займы или создававшихся по поводу каких-нибудь торжеств; в
конце концов их хоронили за счет города, университета или государства. У
брата такогодеревня! А если не у брата, то у кузена. Большое поместье
где-нибудь в Литве или Галиции, иногда поближе-какой-нибудь садовый
фольварк под Варшавой. Всюду побывал Ельский на правах друга. Участвовал
также и в памятных торжествах их тесного кружка по случаю окончания
юридического факультета.
Как строить жизнь? С какого бока к ней подойти? Как разыграть свою
карту? Будущее этой страны принадлежит самым способным. Так не им ли?