"Ольга Брилева. По ту сторону рассвета (философский боевик с элементами эротики) " - читать интересную книгу автора

два дня поправится, а уж там - не пропадет... Прежний замысел оставался в
силе: идти на юг, пока не упрешься в Завесу Мелиан - это ни с чем нельзя
перепутать - а там повернуть на запад и топать в Димбар... Или на восток, к
Горе Химринг? Когда-то это ведь было очень важно: именно на запад, и именно
в Димбар, почему-то такое решение он принял... Забыл. Проклятье. Берен
пошарил за пазухой и достал шнурок с ладанкой - он служил чем-то вроде
календаря. Берен завязывал на нем по узелку каждый день - начиная с того,
как покинул землянку. Сейчас весна была в разгаре, и белые облака, висящие
среди листвы, могли быть только яблонями в цвету. Он сосчитал узелки:
тридцать пять. Последние дни не отмечены: они прошли в бреду и безумии, счет
им потерялся, хотя вряд ли было их больше пяти. Значит, сорок дней он петлял
по горам и тащился через пустыню.
Берен рассмеялся. Он не мог выжить в этом походе, об ужасах Эред Горгор
и Нан-Дунгортэб ходили легенды, и Берена передернуло, когда он вспомнил, что
там видел и делал, но все-таки он выжил и добрался сюда, в окрестности
Нелдорета. Теперь сами Валар велели дойти до Димбара. Сказать Государю
Фелагунду... что? Что в той каморе его памяти, которая наглухо замурована и
завалена, как... Как тот колодец в деревушке без названия? Голос и речь, а
еще что? Берен в очередной раз ткнулся в глухую, черную стену забвения.
Ничего. Он беззвучно застонал и ткнул кулаком в землю.
Лембас имела привкус меда, молока и земляники.
Земляника с медом и с молоком - в детстве это было любимое лакомство.
Берен и Роуэн собирали ее, уходя в лес на целые дни... с ними был третий, но
Берен, сколько ни силился, не мог вспомнить, кто. И все трое толклись вокруг
большой миски, в которую бабка Андрет бросала очищенную землянику и получали
деревянным черпаком по рукам, если лезли в залитую медом землянику раньше
времени, пока она не дала сок... А потом в миску наливали молока доверху -
готово! И они, толкаясь плечами, уписывали лакомство за обе щеки и порой
дрались за право выпить розовый сладкий сок, уже не поддающийся вычерпыванию
ложкой... Потом за земляникой начала ходить с ними маленькая Морвен, и Берен
как самый большой, должен был таскать ее в коробе на плечах...
Он попытался вспомнить лицо матери, каким оно было тогда, в дни его
детства...
Не вспоминалось.
Вместо него приходило на память другое лицо - той девушки, что
танцевала в столпе света и пела... Память возвращала ее голос, и прекраснее
этого голоса не было в мире ничего... Он вывел Берена из темноты к свету. Он
дал жизнь.
Берен придумал ей имя: Тинувиэль. Его народ говорил на смеси талиска и
синдарина, и сам он носил вполне понятное эльфу имя. Тинувиэль означало
"дитя сумерек", так эльфы называют соловья. Маленькую серую пташку, что поет
ночью под синим небом. Тинувиэль, Соловушка...
Он был уверен, что именно Соловушка принесла лембас. Возможно, как раз
по ее просьбе Берена еще не задержали часовые Дориата.
Сейчас, напившись и насытившись, думая о ней, Берен почувствовал, как
смраден и грязен. Следовало, раз уж стоит такой теплый день, прополоскать
где-то свои тряпки, да и самому вымыться.
Оскорблять родник стиркой ветхих обмоток не годилось. Он встал и
поковылял вниз по течению ручья. Ноги болели невыносимо. Сапоги, запросившие
пощады еще в Эред Горгор, скончались в пустыне, не выдержав мучений - и то,