"Творцы Священной Римской империи" - читать интересную книгу автора (Балакин Василий)

Глава вторая ОТТОН I: РОЖДЕНИЕ СВЯЩЕННОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

НА ПУТИ К ИМПЕРАТОРСКОЙ КОРОНЕ

Прошло чуть больше месяца после смерти Генриха Птицелова, когда в Ахене, бывшей столице Карла Великого, собрался весь цвет немецкой знати, дабы во исполнение завещания покойного возвести на королевский престол Германии его сына Оттона. 7 августа 936 года состоялась коронация, равной которой по великолепию еще не видали в этих краях. Монах Корвейского монастыря Видукинд, увековечивший в своей «Истории саксов» деяния Оттона Великого, подробно описал это незабываемое событие. С утра в колоннаде, примыкавшей к базилике Св. Марии, собрались герцоги и графы и усадили нового повелителя на трон, после чего присягнули на верность ему, пообещав помощь от всех врагов. После этого светского акта возведения на престол Оттон I вошел в базилику, где его уже ждал архиепископ Майнцский Гильдеберт, обратившийся к собравшимся со словами: «Представляю вам Богом избранного, некогда могущественным Генрихом предназначенного на власть, а ныне всеми князьями королем признанного Оттона. Коли по душе вам сие избрание, то покажите это поднятием правой руки». Последовало всеобщее одобрение, и архиепископ, взяв с алтаря королевские инсигнии — меч с поясом, мантию с застежками, скипетр и корону, — вручил их новому правителю со словами: «Прими сей меч и сокруши им всех противников Христа, варваров и негодных христиан, ибо волей Божией дается тебе власть над всей державой франков ради установления прочного мира среди всех христиан».

Не случайно Видукинд назвал державой франков королевство, учрежденное саксонским герцогом Генрихом и Унаследованное его сыном Оттоном. Для них, как и для многих правителей средневековой Европы, непреходящим идеалом оставалась Каролингская империя, созданная франком Карлом Великим. Прошло без малого сто лет, как эта славная империя распалась, но память о ней жила, вдохновляя пытавшихся возродить ее. Намереваясь короноваться в Ахене, Оттон I хотел показать свое стремление следовать примеру Карла Великого. Это желание нового короля Германии не осталось незамеченным и даже встретило одобрение, судя по напутственным словам архиепископа Гильдеберта. Весь ход коронационных торжеств служил подтверждением честолюбивых замыслов Оттона I. Совершив обряд помазания и коронации, архиепископы Майнцский и Кёльнский повели его к расположенному в базилике мраморному трону Карла Великого, восседая на котором он взволнованно внимал ликующим приветствиям. Затем последовал праздничный пир, во время которого герцоги Лотарингский, Франконский, Швабский и Баварский символически прислуживали королю в качестве постельничего, стольничего, кравчего и конюшего, что должно было демонстрировать единение правителя с его наиболее влиятельными подданными.

Избрав Ахен, столицу Карла Великого, местом своей коронации, Оттон I тем самым заявил о собственном намерении продолжать его политику, и прежде всего — возродить уже воссозданную в 800 году, но затем снова угасшую Римскую империю. Ахенская коронация явилась демонстрацией сознательной преемственности с империей Карла Великого, выражением идеи империи. Однако одного намерения для этого было мало. Требовалась прочная власть над сильным государством, какой обладал его отец Генрих Птицелов. Автоматически унаследовать авторитет вместе с королевским достоинством было невозможно — за него предстояло еще бороться.

Генрих I, как мы видели, создал прочные основы для политики Оттона I, в значительной мере предопределив и его имперскую политику, однако сын не просто продолжил дело отца, но и поднял его на качественно новый уровень, придал ему форму и характер, сохранявшиеся на протяжении столетий. Вместе с тем, решив следовать примеру еще одного великого предшественника — Карла Великого, он со временем реализовал многое из каролингского политического наследия: привлек на государственную службу духовенство, составлявшее костяк его правительственного аппарата; возродил каролингскую систему пограничных марок для обеспечения безопасности государства; поддерживал миссионерскую деятельность среди датчан и славян. Традиция Карла Великого пропитала сознание Оттона I, он использовал эту традицию как средство для консолидации своего государства. Королевство Оттона I должно было стать наследником Каролингской империи.

Он решил столь наглядно заявить о своих притязаниях, избрав местом коронации столицу Карла Великого город Ахен, еще и потому, что как раз в это время во Франции на престол вернулась Каролингская династия в лице Людовика IV Заморского (936–954). Кому быть наследником Карла Великого — его прямому потомку, Каролингу, или саксу, с предками которого франки долго вели кровопролитные войны? После Верденского договора 843 года прошло почти столетие, а представление о единой Франкской державе продолжало жить. Видукинд прямо выразил эту мысль о неразрывной связи с каролингской, франкской традицией, сообщив, что Генрих I, сраженный тяжелым недугом, созвал народ и в его присутствии поставил Оттона I «во главе братьев и всей империи франков». Далее, рассказывая о церемонии коронации в Ахене, он не зря вкладывает в уста архиепископа Майнцского Гильдеберта столь примечательные слова, что не грех будет и повторить их: «Прими сей меч и сокруши им всех противников Христа, варваров и негодных христиан, ибо волей Божией дается тебе власть над всей державой франков ради установления прочного мира среди всех христиан». В одной фразе хронист излагает целую программу: Оттону надлежит править всей империей франков, то есть стать тем, кем был некогда Карл Великий. Еще больше ответственности на него налагает обязанность охранять мир «среди всех христиан» — для этого он должен был уподобиться Константину Великому. Такое объяснение цели и смысла коронации свидетельствует о близости представлений Видукинда миру идей о «христианской империи», послужившей в свое время в окружении Карла Великого идейной основой для провозглашения на Западе империи.

Но чтобы Оттон I мог править всей империей франков, прежде следовало ее воссоздать. Это и собирался сделать новый король Германии. Слова Гильдеберта свидетельствуют, что намерение Оттона I было встречено с одобрением. Вопреки бытовавшим тогда представлениям об императорской власти, не связанной с Римом, он задумал восстановить именно Римскую империю. Только освятив свою императорскую власть авторитетом папы, он мог претендовать на лавры Константина Великого, то есть быть защитником христианства, борцом против язычников и «негодных» христиан. Серьезность этого намерения он подтвердил всей своей последующей жизнью.

Оттон I энергично принялся воплощать великий замысел, в первый же год правления положив начало своей итальянской политике. Поводом послужила смерть в 937 году короля Верхней Бургундии Рудольфа II. Правивший Северной Италией Гуго Прованский женился, дабы завладеть Бургундией, на королеве-вдове Берте, а своего малолетнего сына Лотаря обручил с дочерью Рудольфа шестилетней Адельгейд, причем сын покойного короля Конрад должен был лишиться всего. Оттон I незамедлительно вмешался, обеспечил защиту наследнику Бургундии, взяв его к себе на воспитание, а затем принял от него вассальную присягу, установив таким образом свое верховенство над его владениями. Оттон I чувствовал себя вправе поступить так, поскольку его отец Генрих I приобрел верховную власть над Бургундией, заставив Рудольфа II уступить ему Священное копье, что символическим образом означало признание превосходства германского короля. Не все разделяли этот взгляд: французский хронист Флодоард утверждал, что маленький Конрад был захвачен хитростью и удерживался, то есть фактически находился в плену. О Конраде, а особенно сестре его Адельгейд мы еще не раз услышим. Мог ли Оттон догадываться тогда, что спустя полтора десятка лет эта девочка станет его женой — королевой, а затем и императрицей?

Вмешательство Оттона I в бургундские дела привело его к столкновению с Гуго Прованским. Обстоятельства развернувшейся между ними борьбы источники освещают скупо. Видукинд, саксонский патриот, не одобрявший всю итальянскую затею Оттона I (королю, полагал он, надлежало сосредоточиться на внутригерманских делах и на отражении вторжений язычников, как это делал Генрих Птицелов, вместо того, чтобы растрачивать силы в бесполезных походах за Альпы), в нескольких словах изложил многомесячную эпопею таким образом, что создается впечатление, будто тот ни с того ни с сего захватил Бургундию, а потом от нечего делать покорил Гуго: «Король же (Оттон I. — В. Б.), с каждым днем все более преуспевая, хотя и был доволен доставшейся от отца державой, однако отбыл в Бургундию и принял под свою власть короля с его королевством. Другого короля, Гуго, он одолел оружием и подчинил себе». Итальянский хронист Лиутпранд, епископ Кремонский, поддерживавший политику Оттона I, более подробно изложил ход борьбы, в результате которой Гуго не только признал сюзеренитет короля, но и согласился выплачивать ему дань, так что когда в Германию бежал, спасаясь от своего врага, короля Гуго, маркграф Ивреи, области в Северной Италии, Беренгар, он не получил от Оттона I помощи, хотя и принес ему вассальную присягу. Лиутпранд, словно бы оправдывая германского короля, говорит, что тот, «смягченный ежегодно поступающими от короля Гуго большими дарами», не сумел дать Беренгару войско, поскольку ему «препятствовали иные дела». Вероятнее всего, Оттон I не только не мог, но и не хотел решительно поддержать одну из сторон, поскольку внутренние распри в Италии ему были на руку. О его реальном господстве в этой стране тогда еще не могло быть и речи.

И все же многие обстоятельства взаимоотношений Оттона I и Гуго Прованского остаются невыясненными. Источники не дают возможности даже ответить на вопрос, где происходила их борьба, к северу или к югу от Альп. Любая реконструкция событий, основанная на единичных, отрывочных упоминаниях в источниках, останется всего лишь догадкой. Такими догадками изобилует освещение итальянской политики Оттона I до 951 года, до его первого достоверно известного похода в Италию. Так, его конфликт с Гуго Прованским связывают не только с борьбой за Бургундию, но и с их стремлением к одной цели — императорской короне. Правда, она не досталась тогда ни тому ни другому: правивший в то время в Риме «патриций и сенатор» Альберик, державший в подчинении пап, и слышать не хотел о чужеземных притязаниях на верховную власть. О порядках, царивших в Риме в первые десятилетия X века, позднее получивших название «порнократии», поведал отнюдь не беспристрастный автор — Лиутпранд Кремонский. Он ненавидел Альберика и решил рассказать о нем и его родственниках в произведении с убедительным названием «Воздаяние». «Порнократия» вызывала недовольство многих итальянцев, тем самым подготовив в какой-то мере условия для создания Оттоном I Священной Римской империи: с ним, как некогда с Карлом Великим, связывали надежды на порядок и защиту от произвола.

Замечание Лиутпранда Кремонского о том, что Оттону I «препятствовали иные дела», не позволявшие активно вмешаться в борьбу за власть в Италии, соответствует действительности. Только прошли коронационные торжества в Ахене, в ходе которых знать демонстрировала свою поддержку новому королю, как сразу же вышли наружу проблемы, сделавшие внутриполитическое положение в королевстве весьма напряженным. Оттон I попытался сразу же и в полной мере реализовать свою королевскую власть, однако натолкнулся на упорное сопротивление магнатов, не желавших поступаться собственными феодальными правами. Члены королевского дома не только не помогали преодолеть это сопротивление, но и усиливали его, более того, призывали к открытому мятежу. Внутриполитические смуты первых лет правления Оттона I были напрямую связаны с проблемой престолонаследия.

Всего у Генриха и Матильды было пятеро детей: сыновья Оттон, Генрих и Бруно и дочери Герберга и Хадвиг. Как уже говорилось, еще при жизни короля Генриха Птицелова Оттон был в 929 году определен наследником престола и с тех пор в некоторых источниках именовался королем. Однако и эта заблаговременная мера не помогла избежать конфликта по поводу престолонаследия после смерти Генриха Птицелова. И зачинщицей этой распри источники называют королеву Матильду, любившую сына Генриха больше, чем старшего Оттона, и пожелавшую, чтобы ее любимец занял королевский престол. При этом она ссылалась на то, что Генрих родился, когда его отец уже был королем, тогда как в момент рождения Оттона тот не стал еще даже и герцогом Саксонии. Согласно византийским государственно-правовым представлениям, к тому времени получившим распространение и в Западной Европе, Генрих являлся «порфирородным» принцем. При этом, если верить жизнеописанию Матильды, и многие князья разделяли мнение, что «Генрих должен владеть королевством, поскольку родился в королевском дворце».

Можно найти и иное, более субъективное объяснение желанию Матильды видеть сына Генриха на престоле Германии, обусловленное чертами ее характера. И после смерти супруга она, не достигшая еще и сорокалетнего возраста, хотела оставаться королевой, а не вдовой, облаченной в траур. Современники свидетельствуют, что и овдовев, она продолжала носить королевские платья, а в облике ее ничуть не убавилось королевского достоинства, что она обычно восседала, точно королева, в окружении народа. Разумеется, гордой королеве Матильде было бы проще, по крайней мере на первых порах, исполнять привычную ей роль при пятнадцатилетнем короле Генрихе, нежели при взрослом сыне Оттоне I.

Однако в конечном счете решение было принято не в пользу Генриха. Он даже не присутствовал 7 августа 936 года в Ахене на торжественной коронации своего старшего брата. Трещина раскола разделила правящее королевское семейство, в какой-то мере омрачив торжественную церемонию. Соответственно, отсутствовал на церемонии и граф Мерзебургский Зигфрид, королевский наместник в Саксонии, призванный охранять восточные пределы государства, под надзором которого в это время находился Генрих. Видукинд Корвейский в своей «Истории саксов» рассказывает: «Зигфрид же, лучший из саксов и второй после короля, некогда королевский зять, и с новым королем связанный узами родства, в то время управлял Саксонией, дабы не допустить какого-либо вражеского вторжения, держа также при себе на воспитании младшего Генриха».

Деликатное выражение Видукинда означает не что иное, как ограничение свободы передвижения Генриха с тем, чтобы держать его подальше от места коронации. Возникшая напряженность во взаимоотношениях между Оттоном I и его братом Генрихом, постепенно нарастая, приведет, как увидим далее, к вооруженной борьбе между ними. В первые годы правления нового короля наблюдалась, по понятным причинам, и известная отчужденность между ним и его матерью, вдовствующей королевой Матильдой. Это проявлялось и в том, что имя королевы-матери практически не фигурирует в дарственных грамотах вплоть до смерти в 946 году супруги Оттона I королевы Эдгит. Некоторые историки усматривают в этом проявление соперничества между Матильдой и Эдгит. Косвенным подтверждением правильности такого наблюдения может служить тот факт, что уже через три дня после смерти Эдгит имя Матильды с добавлением «наша госпожа» появляется в дарственной грамоте, пожалованной королем Кведлинбургскому монастырю.

Таким образом, в первые годы своего правления Оттон I столкнулся с серьезными трудностями, причем спор по поводу «порфирородности» и размолвка с матерью оказались не более чем мелкими неприятностями, за которыми вскоре последовали и более серьезные осложнения. Уже первые меры Оттона I, принятые с целью обеспечить безопасность на восточной границе, вызвали недовольство. Поскольку славяне воспользовались сменой власти в Германии как поводом, чтобы освободиться от чужеземного господства, король был вынужден сразу же заняться этой проблемой. Если выступление саксонских и тюрингских отрядов против мятежного Болеслава Чешского закончилось их полным поражением, то ответные действия Оттона I против полабских славян оказались вполне успешными. При этом особо отличился знатный сакс Герман Биллунг, поэтому молодой король назначил его маркграфом пограничной территории на Нижней Эльбе — решение, правильность которого впоследствии блестяще подтвердилась. Однако брат Германа Биллунга Вихман почувствовал себя обойденным и в знак протеста покинул королевское войско. Впоследствии, вплоть до своей бесславной смерти, он еще не раз будет бунтовать против законного государя. В 937 году умер уже известный нам граф Зигфрид, надзиравший за Генрихом, младшим братом нового короля. Первый, признанный незаконнорожденным, сын Генриха Птицелова Танкмар, после развода родителей лишившийся состояния и достойного общественного положения, надеялся, что Оттон I компенсирует его утраты хотя бы тем, что назначит его на освободившуюся должность королевского легата в Саксонии, но просчитался. Король поставил на вакантное место графа Геро, наделив его широкими полномочиями и титулом маркграфа. Это назначение оказалось не менее удачным, чем назначение Германа Биллунга: со временем Геро заслужил за усердие и успехи на государевой службе прозвище Железный. Но Танкмар из-за назначения Геро почувствовал себя оскорбленным, и его, как пишет Видукинд, «охватила великая печаль». Нарастая, конфликт между ним и Оттоном I вылился на следующий год в вооруженную борьбу.

Для всех мятежей, с которыми королю пришлось столкнуться в первые два десятилетия своего правления, было характерно то, что во главе всякий раз оказывался представитель правящей династии. Вдохновителем первого антиоттоновского выступления стал Танкмар. У мятежника сразу же нашлись союзники, у каждого из которых была своя причина недовольства политикой короля — а ведь еще два года назад, во время коронации в Ахене, все дружно присягали ему на верность. Одним из наиболее активных участников этого внутригосударственного раздора был герцог Франконии Эберхард. Двадцать лет назад Эберхард безропотно исполнил завет старшего брата, передав знаки королевского достоинства герцогу Саксонии Генриху, спустя несколько месяцев ставшему королем, и все годы правления Генриха I был верным его подданным. Теперь же, при новом короле, он решил, что корона Германии должна быть возвращена Франконскому дому.

Мятежники во главе с Танкмаром и Эберхардом принялись опустошать владения короля, желая таким образом вызвать его на бой. Они сумели даже пленить его младшего брата Генриха. Танкмар имел на него зуб, поскольку еще при жизни Птицелова тому достался во владение Мерзебург, собственность отвергнутой супругом Хатебург. Танкмар резонно полагал, что наследство матери должно принадлежать ему. Поскольку Генрих тогда еще открыто не враждовал с Оттоном I, тот, повинуясь обычному праву и нормам человеческой морали, был обязан прийти к нему на помощь. Мятежники были убеждены, что обрели верное средство нажима на короля.

Однако события приняли неожиданный для них оборот. Когда королевское войско подошло к крепости Эресбург, в которой засел со своим отрядом Танкмар, ее гарнизон, видя бесспорное превосходство противника, малодушно предал своего вожака, открыв ворота. Танкмар бросился в церковь, полагая, что святое место обеспечит ему безопасность. Там он снял с шеи свою золотую цепь, которую носил как знак королевской власти, дабы демонстрировать собственную принадлежность к королевскому роду, и положил ее вместе с оружием на алтарь, давая тем самым понять, что отказывается от всех своих притязаний и сдается на милость победителя. Но не помогли ни демонстрация смирения, ни святость места. Один из воинов короля через окно пронзил Танкмара копьем, в результате чего Оттон I был избавлен от опасного противника. Правда, успех омрачался сомнительностью его достижения с моральной точки зрения, но хронисты, симпатизировавшие королю, постарались его обелить. Видукинд пишет, что Оттон I не присутствовал при убийстве и вознегодовал из-за столь безрассудного поступка воинов. Титмар Мерзебургский, писавший во втором десятилетии XI века, пошел еще дальше, сообщив, что король жестоко покарал убийцу брата.

И действительно, Оттон I не был заинтересован в убийстве Танкмара, бросавшем тень на его репутацию и создававшем для него угрозу мести со стороны родственников и друзей покойного. Публичное покаяние Танкмара и примирение с ним были бы гораздо выгоднее ему. Как бы то ни было, мятеж после гибели его инициатора не только не пошел на убыль, но и стал набирать силу, все более ширясь и захватывая в свою орбиту новых участников. Узнав о смерти Танкмара, герцог Франконский Эберхард принес свои извинения Генриху, которого держал на положении пленника, после чего они сблизились и составили заговор о новом восстании против короля. Как выяснилось, Генрих не забыл о своей «порфирородности» и мечтал не об участии в управлении королевством, а о королевской короне, считая себя более достойным ее, нежели старший брат. На это же были обращены и помыслы Эберхарда, поэтому трудно сказать, как они стали бы договариваться друг с другом, устранив Оттона I. Видукинд, симпатии которого были всецело на стороне короля, представляет дело так, будто юный Генрих, а не Эберхард, зрелый, умудренный жизненным и политическим опытом человек, задумал новое восстание: охваченный страстным желанием правления, он простил недавнего врага при условии, что тот составит с ним заговор против брата-короля и поможет ему добыть королевскую корону.

Но кто бы ни являлся подлинным инициатором и вдохновителем, очередной заговор и последовавшая за ним вооруженная борьба были возглавлены представителем королевского дома. На сей раз к заговорщикам примкнул и зять Оттона I, герцог Лотарингии Гизельберт, замуж за которого отдал свою дочь Гербергу Генрих Птицелов. Он рассчитывал получить в ее лице выразительницу своих интересов в Лотарингии, лишь недавно возвращенной в состав Восточно-Франкского королевства. Вместе с тем, выдавая замуж за Гизельберта свою дочь, он оказал ему высокую честь, желая тем самым показать, сколь большое значение он придает Лотарингии в составе своего государства. Однако всё вышло не так, как он рассчитывал. У Гизельберта были собственные намерения, не совпадавшие с желанием немецкого короля, а Герберга оказалась плохой помощницей отцу и брату в проведении их политики.

Гизельберт лишь ждал случая для обретения независимости от правителя Германии. Такая возможность ему представилась, как он полагал, в 939 году, когда Генрих восстал против старшего брата. Подобно Эберхарду, мечтавшему возвратить королевскую корону своему роду, Гизельберт задумал восстановить независимое Лотарингское королевство. При этом оба участника заговора, Эберхард и Гизельберт, рассматривали Генриха лишь как орудие для достижения собственных целей, благо легко было подтолкнуть его, по характеристике Видукинда, «слишком юного и горячего», в нужном для них направлении. Лиутпранд Кремонский, возможно, передавший ходившие тогда слухи, сообщает и о более грандиозных замыслах Гизельберта: при помощи Генриха, не подозревавшего о коварных намерениях союзника, сместить Оттона I и самому занять королевский престол.

А как же вела себя в этой обстановке Герберга, на которую возлагались ее отцом столь большие надежды? Источники ничего не сообщают о ее противодействии планам Гизельберта, зато в одном из них излагается весьма интересная версия о том, что именно Герберга и подстрекала супруга на мятеж против законного короля. Интересно, что предполагаемое вступление Гизельберта на королевский престол Германии здесь представлено не как его субъективное желание, а как выражение воли князей. Но тот, будучи честным человеком, будто бы отверг этот нечестивый замысел. И тогда Герберга, охваченная яростью, стала попрекать его, говоря, что у него ничуть не меньше прав на престол, чем у ее брата Оттона I. Упомянутый источник интересен тем, что в нем выражены мнения и суждения современников о Герберге. Памятуя о том, сколь решительно и успешно действовала Герберга впоследствии, мы можем принять это сообщение с доверием. Во всяком случае, в то время она отнюдь не являлась выразительницей интересов брата, а поддерживала честолюбивые замыслы супруга.

Выступление заговорщиков началось с большого застолья в местечке Заальфельд в горном массиве Тюрингский Лес, во время которого Генрих и объявил присутствующим о своих замыслах. Принятие важных решений на пиру было в духе древнегерманской традиции. Об этом рассказал еще Тацит в своей «Германии»: «О мире и о войне они чаще всего совещаются на пирах, поскольку ни в какое другое время душа не бывает более открыта для простых помыслов и не воспламеняется на великие дела». Так, чувствуя себя древнегерманскими героями, сообщники Генриха одобрили его намерение выступить против брата. По их совету он тут же отправился в Лотарингию, чтобы и там искать поддержки.

Оттону I своевременно донесли о готовившемся посягательстве на его власть, и он незамедлительно пошел с войском по следам мятежного брата. Важная крепость Дортмунд, находившаяся под охраной людей Генриха, сдалась королю без боя. Когда же Оттон I решил переправиться через Рейн, и часть его войска уже была на другом берегу, внезапно появились лотарингцы и, уверенные в собственном превосходстве, атаковали. Король, не имевший в своем распоряжении кораблей, не мог прислать своим подкрепление. Однако те и без посторонней помощи сумели, используя преимущества местности, окружить и разгромить противника.

Эта победа, одержанная в начале 939 года, явилась важным политическим успехом Оттона I. Когда весть о ней, сопровождаемая слухом о гибели Генриха, который в действительности лишь получил ранение, разнеслась по Саксонии, многие крепости мятежников заявили о капитуляции. Сам же Генрих бежал в Мерзебург, сохранявший ему верность, но после двухмесячной осады прекратил сопротивление, выговорив для себя и своих сторонников право беспрепятственного ухода. Король был вынужден пойти на этот компромисс, поскольку срочно потребовалось его присутствие на восточной границе, где полабские славяне, воспользовавшись междоусобицей в Германии, восстали против господства немцев. И тем не менее Саксония была потеряна для Генриха.

И тогда в поисках новых союзников для продолжения борьбы они с Гизельбертом решили обратиться за поддержкой к западно-франкскому королю Людовику IV Заморскому, причем герцог Лотарингский и его графы присягнули ему на верность. Слабый Каролинг в качестве сюзерена казался Гизельберту менее опасным, нежели Оттон I. Людовик же, в свою очередь, рассчитывал возвратить таким образом Лотарингию в состав своего королевства. Немецкий король незамедлительно парировал это вмешательство во внутригерманские дела собственного государства, активизировав союзнические отношения с противниками Людовика внутри его страны. Еще в 937 году младшая сестра Оттона I Хадвиг была выдана замуж за французского герцога Гуго Великого, опасного соперника Каролинга. Обе стороны этого династического брака ждали выгод от его заключения: Гуго нашел дополнительную опору для проведения своей политики, а Оттон I обрел эффективное средство влияния на регулирование лотарингского вопроса, который тогда был еще далек от разрешения. Хадвиг косвенным образом сыграла важную роль в политике своего брата-короля, хотя как самостоятельная личность и не проявила себя.

Однако ввиду напряженной обстановки на восточной границе Оттон I пока не имел возможности предпринять более решительных действий в Лотарингии. Герцог Франконский Эберхард, до сих державшийся на втором плане, решил воспользоваться затруднительным положением короля для активного вмешательства. Он занял имевшую важное стратегическое значение крепость Брейзах: расположенная на острове в верхнем течении Рейна, почти неприступная, она позволяла контролировать весь Эльзас, что препятствовало герцогу Швабскому Герману, верному союзнику короля, вторгнуться в Лотарингию для защиты его интересов. И тогда Оттон I направил архиепископа Майнцского Фридриха, своего эрцканцлера, вести переговоры с Эберхардом. О содержании достигнутого соглашения мы не знаем, известно лишь, что король счел предложенные условия не соответствующими его достоинству и отверг их. Из-за этого его положение еще более ухудшилось, поскольку архиепископ Фридрих ушел от него обиженным, пополнив ряды королевских противников.

Генрих, Эберхард и Гизельберт возомнили, что настал час решительной схватки с Оттоном I, находившимся с войском на другом берегу Рейна перед Брейзахом. Но когда большая часть их отрядов уже переправилась через реку, а оба герцога, Эберхард и Гизельберт, еще находились на другом берегу, развлекаясь игрой в кости, на них внезапно напал королевский отряд. В завязавшейся схватке Эберхард мужественно защищался и пал смертью храбрых, а Гизельберт с немногими приближенными пытался бежать на корабле, но утонул, так что даже не нашли его тела.

Их гибель знаменовала собой поражение восстания. Брейзах капитулировал, архиепископ Майнцский Фридрих был взят под стражу. Только Генрих не желал сдаваться на милость победителя. Он бежал к Герберге, собственной сестре, теперь уже вдове его погибшего сообщника, но та не приютила младшего брата, опасаясь конфликта со старшим, выходившим победителем из борьбы. Тогда Генрих обратился за помощью к правителю Западно-Франкского королевства Людовику IV, прибывшему в Лотарингию, дабы, воспользовавшись распрей в соседнем королевстве, реализовать свои притязания на эту искони принадлежавшую Каролингам область. Однако и там не нашел поддержки, поскольку ситуация тем временем изменилась неожиданным для него образом.

Овдовевшая Герберга стояла перед выбором: продолжать борьбу, начатую покойным супругом, или подчиниться воле своего брата, короля Оттона I. По германскому праву женщина не могла действовать самостоятельно, а нуждалась в опеке со стороны мужчины, сначала своего отца, а затем — мужа. Если супруг умирал, то женщина опять попадала под покровительство отца или другого ближайшего родственника. В этой ситуации Герберга решила действовать по-своему. Она не стала продолжать борьбу против Оттона I, по этой причине отказав в пристанище Генриху, но и не приняла покровительство старшего брата. Вместо этого она согласилась с предложением западнофранкского короля Людовика IV Заморского выйти за него замуж. Тем самым она оказала брату Оттону I плохую услугу, поскольку ее новый супруг приобретал формальные права на Лотарингию. Правда, отстоять их он так и не сумел, уступив вооруженной силе правителя Германии. И все же брак с дочерью короля Генриха I давал Людовику IV известное преимущество: с точки зрения родственных связей он уравнивал его с главным внутриполитическим противником — герцогом Гуго, за два года до того женившимся на сестре Герберги и Оттона I, Хадвиг.

В этой ситуации Генриху не оставалось ничего иного, кроме как покориться королю. Он просил у брата прощения и был прощен. Оттон I был столь великодушен, что предоставил в распоряжение Генриха несколько городов в Лотарингии, разрешив ему, как пишет Видукинд, жить в этой области, то есть, видимо, управлять ею, наделив его герцогскими полномочиями. Но Генрих недолго пробыл в Лотарингии, рассорившись с местной знатью. Зато в Саксонии тем временем сложилась обстановка, благоприятная не только для его возвращения на родину, но и для возобновления мятежа против старшего брата. Затянувшаяся война против полабских славян не приносила вассалам короля ничего, кроме лишений, вследствие чего зрело и все больше набирало силу недовольство в их среде. Генриху, внимательно следившему за событиями на восточной границе, удалось привлечь на свою сторону большинство недовольных. Возник заговор с целью убийства на Пасху 941 года Оттона I и провозглашения Генриха королем. Однако попытка покушения провалилась. Оттон I, окруженный надежной охраной, был недоступен для заговорщиков, зато их самих на следующий день после Пасхи арестовали и казнили. Лишь Генрих был взят под стражу. Спустя некоторое время, бросившись в ноги старшему брату, он опять сумел вымолить его прощение. Как заметил Видукинд, милосердие было высшей добродетелью Оттона I.

Больше Генрих никогда не замышлял дурного против старшего брата. Поразительна, почти необъяснима снисходительность короля по отношению к своему мятежному брату. Он словно чувствовал, что придет время, и не будет человека, более преданного и верного, чем Генрих. Окончательное примирение братьев произошло в 947 году, причем посредницей выступила их мать, вдовствующая королева Матильда. Отчужденность между Оттоном I и матерью, существовавшая в первые годы его правления, прекратилась сразу же после смерти его первой супруги Эдгит в 946 году. Как сообщает Видукинд, Матильда ходатайствовала перед старшим сыном и о пожаловании Генриху вакантного герцогства Баварского. В новом качестве он продолжил отвечавшую интересам Оттона I политику борьбы против мадьярских набегов, проводившуюся его предшественником герцогом Бертольдом. В 948 году Генрих одержал победу над мадьярами и, несмотря на то, что на следующий год потерпел от них поражение, в 950 году отважился даже на вторжение в их пределы, дойдя до Тиссы и захватив богатую добычу и множество пленных.

Серия восстаний, вызванных недовольством ближайших родственников, заставила Оттона I по-новому строить отношения королевской власти и племенных герцогств. Он решил, что единство королевства лучше всего крепить посредством родственных связей. Герцогство Франконское после гибели Эберхарда он вообще не стал замещать, подчинив его непосредственно короне. Саксонию король также держал в собственных руках. Обладание двумя герцогствами существенно упрочило его положение. В дальнейшем при назначении на важные и выгодные должности Оттон I отдавал предпочтение своим ближайшим родственникам. Важная роль в этой сознательной династической политике отводилась его детям от первого брака— сыну Лиудольфу и дочери Лиудгард. Так, в 940 году он обручил Лиудольфа с Идой, единственной дочерью герцога Швабии Германа, служившего его надежной опорой в период восстания Генриха. Лиудольф сразу же стал рассматриваться как наследник герцога. Правда, тогда жених и невеста были в детском возрасте, поэтому реально их бракосочетание состоялось лишь в конце 947 года. В декабре 949 года герцог Швабский Герман скончался, и в начале следующего года Лиудольф вступил в наследство покойного тестя. Благодаря заключению династических браков Бавария и Швабия перешли во владение королевской семьи — цель, которую на протяжении ряда лет преследовал Оттон I, была достигнута. Незадолго перед тем, как отправиться в свой первый итальянский поход, Оттон I объявил сына Лиудольфа преемником на королевском престоле Германии. Это была необходимая мера предосторожности, поскольку в случае гибели короля в дальней экспедиции в стране началась бы борьба за власть, способная вылиться в череду междоусобных войн.

Дочь Лиудгард Оттон I выдал замуж за графа Конрада Красного, одного из своих верных соратников в период подавления мятежа Генриха. И в последующие годы Конрад оставался в числе наиболее приближенных короля, так что в 944 году, когда стало вакантным герцогство Лотарингское, оно было ему пожаловано. Новый герцог продолжал служить верой и правдой Оттону I, поэтому в качестве особой награды он и был введен в круг королевских родственников, получив в 947 году в жены Лиудгард. Вместе с тем брачные узы должны были прочнее привязать Конрада к правящей династии. Однако дальнейшая судьба королевского зятя оказалась, как увидим, не столь безоблачной, а его жизненный путь — прямым.

Таким образом, все герцогства были замещены представителями королевской семьи. Этим Оттон I достиг двух целей: окончательно был решен вопрос о престолонаследии, поскольку принцы крови получили компенсацию в виде герцогств, и сформировалась породнившаяся с королевской семьей группа знати, представители которой только и могли претендовать на обладание герцогствами. База королевской власти стала более широкой и прочной. Путь от формального признания к реальной власти Оттоном I был пройден. С того времени никто больше не оспаривал право Оттона I на германский престол.

Вступление Оттона I на престол задало новый тон взаимоотношениям западной и восточной частей бывшей Каролингской империи: коронация нового германского короля в Ахене, как мы уже знаем, продемонстрировала его притязание на наследие Карла Великого. Оттон I пожинал плоды, взращенные искусной политикой его отца. Однако заявить о притязаниях было проще, чем реализовать их. Как уже упоминалось, во Франции в то время вернулась к власти Каролингская династия в лице Людовика IV (936–954), также заявившего о своих притязаниях на Лотарингию и принявшего в 939 году присягу на верность магнатов Лотарингии во главе с самим герцогом. В ответ на это Оттон I совершил опустошительный рейд по Лотарингии и принял присягу о мире и союзе от противников короля Франции — герцога Гуго Французского, женатого, как мы помним, на Хадвиг, младшей сестре германского короля, и графов Вильгельма Нормандского, Арнульфа Фландрского и Хериберта Вермандуа, после чего возвратился в Саксонию.

Людовик, в погоне за своей мечтой о Лотарингии начавший вражду с могущественным восточным соседом, проявил себя плохим политиком. Как только Оттон I возвратился в Саксонию, он направился в Верден, где на верность ему присягнули некоторые лотарингские епископы. Дело шло к тому, что и церковь могла отказать в доверии правителю Германии, а это грозило ему утратой всей Лотарингии. Затем Людовик двинулся в Эльзас и изгнал оттуда нескольких сторонников Оттона, после чего возвратился в свое королевство. Для Оттона сложилась опасная ситуация, но спасение пришло к нему благодаря удаче в уже упоминавшемся сражении, когда Эберхард был убит, а Гизельберт, пытаясь бежать, утонул в Рейне. Генрих бежал на Запад, но еще до конца года покорился старшему брату. 18-летний Людовик IV женился на вдове Гизельберта, сестре Оттона I Герберге (которая была на семь лет старше его), тем самым установив семейные связи, впоследствии имевшие большое значение. Герберга была умной и деятельной женщиной, послужившей крепкой опорой для клонившейся к упадку Каролингской династии. Она вступила в брак с Людовиком, как мы знаем, без предварительного согласования с братом, намеревавшимся выдать ее замуж за герцога Баварии Бертольда. Таким образом, Оттон I стал теперь шурином как Робертина, так и Каролинга. Его родство с обоими враждовавшими семействами придавало политике в отношении Франции видимость внутрисемейного дела, а фактической гегемонии Германии — роль арбитра.

На следующий год Оттон I в свою очередь предпринял с большим войском поход против западного соседа. Был при нем и юный король Бургундии Конрад, сын скончавшегося в 937 году Рудольфа II. Поскольку, как уже упоминалось, король Италии Гуго, женившийся на вдове Рудольфа Берте и обручивший его шестилетнюю дочь Адельгейд со своим сыном Лотарем, явно вознамерился овладеть Бургундией, Оттон I решительно вмешался. Он взял на себя опеку над малолетним Конрадом и управление его страной. Пока Конрад не вернулся в 942 году в свое королевство, Оттон I фактически осуществлял в нем свою власть. Источники не позволяют определенно сказать, на какие правовые основания он при этом ссылался. Возможно, таким основанием послужил фактический сюзеренитет Германии над Бургундией со времен Генриха Птицелова. Во время этого рейда 940 года Оттон I вторгся в герцогство Бургундию, герцог которой Гуго Черный был важнейшим сторонником Людовика IV. Гуго пришлось дать заложников и клятвенно пообещать не чинить вреда Гуго Французскому и Хериберту Вермандуа, союзникам Оттона I. Эти двое, конфликтовавшие с Людовиком из-за Реймсского архиепископства, встретили Оттона на самой границе и проводили в Аттиньи. Здесь, в старинной каролингской резиденции, где некогда предводитель мятежных саксов Видукинд преклонил колена перед Карлом Великим, Гуго, Хериберт и граф Роже Лаонский присягнули на верность германскому королю.

О значении этого события мнения историков расходятся. Хотел ли Оттон I распространить свое господство на часть западнофранкской территории, подобно тому, как Людовик попытался овладеть Лотарингией? Поскольку слабо сплоченные государства той эпохи крепились прежде всего узами вассально-ленных отношений, перемена сеньора могла повлечь за собой изменение границ. Однако, на мой взгляд, исключено, что Оттон I преследовал столь далеко идущие цели — не только с учетом политической ситуации, но и потому, что такое нарушение условий Верденского соглашения 843 года противоречило бы правовым представлениям того времени. В отношении Лотарингии дело обстояло иначе: здесь правитель западных франков мог по праву заявлять о своих притязаниях. Не выдерживает критики и утверждение, что Оттон I намеревался установить немецкую гегемонию над Западно-Франкским королевством. Принятие присяги на верность в действительности было лишь средством политического нажима: таким способом Оттон I обеспечивал в формах ленного права свое влияние по ту сторону границы. Немецкий король, оказавшись жертвой агрессии, собирался лишь закрепить за своим государством Лотарингию.

Как уже упоминалось, после гибели Гизельберта Оттон I назначил герцогом Лотарингии своего брата Генриха, но тот не сумел утвердиться там и был изгнан. Немецкому королю пришлось назначить местного — могущественного графа Верденского Отто. Очевидно, ободренный внутригерманскими неурядицами, Людовик в том же 940 году предпринял еще одно вторжение в Лотарингию, и Оттон I двинулся ему навстречу, однако верным людям обоих правителей удалось примирить их. На следующий год герцог Гуго Французский и граф Вермандуа Хериберт нанесли Людовику сокрушительное поражение. Хериберт лично отправился к Оттону I, чтобы сообщить ему об одержанной победе. В 942 году за правителя западных франков, едва спасшегося бегством после понесенного поражения, заступился сам папа Стефан IX, пригрозивший Гуго и Хериберту отлучением от церкви. Тем не менее уже в сентябре того же года два враждебных войска стояли друг против друга на берегу Изера: с одной стороны, Людовик, получивший поддержку от графа Пуату Гильома и бретонских магнатов, и с другой стороны, Хериберт и Гуго, к которым присоединился герцог Отто со своими лотарингцами. Однако до сражения дело так и не дошло: противники заключили перемирие и с обеих сторон направили заложников к Оттону I, ходатайствуя перед ним о посредничестве. В ноябре 942 года оба короля встретились на Маасе, между Люттихом и Маастрихтом, и заключили мирный договор, о содержании которого мы не имеем сведений. Вполне вероятно, что Людовик, учитывая несомненное превосходство Оттона I, официально отказался в его пользу от Лотарингии, хотя в источниках об этом не сообщается.

Среди историков бытовало мнение, что именно Герберга уговорила супруга отказаться от Лотарингии. Однако это предположение малоубедительно. Все ее предшествующие действия, прежде всего самовольное вступление в брак с Людовиком IV, не дают оснований полагать, будто она вдруг сделалась защитницей интересов старшего брата. Скорее наоборот: повторный брак, политическое значение которого Герберга не могла не понимать, и продолжение впоследствии борьбы за Лотарингию свидетельствуют об обратном. Соглашение 942 года не было результатом семейного сговора, а настоятельно диктовалось фактическим превосходством Оттона I. Если Герберга при этом и выступала посредницей, то для того лишь, чтобы по мере возможности сгладить неприятное впечатление от военно-политического поражения собственного супруга, на стороне которого она оставалась до конца его дней. В этой связи примечательно, что первенец, родившийся в 941 году у королевской четы Франции, был наречен Лотарем: в самом выборе имени предполагаемого наследника престола нашла отчетливое выражение решимость не отказываться от притязаний на Лотарингию.

Политике примирения с западным соседом немецкий король оставался верен и впредь. Что же касается Людовика, то он, почувствовав, как упрочилось его положение, попытался проводить политику, не считаясь с партнерами по соглашению, и его отношения с Оттоном I опять испортились. Дело дошло до того, что в 944 году его послам при немецком королевском дворе в Ахене оказали меньше уважения, чем послам герцога Гуго. На следующий год Людовик был предательски схвачен в Руане своими нормандскими союзниками и выдан Гуго. Ему грозила участь отца, Карла Простоватого. И тогда супруга Людовика Герберга направила к своему брату Оттону I посольство с просьбой о помощи. Злопамятность никогда не была чертой характера германского короля, и он откликнулся на просьбу сестры, разрушив прежние политические союзы. Гуго, желая предотвратить невыгодное для себя развитие событий, попытался лично встретиться с немецким правителем, однако тот уклонился от встречи, направив к нему герцога Лотарингии Конрада Красного (своего будущего зятя), назначенного вместо незадолго перед тем умершего Отто. С Конрадом Гуго и имел беседу, которой остался очень недоволен. Поэтому он возвращался домой сильно сердитым на своего шурина Оттона I.

Оттон I не хотел допустить гибели Каролингской династии в соседнем королевстве, усматривая пользу для себя в том, чтобы две противоборствующие группировки уравновешивали друг друга. Повинуясь нажиму, Гуго освободил пленника, однако Людовик был вынужден отдать ему в порядке компенсации Лан, последний оплот своей власти, обрекая себя на жалкое существование номинального короля. Оттону I пришлось лично вмешаться. В августе 946 года, во второй раз, но уже в качестве союзника, а не противника Людовика, он вступил во Францию во главе сильного войска. Вместе с Людовиком он произвел опустошения в землях герцога Гуго, от Луары на юге до Руана на севере. Города Лан, Санлис, Париж и Руан были взяты в результате трудной и продолжительной осады. Крупным успехом похода явилось взятие Реймса, откуда изгнали архиепископа-узурпатора, брата графа Вермандуа, после чего его законный предшественник архиепископ Артальд, сторонник короля Людовика, опять занял свое место. Безземельный король Франции получил важную опору благодаря обретению богатой Реймсской церкви. В ноябре 946 года Оттон I возвратился домой.

На Пасху следующего года Людовик IV присутствовал в Ахене в качестве гостя Оттона I, а в августе состоялась их встреча близ Музона на реке Кьер. Короли пытались решить церковный спор относительно Реймса (изгнанный архиепископ-узурпатор не сдавался), однако собравшиеся епископы заявили, что для этого необходимо созвать синод. При посредничестве Оттона I Людовик и Гуго даже заключили для этого перемирие. Когда же два синода, в Вердене и Музоне, закончились безрезультатно, Артальд отправился в Рим. Папа Агапит II направил своего легата к Оттону I, чтобы обеспечить созыв большого церковного собора.

В старинной каролингской резиденции Ингельхайме в июне 948 года этот собор открылся. Присутствовали 32 архиепископа и епископа, причем Германия была представлена лучше, поскольку герцог Гуго и его союзники препятствовали прибытию прелатов со своих территорий. Присутствовали оба короля — немецкий и французский. После открытия собора поднялся Людовик и рассказал присутствующим, сколь много насилия и несправедливости он претерпел от Гуго. Если же собравшиеся решат, что виноват он сам, продолжал Людовик, то он готов очиститься покаянием или поединком. Виновным признали герцога Гуго, пригрозив ему церковным отлучением, если он к установленному сроку не возместит причиненный ущерб. Затем приступили к рассмотрению вопроса о Реймсском архиепископстве. Собор признал Артальда законным обладателем Реймсской кафедры, подвергнув церковному отлучению его соперника.

Людовик попросил Оттона I, чтобы тот поручил герцогу Конраду Лотарингскому оказать ему помощь против врагов. Лотарингское войско вынудило к капитуляции Музон (скрывавшемуся в нем отлученному архиепископу-узурпатору удалось бежать), а затем взяло крепость Монтегю, прикрывавшую с востока Лан, однако сам город устоял против натиска нападавших. Герцог Гуго, продолжавший, несмотря на все угрозы церковного отлучения, совершать опустошительные походы в Реймсское архиепископство, наконец в сентябре на Трирском синоде был отлучен от церкви.

Война продолжалась и в последующие два года. В 949 году Герберга праздновала Пасху у Оттона I в Ахене и опять просила об оказании помощи своему супругу. Большим успехом Людовика явилось занятие, благодаря военной хитрости, своей королевской резиденции — Лана. Чтобы удержать город, он просил о помощи герцога Конрада Лотарингского, которому и удалось договориться о перемирии между враждующими сторонами. Однако после политических консультаций с Оттоном I Людовик возвратился в Реймс, свою тогдашнюю резиденцию. Одним могущественным врагом у него стало меньше, когда ему покорился граф Вермандуа и заявил об отказе своего брата от притязаний на Реймсское архиепископство. В феврале 950 года Людовик опять встречался в Лотарингии с Оттоном I, обратившись к нему с просьбой о посредничестве в заключении мира с герцогом Гуго. К тому времени обе противоборствующие стороны уже разуверились в возможности решить конфликт силой оружия. В качестве посредника выступил герцог Конрад с группой лотарингских епископов и графов. Оттона I постоянно информировали о ходе переговоров. На Марне встретились Людовик и Гуго. Сначала они стояли со своими дружинами на противоположных берегах реки и сносились друг с другом через послов. Наконец герцог Гуго Французский, послушавшись рекомендаций посредников, отправился к Людовику и снова присягнул ему как своему сеньору. Тем самым было достигнуто временное прекращение борьбы, в течение которой Людовик и Герберга не менее пяти раз прибывали к Оттону I в Германию, чтобы просить у него военной или дипломатической помощи.

Только благодаря поддержке со стороны Оттона I Людовик сумел выстоять в борьбе против несоизмеримо более могущественного герцога Гуго Французского. В Ингельхайме Оттон I выступил в качестве покровителя французской церкви. Роль верховного сюзерена, которую он фактически играл в отношении западного соседа, возвышала его над другими правителями Западной Европы, так что уже тогда все больше людей укреплялось во мнении, что он, официально являясь королем, фактически исполняет императорскую власть, является некоронованным императором.

Однако уже вскоре произошло новое обострение отношений между Людовиком и герцогом Гуго. Фридрих, граф Бара и Меца, обручившийся с Беатрикс, дочерью герцога Гуго, построил на границе с Лотарингией крепость и начал опустошать окрестности. Оттон I выразил послам Людовика, обратившимся к нему с жалобой, свое неудовольствие по поводу происходящего, однако ничего не предпринял против Фридриха. В то же время он пригласил Гуго на празднование Пасхи в Ахен. Тот предварительно выслал ему редкий подарок — двух львов, и был принят со всевозможными почестями, осыпан подарками и возвратился в сопровождении герцога Конрада. Оттон I не хотел допустить явного преобладания Каролинга, дабы не допустить возникновения угрозы для Лотарингии.

В последующие годы между королем Франции и герцогом Французским дело неоднократно доходило до вооруженных столкновений, однако благодаря дипломатическому искусству Герберги Людовик и Гуго 13 марта 953 года заключили в Суассоне договор о дружбе. Трудно сказать, сколько на сей раз продолжался бы мир между ними, если бы в сентябре следующего года в результате несчастного случая — падения с коня — не погиб Людовик. Общий баланс взаимоотношений — мирных и военных, политических и родственных — двух королей, французского и немецкого, оказался в пользу последнего: Лотарингия осталась в составе Германского королевства.

В момент смерти Людовика IV наследнику престола Лотарю было всего 13 лет. Герберга, вероятно, обратилась за помощью к братьям — Оттону I и Бруно, однако у тех были связаны руки из-за восстания Лиудольфа и набегов мадьяр. И тогда она сделала неожиданный для многих политический шаг, обратившись за советом и поддержкой к герцогу Гуго. И так же неожиданно Гуго проявил себя лояльным вассалом: под его эгидой и при содействии Бруно Лотарь был избран в Реймсе на королевский престол магнатами трех главных народностей своего королевства — франками, бургундцами и аквитанцами. Правда, за свою вассальную верность Гуго предъявил огромный счет: юный Лотарь должен был пожаловать ему в лен герцогства Бургундию и Аквитанию. Таким образом, герцог Французский захотел стать также герцогом Бургундским и Аквитанским — герцогом трех важнейших племен, из которых состояло королевство. В этом случае он стал бы всесильным властителем при слабом короле. Однако лишь в отношении Бургундии он сумел реализовать свое намерение, да и то окружным путем: его сын Отто женился на наследнице герцога Бургундского и вскоре унаследовал герцогство, принеся вассальную присягу своему отцу, так что Бургундия утратила статус лена короны. В отношении же Аквитании грандиозные планы Гуго потерпели крах. И все же, несмотря на эту неудачу, Гуго Великий никогда не был столь могуществен, как в годы своей фактической опеки над Лотарем.

Внезапная смерть Гуго в июне 956 года радикально изменила ситуацию. Его старшему сыну Гуго Капету (будущему королю Франции, родоначальнику династии Капетингов) было не более 18 лет. Герберга и Хадвиг, сестры Оттона I, позаботились о сохранении мира между Каролингами и Робертинами. Верховное политическое руководство выпало на долю их брата Бруно, в 953 году ставшего архиепископом Кёльнским, а спустя несколько месяцев, после смещения Конрада Красного, — и герцогом Лотарингии. Чтобы подчеркнуть выдающееся положение Бруно, его биограф Руотгер придумал несуществующий титул «архигерцог» (archidux), по-немецки «эрцгерцог» — пройдут века, и правители герцогства Австрийского присвоят себе этот титул, дабы возвыситься над прочими князьями Священной Римской империи. Позднее в наследственных владениях Габсбургов, а затем и в Австро-Венгрии эрцгерцогами будут называть наследников престола. Бруно в качестве своего рода управляющего действовал во главе «оттоновского семейного совета» на территории между Рейном и Луарой. Сам Оттон I теперь мог, всецело доверившись младшему брату, сосредоточиться на решении других проблем. Оттоновский протекторат над Францией обеспечил сохранение Лотарингии в составе Германии. С другой стороны, благодаря родственным связям королевы Франции Герберги власть Каролингов в этой стране продлилась на десятилетия.

Установленное Генрихом Птицеловом более или менее прочное господство над племенами полабских и поморских славян послужило предпосылкой для проведения восточной политики его преемниками. Однако те пошли дальше самого Генриха, стремясь христианизировать и включить эти племена в состав раннефеодального немецкого государства. Уже первый, предпринятый по распоряжению Оттона I в 936 году поход против славян отличался от аналогичных предприятий его отца. Когда сразу же после смерти Генриха Птицелова восстали ротари, Оттон I не выступил лично против мятежников, а послал во главе войска уже упомянутого нами Германа Биллунга. Тому удалось быстро возвратить ротарей в зависимое состояние, что и послужило важным доводом в пользу назначения его в том же году маркграфом на Нижней Эльбе, в областях славянских племен ротарей, ободритов и вагриев, а также датчан. На следующий год Геро, управлявший небольшим графством на Боде (южнее Магдебурга), был назначен маркграфом в области Средней Эльбы и Заале для обеспечения обороны против племен вильцев и сорбов. Так началось создание системы пограничных областей — марок (маркграфств), знаменовавшее собой начало новой фазы покорения полабских и поморских славян, которых Оттон I собирался не просто привести в зависимое состояние, как это делал его отец, но и включить в состав своего королевства.

В 938 году, когда начались мятежи германской знати против короля, славяне стали совершать нападения на немецкую территорию. Отражать эти атаки пришлось маркграфу Геро, прозванному Железным. При этом он не брезговал никакими средствами. Интересный эпизод этой борьбы содержится в хронике Видукинда Корвейского: «Варвары, пользуясь нашим затруднением, не прекращали поджоги, убийства и опустошения, а Геро, которого король поставил над ними, они задумали убить с помощью хитрости. Однако он, предупреждая хитростью хитрость, пригласил около тридцати князей варваров на большой пир и всех их, усыпленных вином, в одну ночь умертвил». На это вероломное убийство славянские племена отреагировали восстаниями, в 939 году охватившими и область расселения ободритов. Саксонское войско под командованием графа Хойко было разбито, а сам предводитель пал в бою. Ситуация настолько обострилась, что Оттону I пришлось лично выступить против славян. Поскольку не удавалось сломить их сопротивление в открытом бою, немцы прибегали к хитрости и обману. Так, они подкупили находившегося у них в плену князя гаволян Тугумира и инсценировали его побег. Соплеменники приняли его в своем городе Браниборе (Бранденбурге) и поставили во главе племени. Вскоре Тугумир убил племянника, сына своего брата, последнего князя гаволян, и сдал крепость немецкому войску, снова подчинив племя верховному господству Оттона I. Из-за этого предательства вся область Средней Эльбы вплоть до Одера попала под власть немцев, однако ободриты, сорбы и лужичи сохранили политическую независимость от Германского королевства.

Подавление в 939 году восстания славян и взятие Бранденбурга явились важным политическим успехом Оттона I. Однако он понимал, что для дальнейшего укрепления немецкого господства на территории между Эльбой и Одером одной только военной силы недостаточно. Необходимо было опереться на авторитет церкви, которая освятила бы его экспансионистскую политику. Покорение полабских славян следовало вести «мечом и крестом»: на захваченную войском территорию должны были устремиться миссионеры, чтобы проповедью христианского учения примирить покоренные племена с немецким господством. В славянских областях стали возводить церкви, а в 948 году для координации миссионерской деятельности были учреждены Хафельбергское и Бранденбургское епископства, подчинявшиеся Майнцскому архиепископству. Это явилось началом нового этапа немецкой восточной экспансии. Вновь созданные епископства, главным назначением которых была координация деятельности миссионеров среди язычников-славян, охватывали область, совпадавшую с территорией маркграфства Геро и включавшую в себя земли славянских племен по Хафелю и Шпрее.

Славянские племена, селившиеся к северо-востоку от этих епископств, оставаясь вне сферы их юрисдикции, имели все основания опасаться, что и их ждет участь быть покоренными, христианизированными и принужденными к уплате податей, в том числе и десятины. С этими непокорными племенами время от времени вступали в сговор представители саксонской знати (например, уже известный нам Вихман, брат Германа Биллунга, считавший себя обойденным королевскими милостями), недовольные жесткими административными мерами маркграфов и потому хватавшиеся за любую возможность отстоять в борьбе с ними собственное привилегированное положение на восточной границе Саксонии. В 50-е годы X века маркграфы Геро и Герман Биллунг, иногда совместно с Оттоном I, предпринимали военные походы с целью сломить сопротивление славян, завершить их покорение и христианизацию и вместе с тем преодолеть оппозицию знати в собственной стране.

Эта борьба началась с похода Геро в 954 году против укрян. Они были покорены («В тот год Геро одержал славную победу над славянами… Добыча была взята огромная, и в Саксонии поднялось великое ликование», — пишет Видукинд), однако вскоре выяснилось, что их выступление было лишь прелюдией к более массовому восстанию, в котором особенно активное участие приняли ободриты, подвластные маркграфу Герману Биллунгу. Они воспользовались критической ситуацией, в которой оказался Оттон I в результате мятежа нескольких герцогов, недовольных его централизаторской политикой (восстание Лиудольфа 953/954 годов, о котором у нас еще пойдет речь), и возобновившимися опустошительными набегами мадьяр. Вихман, изгнанный своим братом Германом Биллунгом с родины из-за попытки организации мятежа против короля, отправился к ободритам и подбил их князя Накона к нападению на Саксонию. В начале 955 года маркграф предпринял поход против ободритов, но не добился успеха. «Убив до сорока воинов и захватив доспехи с убитых, — пишет Видукинд, — Герман отступил».

После Пасхи того же года ободриты под предводительством Вихмана снова вторглись в Саксонию. И на этот раз войску Германа Биллунга оказалось не под силу дать отпор противнику. Какой-то саксонский город, местоположение которого неизвестно, поименованный хронистом как Кокаресцемий, был захвачен, его гарнизон перебит, а женщины и дети уведены в неволю. Положение еще больше обострилось после того, как немецкий отряд под командованием графа Дитриха, предпринявший вылазку на славянскую территорию, застрял в болоте, так что, пишет Видукинд, «не было возможности ни сражаться, ни обратиться в бегство». От рук славян тогда погибли 50 тяжеловооруженных всадников. Чтобы понять значение этой потери, стоит вспомнить, что 50 таких всадников под командованием Генриха I в 929 году решили исход сражения при Ленцене, нанеся сокрушительное поражение славянам. Эти военные успехи вдохновили ободритов в 955 году на массовое восстание, к которому присоединились и вильчане. Господству немцев вот-вот должен был наступить конец.

Смелости славянам придавала весть о том, что все немецкое воинство во главе с королем двинулось на юго-восток, дабы отразить очередное вторжение мадьяр. Однако Оттон I, одержав в битве на реке Лех победу над мадьярами, направился к восточным рубежам своего королевства, где маркграфы не могли самостоятельно справиться с противником. Вихман, подбивавший ободритов на восстание, был предан королевской опале, после чего король при поддержке племени руян, враждовавших с ободритами, и князя Чешского Болеслава перешел в наступление против восставших. Одного этого оказалось достаточно, чтобы те направили посольство к Оттону I с компромиссными предложениями, соглашаясь выплачивать, как и прежде, дань, если им будет позволено жить самостоятельно под властью своих князей. На это король ответил, что согласится заключить мир лишь после того, как мятежники ответят за причиненные обиды. Переговоры были сорваны, и Оттон I, полный решимости беспощадно подавить мятеж, перешел в наступление.

16 октября 955 года на территории ободритов у реки Раксы (Рекниц) произошло сражение, закончившееся жестоким поражением славян. Их предводитель князь Стойгнев был убит, а голова его выставлена на позор в поле; около 700 пленных победители обезглавили. Князь ободритов Након после гибели брата покорился немцам, а Вихман бежал к западным франкам, где продолжил вынашивать планы реванша. В результате битвы на Раксе восстание славян было подавлено, однако их воля к сопротивлению не сломлена. Вплоть до 960 года Оттон I предпринимал против них военные походы, ликвидируя одно локальное волнение за другим. В конце концов и Вихман явился к нему и присягнул на верность, хотя впоследствии и не нашел в себе сил соблюдать принесенную присягу.

В 967 году на Эльбе опять начались военные действия, после того как князь ободритов Мстивой, пришедший на смену умершему князю Накону, вступил в конфликт с Желибором, князем племени вагриев. Последний обратился с жалобой к Герману Биллунгу. Герцог рассудил спор, приговорив Желибора к уплате штрафа в размере 15 марок серебра, однако тот не подчинился, предпочтя взяться за оружие. И на этот раз в конфликт оказался замешан старый мятежник Вихман, который воспользовался случаем для выступления против своего заклятого врага Германа Биллунга, однако опять безуспешно. Князь вагриев потерпел поражение и вынужден был передать власть над племенем сыну, признавшему над собой верховенство Мстивоя. Вихману опять пришлось бежать — на сей раз к волинянам, населявшим остров Волин. Вместе с ними он выступил против польского князя Мешко I, однако на сей раз нашел свою смерть. Видукинд Корвейский, рассказавший о том, как Вихман передал свой меч знатнейшему из врагов со словами: «Возьми этот меч и отнеси своему господину, пусть он примет его в знак своей победы и пусть передаст своему другу императору (Оттону I. — В. Б.)», далее назидательно резюмировал: «Таков был конец Вихмана, как и почти всех, кто поднимал оружие против императора».

Этими событиями завершился первый период вооруженной борьбы между раннефеодальным немецким государством и западными славянами, начатой Генрихом Птицеловом и продолжавшейся без малого половину столетия. В ходе этой восточной экспансии или, как ее впоследствии назвали, «натиска на Восток» Оттон I принял два важнейших решения, реализация которых позволила ему укрепить свое влияние на территориях к востоку от Эльбы: учреждение в 936/937 годах пограничных областей-маркграфств под управлением Германа Биллунга и Геро Железного, что обеспечивало доминирование в военном отношении, и в 948 году двух епископств, Бранденбургского и Хафельбергского, занимавшихся христианским миссионерством среди язычников-славян и тем самым освящавших немецкое господство авторитетом церкви. Хотя сопротивление славянских племен, вылившееся в 939 и 955 годах в массовые восстания, еще продолжалось некоторое время, в 60-е годы X века их протест против чужеземного господства иссяк. На территориях к востоку от Эльбы царил покой вплоть до конца правления преемника Оттона I — его сына Оттона II.

Каких бы успехов Оттон I ни добивался в споре с западными Каролингами за наследство Карла Великого и в осуществлении «натиска на Восток», это было лишь подготовкой к главному — походу в Рим за императорской короной. Вместе с тем уже упоминавшаяся нами борьба немецкого короля с Гуго Прованским за Бургундию (установление опеки над малолетним Конрадом, сыном покойного короля Рудольфа II), втянувшая его в конфликты в Италии и тем самым положившая начало его итальянской политике, показывает, что это направление его государственной деятельности не было продиктовано чисто субъективным намерением продолжить каролингскую традицию. Сама логика политической борьбы толкала его на этот путь. В 40-е годы участие Оттона I в итальянских делах носило преимущественно косвенный характер. Даже если ему и хотелось двинуться прямо в Рим за императорской короной, он этого не мог сделать, поглощенный иными заботами. Своеобразным катализатором итальянской политики Оттона I, знавшей периоды затишья и бурной активизации, выступал Беренгар, маркграф Ивреи — области в Северной Италии. В 941 году он прибыл в Германию просить помощи, но Оттон I не мог оказать ее, ибо ему, как заметил Лиутпранд, «препятствовали другие дела». Когда безрезультатное пребывание Беренгара в Германии затянулось, он решил вернуться на родину и без помощи Оттона I отстоять свои интересы. В 945 году он при поддержке швабов, преодолев один из альпийских перевалов, прибыл в Италию. Там его уже ждали многочисленные сторонники, и он перешел в наступление против Гуго. Соотношение политических сил в Италии резко изменилось: Гуго, вытесненный в Прованс, был лишен власти; его сын Лотарь сохранил корону, но вынужден был заключить с Беренгаром соглашение, фактически обеспечивавшее тому господство в королевстве, реальную власть при номинальном короле.

Этому двоевластию пришел конец, когда 22 ноября 950 года Лотарь скоропостижно и безвременно, в юном возрасте, умер во время поездки в Турин. Как и следовало ожидать, пошли слухи, что короля отравили по приказу Беренгара, хотя явных улик и не было. Едва похоронили несчастного Лотаря (погребение состоялось в церкви Св. Амвросия в Милане, в которой уже покоились три правителя Италии из рода Каролингов — Пипин, Бернгард и Людовик II, король и император), как в воскресенье 15 декабря 950 года Беренгар Иврейский и его сын Адальберт были объявлены королями и коронованы в церкви Св. Михаила в Павии, древней столице лангобардских королей. Эта коронация явилась не более чем признанием фактического соотношения сил. Сам же Беренгар притязал на лангобардскую корону, будучи внуком Беренгара I, короля Италии и последнего из тех, кто после Карла Великого обладал императорской короной. Кроме того, его супруга Вилла была племянницей свергнутого короля Гуго.

Таким образом, можно было бы отмести упреки в узурпации власти, говоря о законном ее наследовании, если бы не Адельгейд, молодая вдова Лотаря. У нее было не меньше прав на престол, и она не собиралась мириться с участью низложенной королевы, тем более что среди итальянской знати многие симпатизировали ей. К тому же Адельгейд могла претендовать на власть в Италии не только как вдова короля Лотаря, но и как дочь Рудольфа II, короля Верхней Бургундии, который также был и королем Италии. Сразу после смерти супруга Адельгейд даже пыталась править как вдовствующая королева. От нее исходила реальная угроза Беренгару, и потому кажется почти необъяснимым, почему он, отобрав у нее все владения, даже личные украшения, сразу же не заключил саму ее под стражу. Встречающееся в литературе предположение, будто Беренгар намеревался сочетать браком королеву-вдову со своим сыном Адальбертом, основано на косвенных свидетельствах источников и представляется неубедительным: в этом случае следовало бы ожидать более гуманного обращения с будущей невесткой. Адельгейд была арестована лишь 20 апреля 951 года. Это произошло в Комо, на итальянской границе, когда стало очевидным, что королева хочет перебраться через альпийские перевалы в Швабию, куда в свое время бежал и сам Беренгар, спасаясь от гнева Гуго. Не оставалось сомнений в том, что Адельгейд, претендуя на престол, не только собирала своих сторонников в Италии, но и отправилась за помощью в Германию, где у нее были родственники и друзья. Ее бегство в Швабию означало бы для Беренгара не менее серьезные затруднения, чем те, которые он 10 лет назад сам уготовил тогдашнему правителю Италии, ища помощи у немцев. Чтобы предотвратить эту угрозу, он распорядился поместить опасную противницу, которую сопровождали служанка и священник, под надзор в одну из крепостей на севере Италии.

Имеется замечательный исторический памятник— жизнеописание Адельгейд, написанное Одилоном, аббатом Клюнийского монастыря в Бургундии. Вот как рассказывается там о злоключениях будущей императрицы: «Когда же скончался Лотарь, муж ее, престолом Итальянского королевства завладел некий человек по имени Беренгар, имевший супругу по имени Вилла. Безвинно схваченная ими, Адельгейд подверглась всевозможным мучениям, будучи остриженной, битой кулаками и ногами и, наконец, заточенной в мрачную темницу с единственной служанкой; чудесным образом освободившись, позднее по Божественному устроению была вознесена до вершин императорского достоинства».

Ровно четыре месяца юная королева была лишена свободы, но все это время в разных местах хлопотали о ее спасении. Примечательно, что наладил связь с узницей и предложил ей свою помощь епископ Адельхард, который в свое время, еще будучи простым священником, помог Беренгару прибыть в Италию и за это был награжден епископством Реджо. Однако в тот момент его услуги не пригодились: спутникам королевы удалось организовать ее побег через подземный ход, который они прорыли. Ночью 20 августа 951 года они бежали. В пути беглецы прятались в лесах и пещерах и даже в болотах близ Мантуи, перенося всевозможные лишения, в том числе и голод. Впрочем, дадим опять слово аббату Одилону: «В ночь же своего вызволения из темницы она попала в какое-то поросшее тростником болото, где терпеливо скрывалась дни и ночи без еды и питья, взывая к Богу о помощи. В такой опасности она пребывала, когда вдруг появился некий рыбак с нимбом, везший в челне рыбу. Увидев их, спросил, кто такие и что там делают. Они дали ему ответ, довольно подходящий сообразно бедственным обстоятельствам: „Разве не видишь, что скитаемся здесь, по людскому умыслу брошенные на произвол судьбы, но что еще хуже, подвергаемся опасностям в пустынных местах и голодаем. Если можешь, дай нам хоть немного еды, если же нет, утешь хотя бы словом“. Тронутый состраданием к ним, как и сам Христос (коим и был послан) некогда сжалился над бедняками, претерпевавшими голод в пустыне, он сказал им: „Ничего у нас нет для приготовления пищи, кроме рыбы и воды“. Был у него с собой огонь, как обычно у тех, кто пробавляется рыбной ловлей. И был разожжен огонь, приготовлена рыба, и королева отведала блюдо, кое подавали ей рыбак со служанкой».

В погоню за беглецами пустился во главе отряда сам Беренгар, и лишь чудом Адельгейд удалось уйти. Спустя несколько дней она была в безопасности, укрывшись за стенами города Реджо, а затем в неприступной крепости Каносса.

Между тем сторонники Адельгейд (а по некоторым сведениям и она сама лично) обратились за помощью к Оттону I. Тот быстро сориентировался в обстановке, посчитав это хорошим поводом для вмешательства в итальянские дела. Прийти на выручку притесняемой вдове само по себе было благим делом, не требовавшим дополнительного оправдания. Более того, Оттон I, дорожа своей репутацией, просто не мог отказаться, и его первый итальянский поход начался под лозунгом защиты свободы и прав прекрасной молодой вдовы. Росвита Гандерсгеймская, как и подобает поэтессе, живописно изобразила, с каким чувством Оттон I отнесся к просьбе Адельгейд: он будто бы давно уже обдумывал, как бы снискать благосклонность этой дамы, мечтая о ней бессонными ночами. Видукинд Корвейский, отнюдь не одобрявший итальянскую политику короля, дал совершенно убийственную характеристику Беренгару: «В то время, захватив власть, в Лангобардии правил Беренгар, человек жестокий и алчный, за деньги продававший правосудие». Судя по тому, с какой легкостью удалось Оттону I изгнать Беренгара, хронист был прав: очевидно, Беренгар не пользовался в Италии широкой поддержкой. Из двух претендентов на корону Лангобардского королевства более достойным представлялся немецкий король.

Теперь итальянская политика Оттона I вступила в новую фазу: он решает установить свою власть в Италии. Призыв о помощи был для него, разумеется, не более чем поводом. Решающее значение имели иные мотивы. Для Оттона важнее было спасти свой королевский авторитет, ущерб которому причинил Беренгар, нарушив вассальную присягу 941 года, и перехватить инициативу у южногерманских герцогов, совершавших походы в Италию. Руководствуясь соображениями большой политики, он вместе с тем следовал и примеру своих предшественников, восточнофранкского короля и императора Арнульфа Каринтийского, но особенно — Карла Великого, которые указывали ему путь в Италию, дабы овладеть ее землями и короной Итальянского королевства, а затем — в Рим за императорской короной. Силой традиции как побудительного мотива нельзя было пренебречь. Мы не знаем, сколь далеко уже тогда простирались его планы, однако вполне можем предположить, что, как и все мастера политики, каким он, несомненно являлся, Оттон I важнейшие решения принимал оперативно, исходя из сложившейся обстановки.

В Италию его влекла не только надежда стать императором, но и потребность внутреннего сплочения государства. Самостоятельная политика в Италии, которую издавна проводили герцоги Баварии и Швабии, серьезно угрожала целостности королевства. Вопрос даже не в том, насколько успешной была итальянская политика герцогов (а именно на ее неуспешность упирают авторы, отрицающие этот довод в пользу итальянских походов Оттона I) — важно, что при Генрихе I и Оттоне I она имела место, являясь опасным наследием кризиса королевства при Конраде I. Обращение Оттона I к итальянской политике означало сознательное отрицание им права герцогов на проведение внешней политики, независимой от центральной королевской власти, установление своей монополии на внешнюю политику. Вместе с тем стремление герцогов Баварии и Швабии в Италию доказывает, сколь притягательна для немцев была эта страна, причем не только для короля, но и для южногерманской знати, раньше его открывшей туда путь для себя.

От внимания Оттона I не ускользнуло, что именно в Швабии Беренгару был оказан теплый прием и что не без помощи швабов он вернулся, вопреки его воле, в Италию. Не меняло дела и то, что в 951 году, к моменту похода в Италию, герцогом Швабии был его сын Лиудольф, а Баварии — брат Генрих. Порой с большим трудом Оттону I удавалось сладить даже с ближайшими родственниками. В одной из хроник того времени рассказывается о том, как Лиудольф, якобы желая угодить отцу, со своими швабами двинулся в Италию до него и без его ведома. Но герцог Баварии Генрих опередил племянника: через своих агентов он так настроил итальянцев против Лиудольфа, «что ни города, ни замки, вскоре раскрывшие ворота королевским хлебопекам и поварам, не отворились сыну короля».

Это единственное сообщение источников о самовольном походе Лиудольфа за Альпы, к сожалению, ничего не говорит о его причинах и о подоплеке соперничества герцогов. То и другое приходится реконструировать в качестве гипотез. Стремление Лиудольфа опередить отца могло быть продиктовано его собственными притязаниями на Италию, поскольку его супруга Ида состояла в родстве не только с итальянскими Каролингами, но и с вдовствующей королевой Адельгейд, мать которой, королева Берта, была дочерью герцога Бурхарда I Швабского и его супруги Регинлинды, которая во втором браке была замужем за преемником Бурхарда, герцогом Германом I Швабским, от которого родила дочь Иду — супругу Лиудольфа. Ида и Берта были, таким образом, сводными сестрами, а сам Лиудольф — дядей Адельгейд (будучи при этом ее ровесником, что давало повод для шуток). Возможно, он считал, что женитьба на родственнице итальянских Каролингов и маркграфов Фриульских позволяет ему претендовать на корону Итальянского королевства и, соответственно, дает право на вторжение в Италию. Поскольку герцог Баварии Генрих имел свои интересы в Италии (в частности, притязание на Фриуль), он помешал Лиудольфу, что послужило началом вражды между ними.

Швабских и баварских феодалов многое влекло в Италию, и они в любом случае пошли бы туда, с королем во главе или без него, создавая угрозу развала еще не окрепшего Германского королевства. С меньшим энтузиазмом, порой даже враждебно, относились к итальянскому предприятию Оттона I в его родной Саксонии. И все же саксонских феодалов было легче увлечь возможностью поживиться в Италии, чем вести швабов в баварцев воевать с язычниками — датчанами и славянами. И Оттон I берет инициативу в свои руки, сам возглавляет военный поход, сплачивая единой целью потенциальных соперников, становящихся его помощниками. К тому времени он уже три года был вдовцом, и перспектива женитьбы на 20-летней королеве представлялась весьма заманчивой.

Источники прямо называют цели похода Оттона I в Италию: «освободить Адельгейд, вступить с нею в брак и вместе с ней приобрести Итальянское королевство». Господство в Италии, в свою очередь, должно было стать предпосылкой и основанием для обретения императорской короны. Очевидно, не один только автор процитированной хроники понимал, зачем Оттон I отправился в Италию и что у него было на уме. И тем не менее Видукинд Корвейский пытается представить дело так, будто Оттон I хотел скрыть истинные цели: «И поскольку ему хорошо были известны достоинства королевы, он решил отправиться под видом паломничества в Рим». Была ли у Оттона I причина скрывать свои истинные намерения? Видимо, да. Может быть, он хотел до поры до времени утаить свое желание вступить в брак с Адельгейд, прежде всего от Беренгара, а также и от сына Лиудольфа, который, возможно, не знал о планах отца или до последней минуты не верил в их осуществление. Когда все же это случилось, пишет Видукинд, «Лиудольф в печали покинул короля и отправился в Саксонию», причем «не спросясь» его. Незадолго перед тем, как отправиться в итальянский поход, Оттон I официально назначил Лиудольфа своим преемником в Германском королевстве, поэтому женитьбу отца тот воспринял очень болезненно, усматривая в ней угрозу своим наследственным правам. В этом заключался зародыш будущего конфликта между отцом и сыном. Лангобардская свадьба Оттона I послужила если и не главной, то одной из причин смуты в Германии, известной как восстание Лиудольфа 953/954 годов.

Что касается исполнения намерений самого короля, то его поход 951 года в Италию на первых порах был исключительно успешен. Он выступил в путь с большим войском. С ним были его братья Генрих, герцог Баварии, и Бруно, возглавлявший тогда королевскую канцелярию, а также его доблестный зять Конрад, герцог Лотарингский, архиепископы Майнцский и Трирский, несколько епископов и множество других представителей знати королевства. На подступах к Италии присоединился к нему и сын Лиудольф, незадолго перед этим потерпевший фиаско в своем стремлении опередить всех. Уже самый состав войска Оттона I должен был показать итальянцам, что они имеют дело не с военной авантюрой, а с хорошо подготовленной крупномасштабной акцией. Местные магнаты толпами перебегали на его сторону в надежде извлечь выгоду от перемены господина. Беренгар бежал, не оказав сопротивления, и укрылся в крепости Сан-Марино. Власть Оттона I признали всюду севернее Апеннин, кроме Равенны. Примечательно, что в этом походе наилучшими помощниками оказались его соперники по итальянской политике — баварцы. Этот факт не ускользнул от внимания современников, и в анналах епископства Пассау сохранилась следующая запись: «Король Оттон покорил Италию благодаря баварцам». Не следует усматривать в этом преувеличение, обусловленное региональным патриотизмом. Оттон I и сам высоко оценил заслуги герцога Баварии Генриха, некогда мятежного, а ныне верного брата, присоединив к его владениям маркграфства Истрию, Аквилею, Верону и Тренто.

23 сентября 951 года Оттон I победителем вступил в столицу Лангобардского королевства Павию, на время ставшую его главной резиденцией. Он решил пока не преследовать Беренгара, зато направил своих представителей во главе с братом, герцогом Баварии Генрихом, в Каноссу к Адельгейд, дабы официально просить ее руки. Ради обретения благосклонности королевы ей были преподнесены богатые дары. Впоследствии Адельгейд будут связывать с Оттоном I искренние чувства, но пока что имело место взаимное желание заключить брак по расчету. Тот факт, что Оттон I, преодолев Альпы через перевал Бреннер, сразу же направился в Павию, доказывает, что для него в первую очередь было важно установить господство над Лангобардским королевством и уж во вторую — спасать Адельгейд. Впрочем, спешить в Каноссу не было особой нужды, поскольку Оттон наверняка знал, что королева уже спаслась и находится в безопасности.

Невеста сама прибыла в Павию, где и отпраздновали пышную свадьбу. 9 октября 951 года столица Лангобардского королевства с раннего утра огласилась звоном колоколов базилики Сан-Микеле (Святого Михаила), возвещавших народу о венчании их королевы Адельгейд с правителем Германии Оттоном I. Второй раз Адельгейд преклоняла колени на холодный камень центрального нефа этого храма, дабы голова ее увенчалась супружеским венцом: четыре года назад здесь же был освящен ее брак с королем Лотарем. Теперь сама Адельгейд в качестве приданого принесла новому супругу корону Италии. В ответ Оттон I подтвердил права Адельгейд на все, что она унаследовала в Италии как вдова Лотаря, дополнительно к этому пожаловав ей обширные владения в Эльзасе, Франконии, Тюрингии, Саксонии и в землях полабских славян. Адельгейд стала богатейшей женщиной в Европе.

Заметим, кстати, что брак с Адельгейд все же не был безусловно необходим для Оттона I: рассматривая себя наследником Каролингов и их имперской традиции, германский король претендовал и на власть в их бывшей сфере влияния, подтвердив это своим походом за Альпы. Однако Оттон I, видимо, счел более целесообразным использовать в собственных интересах авторитет, коим Адельгейд обладала в Италии: заключив с ней брак, он устранял потенциальную угрозу для своей власти в этой стране.

Павия фигурирует и как место составления дарственных королевских грамот, пожалованных Оттоном I в сентябре 951-го — феврале 952 года. Он действует как хозяин в своей разноплеменной державе, и география дарений охватывает области, лишь недавно признавшие его власть: Лотарингию, Швабию, Баварию и особенно Италию. Все без исключения пожалования, сделанные в Италии, адресованы церкви. Оттон I убедительно демонстрирует, что в Италию он пришел как защитник церкви, и этот аспект его итальянской политики является продолжением проводившейся в Германии политики церковной. Источники ничего не сообщают о коронации Оттона I в Павии (коронации как таковой, вероятнее всего, и не было). Свои притязания на господство в Италии он основывал или на одной только присяге итальянских феодалов или же на том, что он действовал в качестве преемника правителей Восточно-Франкского королевства, рассматривал эту страну как свою особую сферу интересов в рамках бывшей Каролингской империи. Тем не менее к формуле датировки его грамот добавляется новый элемент: «в первый год нашего правления в Италии». Претерпевает изменение и его королевский титул: по каролингской традиции, как некогда Карл Великий, он величает себя «королем франков и лангобардов», а затем и «королем франков и итальянцев».

Для полноты успеха Оттону I недоставало лишь императорской короны, ради которой он прибыл в Италию. Замена в королевском титуле «лангобардов» на «итальянцев» не была случайна: второе понятие расширяло политический горизонт, включая в себя помимо Северной еще и Центральную Италию с Римом. Как и для Карла Великого в свое время, для Оттона I завоевание Лангобардского королевства явилось этапом, предшествовавшим обретению императорской короны. Став верховным сувереном двух королевств сразу, он фактически уже занял положение императора, гегемона, ибо, как мы знаем, императором в то время называли повелителя двух или более королевств одновременно.

Следующим шагом Оттона I и явилось направление в Рим посольства во главе с архиепископом Майнцским Фридрихом, первым среди князей церкви его королевства, прибытие которого в Италию в составе немецкого войска теперь получило объяснение. Фридрих должен был вести переговоры с папой римским об императорской коронации Оттона I. Переговоры ни к чему не привели: в Риме решал не папа римский, а уже упоминавшийся нами Альберик, все еще державший в руках бразды правления. Трудно сказать, в какой мере ответственность за провал миссии лежала на архиепископе Фридрихе, но с того времени он впал в большую немилость у Оттона I.

Можно было попытаться силой оружия добыть императорскую корону (на что толкали его горячие головы из ближайшего окружения), но Оттон I этого не сделал, хотя и опирался на поддержку своего войска и значительной части ломбардской знати. Он не пустился на такую авантюру, имея у себя в тылу пусть и отступившего, но не покорившегося Беренгара. Была и еще одна, возможно, более веская причина соблюдать осмотрительность: обиженный сын Лиудольф вместе с оскорбленным архиепископом Фридрихом покинули Павию и отправились в Саксонию. Рождество 951 года они вместе праздновали в Заальфельде, где в 939 году уже родился заговор против Оттона I, активным участником которого был все тот же архиепископ Фридрих. Заальфельд, расположенный в горном массиве Тюрингский Лес, являлся традиционным местом сбора заговорщиков во время всех мятежей против короля в оттоновский период. И на сей раз, как доносили Оттону I, туда стали стекаться их многочисленные сторонники. Ситуация в Саксонии вынуждала отказаться и от похода на Рим, и от продолжения преследования Беренгара. Надо было возвращаться в Германию.

Но Рождество 951 года и новый, 952 год Оттон I встретил еще в Павии. Затем, уже приняв решение о возвращении на родину, он посетил несколько городов Ломбардии, в том числе и Милан, где ввел в обращение новую монету. Покидая Павию, он оставил там своим наместником зятя, герцога Лотарингии Конрада, дабы тот завершил борьбу против Беренгара. В феврале 952 года Оттон I отправился восвояси без императорской короны, но с важным приобретением — молодой женой, новой королевой Германии. В дарственной грамоте, составленной еще в Павии и пожалованной 6 февраля 952 года монастырю Св. Сикста в Пьяченце, он фигурирует уже просто как «милостью Божией король», без притязания на Италию, Рим и императорскую корону. Его первый поход в Италию закончился полууспехом. Уже покидая пределы страны, 15 февраля 952 года в Комо, на границе Италии, он «по ходатайству и просьбе дорогой супруги Адельгеид» пожаловал монастырю Св. Амвросия в Милане, где был похоронен ее первый муж Лотарь, многочисленные строения на рыночной площади. Это было первое документальное свидетельство об участии в государственных делах королевы Адельгеид, которая сыграла заметную роль в истории Германии второй половины X века.

В Германию Оттон I возвращался через Комо и Септимер, очевидно, чтобы чрезмерно не обременять поборами жителей тех мест, по которым он прошел, направляясь с войском в Италию. 1 марта 952 года он уже был в Цюрихе. Далее вниз по Рейну его путь лежал в Саксонию. Пасху (18 апреля) он отпраздновал в Магдебурге, где пробыл до конца июня. А между тем в Италии происходило не то, на что рассчитывал король. Конрад по ему одному известным причинам вместо того, чтобы продолжать, как было велено, борьбу против Беренгара, предпочел договориться с ним. Миролюбие королевского наместника могло объясняться и искренним желанием Беренгара полюбовно уладить конфликт, признав Оттона I своим сюзереном. Последующий ход событий дает право на такое предположение, и хотя в конце концов маркграф Иврейский опять стал врагом немецкого короля, на то были свои особые причины. Беренгар прибыл в Павию, где они с Конрадом решили вместе отправиться в Саксонию, дабы там оговорить с Оттоном I условия, на которых ему покорится поверженный противник. Наверняка Конрад дал Беренгару предварительные заверения, без которых тот едва ли отправился бы в дальний путь.

Они застали Оттона I в Магдебурге, где их ожидало первое разочарование. Беренгар хотя и был торжественно встречен знатью королевства еще за три мили от города, однако ни короля, ни королевы в тот день не увидел. Его даже не приняли в королевской резиденции, препроводив в специально приготовленное для него жилище, где он вынужден был трое суток ждать аудиенции у короля. Можно понять и Оттона I, и особенно Адельгеид, не желавших с распростертыми объятиями принимать недавнего врага, и тем не менее Конрад почувствовал себя оскорбленным, усматривая в этом неуважение к себе как поручителю и посреднику. Еще одним недовольным стало больше; впоследствии он сблизится с Лиудольфом и архиепископом Фридрихом, завершив тем самым формирование триумвирата главных заговорщиков, поднявших восстание против короля. Наконец обещанная встреча состоялась, и Беренгару удалось получить прощение не только у Оттона I, но и у Адельгейд, хотя окончательного ответа относительно условий его дальнейшего пребывания в Италии ему тогда не дали. Этот вопрос предполагалось решить на рейхстаге в Аугсбурге, намеченном на август. Вину за столь нежелательный для него оборот дела Конрад возложил на своего прежнего друга, герцога Генриха, младшего брата Оттона I, становившегося фаворитом королевской четы, оттесняя на задний план всех мечтавших о влиянии при дворе. Беренгару было милостиво позволено пока вернуться домой, но сложилось мнение, нашедшее выражение в одной из хроник того времени, что он возвращался не с тем, ради чего приезжал и на что рассчитывал: «однако он не получил ничего из того, чего желал… в Италию вернулся, едва выпросив себе жизнь и родину».

В начале августа 952 года Оттон I провел в Аугсбурге синод и рейхстаг с участием многочисленных иерархов церкви и светских магнатов. Аугсбург был не в состоянии принять такое количество знатных гостей, и они со своими свитами разместились лагерем южнее города на просторном поле по берегу реки Лех (запомним этот берег, ибо скоро здесь состоится совсем иного рода встреча). Присутствовал и сын Оттона I Лиудольф, в свое время обиженным удалившийся из Италии, вопреки воле отца. Возможно, они тогда временно примирились, судя по тому, что 9 августа того года Оттон I пожаловал по ходатайству «любезного нашего сына Лиудольфа» дарственную грамоту одному из монастырей. Король был склонен прощать своим близким, хотя зачастую и не встречал в этом отношении взаимности. Прибыли для решения своей участи короли Беренгар и сын его Адальберт. Присутствовали представители высшего духовенства из Германии и Италии: архиепископы Фридрих Майнцский, Герольд Зальцбургский, Манассе Миланский и Петр Равеннский, а также 21 немецкий и итальянский епископ. Над участниками синода витала старая каролингская идея универсального государства, объемлющего в своих пределах многие христианские народы, и лейтмотивом выступлений стала забота о «состоянии христианской империи», о «благе всего христианства». Были приняты и решения, касающиеся внутрицерковной дисциплины. Подобно тому как некогда Константин Великий председательствовал на собраниях духовенства, душой синода был Оттон I. Он направлял ход совещания, и с его одобрения записывались постановления. Признали его право повелевать не только в государстве, но и в церкви, становившейся опорой германского короля.

Не менее важные решения приняли на рейхстаге. Беренгар и Адальберт принесли Оттону I вассальную присягу, получив за это в лен Итальянское королевство и золотой скипетр как символ власти. Из самовластного государя Беренгар превратился в ленника немецкого короля. В обмен на признание своего верховенства Оттон I пожаловал ему и его сыну в непосредственное управление Италию. Кроме того, они должны были уплачивать ежегодную дань (ее размер нам неизвестен, но, как заметила Росвита Гандерсгеймская, Беренгар купил королевство дорогой ценой) и уступить Баварии марки Верону и Аквилею, то есть все бывшее маркграфство Фриуль, с Истрией. Благодаря этому путь в Италию должен был оставаться открытым для немцев, когда бы они ни пожелали появиться там.

Аугсбургский рейхстаг лишь на время урегулировал конфликт, посеяв, незаметно для его участников, семена нового, более продолжительного и кровавого раздора. Слишком противоречивым оказалось положение Беренгара, ставшего теперь и королем, и зависимым человеком, вассалом Оттона I. Для самолюбия строптивого итальянца это было нестерпимо. Подвластный ему народ в полной мере испытал на себе его недовольство, вызванное унижением, которое приходилось ему сносить. Как отметил хронист, ненависть и враждебность Беренгара испытали на себе епископы, графы и прочие магнаты Италии, на которых он вымещал свою злобу. Упомянутыми епископами и графами, скорее всего, были те, кто в свое время оказал поддержку Оттону I; они и подверглись преследованиям со стороны мстительного вассала немецкого короля.

Если сам Беренгар приобрел королевство ценой большой моральной жертвы, то его подданным пришлось раскошеливаться, терпя все новые и новые денежные поборы. Он объяснял это необходимостью платить дань Оттону I, но, как выяснилось, не забывал и себя. Ради денег он не останавливался ни перед чем, попирая законы и обычаи и покушаясь даже на собственность Святого Престола. Еще более жадной и жестокосердной была его жена, злая Вилла, из-за которой, как свидетельствуют современники, его еще больше ненавидели. Тем самым Беренгар подрывал репутацию Оттона I, который не только не требовал от него поступать подобным образом, но и, как писала Росвита, вменил ему в обязанность более мягкое, чем прежде, управление народом. Оттон был обязан вмешаться и призвать к порядку зарвавшегося вассала, однако внутригерманская смута 953/954 годов, вошедшая в историю как восстание Лиудольфа, а также возобновившиеся набеги мадьяр надолго отвлекли его внимание от Италии. Вынужденная пауза в итальянской политике Оттона I позволила Беренгару фактически освободиться от вассальной зависимости.

Восстание Лиудольфа — последнее испытание для королевской власти Оттона I, крупный политический кризис, вызванный личными корыстными мотивами его противников. В конце 952 года у Оттона I и его новой супруги родился первенец, нареченный Генрихом. Ходили упорные слухи, что он был объявлен наследником престола, хотя в действительности младенец вскоре умер. Не менее упорно распространялась и молва о том, что против короля его сын и зять готовят заговор. Поэтому Оттон вопреки первоначальному намерению решил праздновать Пасху 953 года не в пфальце (королевской резиденции) Ингельхайм, лишенном надежных укреплений, а в хорошо защищенном Майнце. Архиепископ Майнцский Фридрих, состоявший в сговоре с мятежниками, принял его весьма неохотно. Вскоре туда прибыли Лиудольф с Конрадом, с напускным смирением заявившие королю, что ничего не замышляют против него, но если бы его брат Генрих появился на Пасху в Ингельхайме, они схватили бы его. Однако, несмотря на заверения в лояльности, заговорщики принудили короля заключить с ними некое (в точности не знаем, какое именно) весьма неприятное для него соглашение.

Складывалась совсем не праздничная обстановка, и Оттон I предпочел перебраться на Пасху в Дортмунд, где был сердечно встречен своей матерью Матильдой. Вновь обретя на родине монарший авторитет, почти утраченный во Франконии, и ободренный присутствием друзей и родственников, Оттон I объявил недействительным договор, навязанный ему в Майнце. Однако присутствовавший при этом архиепископ Фридрих, по свидетельству Видукинда Корвейского, стал будто бы в интересах мира и согласия защищать не только этот договор, но и прежние соглашения. Здесь могло иметься в виду и соглашение, заключенное в 939 году тем же архиепископом Майнцским Фридрихом с Генрихом, мятежным братом короля. Эти договоры, очевидно, предполагали равное право герцогов и короля участвовать в управлении государством и заключать в случае необходимости соглашения в качестве равноправных партнеров. Оттон I решительно отвергал это, желая быть выше князей. Лиудольф и Конрад потому и ополчились против Генриха Баварского, что король, отдавая ему предпочтение, нарушал право остальных герцогов на равное участие в решении государственных дел.

После того как эта попытка достичь соглашения не увенчалась успехом, разразился военный конфликт. Король выступил против мятежников, засевших в Майнце, и осаждал город в течение двух месяцев. В это время круг противников Оттона I все более ширился, захватив и некогда правивший в Баварии род Лиутпольдингов. Последние проявляли недовольство чужим для них герцогом Генрихом, хотя тот и породнился с ними, женившись в свое время на их родственнице Юдит. Они не остановились даже перед тем, чтобы изгнать родную сестру, супругу ненавистного герцога, вместе с ее малолетними детьми. Начались проявления недовольства и в самом войске короля, что вынудило Оттона вновь пойти на переговоры. Лиудольф и Конрад прибыли к нему с заверениями, что никогда не предпринимали и не собирались предпринимать что-либо против него. Оттон I будто бы не мог доказать их вину и потому не имел законных оснований для принятия против них решительных мер. Он лишь потребовал выдать соучастников, но получил отказ, и переговоры снова закончились безрезультатно.

Лиудольф со своими сторонниками укрылся за стенами Регенсбурга. Оттон I приступил к осаде, однако в конце 953 года был вынужден прекратить ее, не добившись успеха. Его положение в тот момент казалось критическим: мятеж охватил все королевство, и даже в родной Саксонии зрело недовольство. Но именно в этот момент и наметилась перемена в его пользу, происшедшая в результате, казалось бы, незначительного сражения. Когда пфальцграф Арнульф, брат Юдит, супруги Генриха Баварского, осадил верного сторонника Оттона I епископа Аугсбургского Ульриха и уже почти что принудил его к капитуляции, к тому неожиданно пришло подкрепление. В результате Арнульф был внезапно атакован и разгромлен. Следующий, 954 год ознаменовался окончательной победой короля над мятежниками.

В самый разгар восстания, поднятого против него сыном и зятем, Оттон I сумел опереться на другого своего ближайшего родственника — младшего брата Бруно. Тот с четырех лет был предназначен для духовного служения и потому получил хорошее образование, изучив даже греческий язык. Бруно едва исполнилось 14 лет, когда Оттон I поручил ему заведование королевской канцелярией. Примечательно, что это было во время мятежа Генриха, Эберхарда и Гизельберта, когда король особенно нуждался в преданных ему и толковых людях. Несмотря на юный возраст, Бруно успешно исполнял ответственную должность, во главе канцелярии сопровождая старшего брата в его военных походах. В качестве канцлера он являлся личным секретарем и ближайшим советником короля, через его руки проходили все документы. Поскольку делопроизводство велось на латинском языке, которым Оттон I не владел, Бруно состоял при нем и переводчиком, сделавшись незаменимым человеком.

В период заведования канцелярией Бруно практически постоянно находился при королевском дворе. Он сопровождал Оттона I и в его первом итальянском походе, заслужив право называться эрцканцлером королевства. Во время восстания Лиудольфа Бруно неоднократно выступал посредником между конфликтующими сторонами. Биограф Бруно Руотгер рассказывает, как в ходе осады Майнца Бруно встретился с Лиудольфом и увещевал его, напоминая ему о почтенном возрасте отца, об отеческой любви, которую тот испытал с младенческих лет, о том, что проступок против отца равнозначен прегрешению против Бога. Таким образом, восстание Лиудольфа против короля здесь представлено как конфликт в семействе Лиудольфингов, который мог быть улажен благодаря посреднической миссии Бруно. Обращает на себя внимание и то, что в политической мысли эпохи Оттонов особое, можно сказать центральное место в государстве отводится королевской семье: нарушение сыновнего долга перед отцом, главой этой семьи, равнозначно государственной измене.

В 953 году Бруно, благодаря Оттону I, становится герцогом Лотарингии и архиепископом Кёльнским. Перед ним была поставлена задача сохранить это герцогство в составе Германского королевства, и он с ней успешно справился. Еще не бывало, чтобы один человек совмещал обязанности архиепископа с властью над целым герцогством. Подобное исключение могло быть сделано только для брата короля. Бруно удалось привлечь на свою сторону значительную часть лотарингской знати, многие представители которой служили при нем в качестве советников. При этом он умело использовал враждебное отношение крупных феодалов Лотарингии к герцогу Конраду, бунтовавшему против короля. Он даже сумел лично встретиться с Конрадом и убедить его, что тот ведет борьбу не против Генриха Баварского, а против самого короля, после чего мятежный зять стал искать примирения с тестем.

Перемена в 954 году настроений в королевстве в пользу Оттона I произошла во многом благодаря обострению внешней угрозы. Венгры воспользовались внутренним раздором в Германии для возобновления набегов. Оба руководителя мятежа, Лиудольф и Конрад, постарались задобрить их «подарками», чтобы уберечь собственные владения от разграбления и направить орды дальше на запад. И все же, несмотря на эти меры предосторожности, немецкие земли подверглись страшным грабежам, ответственность за которые люди возлагали на упомянутых герцогов. Когда Оттон I с войском прибыл в Баварию, он не встретил ни малейшего сопротивления. Как пишет Видукинд, баварцы, измученные внутренней и внешней войной, вынуждены были договариваться о мире.

Заключив перемирие, противники встретились для переговоров неподалеку от современного Нюрнберга. Присутствовали основные участники конфликта: с одной стороны Оттон I и герцог Баварский Генрих, а с другой — Лиудольф, Конрад и архиепископ Майнцский Фридрих, который, правда, и так не участвовал в открытой борьбе, с начала военных действий удалившись от дел. Король на этот раз не стал требовать выдачи сообщников, после чего Конрад перешел на его сторону. Архиепископ Фридрих заверил, что никогда не замышлял дурного против короля, и получил прощение. Только два наиболее непримиримых противника, Лиудольф и Генрих, пустились в перебранку, обвиняя друг друга в приглашении в страну венгров. Ближайшей же ночью Лиудольф покинул со своими сторонниками место переговоров, направившись в Регенсбург. Оттон I, очевидно, не имел возможности начать против непокорного сына судебный процесс, чтобы затем покарать его. Конрад же был наказан лишением герцогства Лотарингского, но сохранил при этом ранг герцога, став, таким образом, первым в немецкой истории титулярным герцогом.

Лиудольф в одиночку продолжил сопротивление против отца. Поскольку сам Оттон I возвратился в Саксонию, борьбу против мятежного племянника вел Генрих Баварский. Наконец Лиудольф тайком (возможно, Генрих сделал вид, что не заметил) отправился к отцу, бросился ему в ноги и вымолил прощение, обещая впредь повиноваться отеческой воле.

Окончательный мир между королем и мятежниками был заключен в декабре 954 года на рейхстаге в Арнштадте, в тюрингских владениях Оттона I. Лиудольф и Конрад, лишившись герцогств, тем не менее сохранили свои аллоды (наследственные земельные владения). Новым герцогом Швабии стал Бурхард, женатый на Хадвиг, дочери Генриха Баварского, то есть также представитель оттоновского семейства. Была еще раз подтверждена передача Лотарингии в управление королевскому брату, архиепископу Кёльнскому Бруно. Конрад Красный, оставаясь в последующие месяцы в окружении короля, свой проступок искупил ценой собственной жизни, менее чем через год пав смертью храбрых в битве на реке Лех.

На том же рейхстаге приняли и еще одно важное решение: старший, незаконнорожденный сын Оттона I Вильгельм был назначен архиепископом Майнцским, поскольку Фридрих, доставивший королю столько беспокойства, незадолго перед этим умер. Назначение Вильгельма не встретило серьезных возражений со стороны участников рейхстага, что свидетельствовало об упрочении авторитета Оттона I после ликвидации недавнего мятежа. Однако едва ли оно может быть признано бесспорным его успехом. Добиваясь назначения своего сына на место покойного Фридриха, много лет служившего дестабилизирующим фактором в королевстве, Оттон, очевидно, рассчитывал получить надежного помощника в проведении своей политики, каким был Бруно. Однако Вильгельм, хотя никогда не выступал открыто против отца и успешно справлялся со своими прямыми обязанностями, не был и послушным исполнителем отцовской воли. Отношения между ними порой становились весьма напряженными, особенно по вопросу об учреждении архиепископства Магдебургского, в чем архиепископ Майнцский усматривал ограничение собственного влияния. Лишь после смерти Вильгельма Оттон I сумел исполнить эту мечту своей жизни.

О месте и роли государства Оттона I в системе международных отношений той эпохи позволяет судить любопытный эпизод из жизнеописания Иоанна, аббата монастыря Горце в Лотарингии, побывавшего с дипломатической миссией при дворе кордовского халифа. В середине X века мусульманская Испания, называвшаяся по имени столицы государства Кордовским халифатом, была одной из наиболее развитых в экономическом и культурном отношении стран Средиземноморья. Время наивысшего расцвета халифата связано с именем Абдаррахмана III (912–961). За короткое время он сумел ликвидировать царившую до него раздробленность и создать строго централизованное государство. Успехи Абдаррахмана III привлекли к нему внимание всей Европы и вызывали у правителей других стран потребность искать политического союза с ним.

В связи с этим понятна попытка установления дипломатических отношений между королем Германии Оттоном I и правителем Кордовского халифата. Примечательно, что инициатором выступил Абдаррахман III. Очевидно, в конце 950 года он направил посольство ко двору Оттона I, прибывшее в первые месяцы следующего года в лотарингский город Ту ль. Остается лишь гадать, какие именно цели преследовал Абдаррахман III, поскольку в единственном источнике — упомянутом жизнеописании, об этом не говорится ни слова, а просто утверждается, что послы были привлечены славой и великими деяниями Оттона I. Эти хвалебные слова из жизнеописания аббата Иоанна правдивы в том отношении, что король Германии к тому времени получил достаточно широкую известность своими решительными действиями как внутри страны, так и во взаимоотношениях с соседними государствами, в частности той ролью, которую он стал играть в Бургундии и Северной Италии. Будучи проницательным и дальновидным политиком, Абдаррахман III решил делать ставку на Оттона I, а не на Беренгара, присвоившего корону Итальянского королевства. Основанием для политического союза могло стать наличие общего противника в лице шиитского халифата Фатимидов, утвердившегося в Северной Африке и враждовавшего с суннитами Омейядами Кордовского халифата. Поскольку Фатимиды претендовали и на господство в Южной Италии, они неизбежно должны были рано или поздно столкнуться с правителем Германии, приступившим к активному проведению своей итальянской политики.

Угадав именно такое развитие событий и усмотрев в нем предпосылку для сотрудничества, Абдаррахман III направил ко двору Оттона I посольство, поставив во главе его епископа, своего подданного из числа христиан-мосарабов — покоренных арабами вестготов, хотя и сохранивших христианскую веру, но в результате тесного общения с мусульманами усвоивших арабский язык и обычаи. Прибыв, посольство передало королю в знак уважения дорогие подарки, а также письмо от своего повелителя, которое, однако, вызвало недовольство получателя. Дело в том, что в некоторых содержащихся в нем выражениях Оттон I усмотрел оскорбительные нападки на христианскую веру, которых там наверняка не было — неужели для этого халиф направил посольство во главе с христианином-епископом? Вероятнее всего, произошло недоразумение, обусловленное неумением королевской канцелярии общаться с мусульманами, хотя канцлером тогда был брат короля Бруно, считавшийся, благодаря знанию греческого языка, широко образованным человеком. За поношение христианской веры вполне могли принять само титулование халифа, а также непременно присутствовавшие в официальных документах цитаты из Корана. По этой причине, а также и потому, что халиф в глазах Оттона I и его советников был «правитель святотатственный и нечестивый, ибо сарацин», с послами обошлись крайне нелюбезно, три года продержав их в Германии на положении пленников.

Возможно, послание Абдаррахмана III, имевшее своей целью лишь заявить о дружественных намерениях, не содержало конкретных политических предложений, способных заинтересовать Оттона I, в то время как раз собиравшегося совершить свой первый поход в Италию и уже лелеявшего мечту об императорской короне. Лишь после возвращения на родину и преодоления внутренней смуты, вызванной восстанием его сына Лиудольфа, он нашел время довести до конца дело, связанное с посольством. Оттон I решил направить к Абдаррахману свое посольство, дабы, во-первых, достойным образом ответить на содержавшиеся в письме, как он полагал, выпады против христианства и, во-вторых, попытаться привлечь халифа к совместной борьбе против угрозы, вот уже более полувека исходившей для христианских стран, и прежде всего для Италии, которую он только что подчинил своей власти — против арабов, засевших в крепости Фраксинет (северо-западнее местечка Сен-Тропез на юге современной Франции) и державших под своим контролем всю западную половину Альп. Как тогда полагали, эти пираты-мусульмане, в свое время прибывшие из Испании, признавали верховную власть Абдаррахмана III, и Оттон I надеялся с помощью посольства убедить халифа отозвать назад этот форпост ислама. Во всяком случае, стоило попытаться, посмотреть, как в Кордове отнесутся к этому намерению.

Оттон I дал своему брату Бруно поручение найти людей, которые не побоялись бы взяться за выполнение этого опасного задания. Долгое время поиски были тщетными, поскольку никто не хотел подвергать себя тяготам рискованного путешествия. Наконец некий монах монастыря Горце в Лотарингии по имени Иоанн добровольно вызвался во имя веры претерпеть любые опасности. Ему тогда уже перевалило за 50 лет (возраст, в котором благочестивые христиане больше думали о спасении души, нежели о продлении дней бренного существования), и его страстным желанием было завершить свой земной путь, приняв смерть мученика за веру. Поездка к сарацинам, полагал он, обеспечит ему такой исход. Это в полной мере соответствовало общему умонастроению, царившему тогда в христианской Европе, видевшей в мусульманах злейших врагов. Иоанну и доверили ответственное поручение, дав ему в попутчики купца из Вердена, неоднократно уже бывавшего по торговым делам за Пиренеями, а также монаха, сведущего в письме, и несколько человек прислуги. К ним присоединился и пожелавший вернуться на родину священник из Испании, сопровождавший того епископа, который возглавлял посольство Абдаррахмана III (сам он тем временем уже умер в Германии).

В конце 953 года Иоанн и его спутники отправились в путь, получив королевское послание с наказом вручить его лично халифу. Это послание, составленное с намерением защитить христианскую веру, содержало нападки на ислам и потому таило в себе большую угрозу для самого подателя. К этому Иоанн был готов. Однако он не мог и предполагать, с какого рода трудностями ему предстоит столкнуться в Кордове. Посольство отправилось в Лион, а оттуда на судне вниз по Роне, где подверглось нападению разбойников. Ограбленные послы едва спасли свои жизни и часть имущества. Наконец они прибыли в Барселону, где пробыли две недели, направив оттуда гонца в Тортосу, первый арабский город на их пути. Находившийся там начальник войска халифа велел им прибыть, с почетом принял их и сразу же отправил гонцов к халифу, чтобы получить от него дальнейшие указания. Спустя месяц Иоанн со своими спутниками беспрепятственно продолжили путь. Их повсюду принимали с почетом, и так они добрались до Кордовы, где их поселили в роскошном дворце сына халифа, расположенном примерно в полумиле от города. Здесь они ни в чем не знали нужды и все же по прошествии некоторого времени заявили о своем неудовольствии, поскольку встреча с халифом, ради которой они прибыли, оттягивалась. Но по-настоящему они заволновались, когда от приставленных к ним людей узнали, что им предстоит ждать трижды по три года, поскольку Оттон I на три года задержал посланников халифа.

В действительности же ничего подобного на уме у Абдаррахмана III не было, и причина задержки, как потом выяснилось, состояла в другом. Оказалось, что прибывший вместе с посольством испанский священник-мосараб ознакомился с письмом и, поспешив в Кордову раньше Иоанна, доложил о его содержании. Это известие вызвало большое беспокойство в городе, ведь по непреложному закону ислама никто под страхом смертной казни не мог возражать против заповедей Корана, и если бы халиф, выслушав подобные высказывания, на следующий же день не казнил виновного, то сам подлежал бы смерти. Наиболее уважаемые люди города письменно, как это было принято при дворе, доложили халифу о волнении народа. И халиф ответил им тоже в письменной форме, что к нему прибыло с дружескими намерениями посольство от короля Оттона, которое он велел поселить во дворце сына, но сам еще не принимал и потому ничего не знает о содержании послания. Когда же халифу изложили суть письма, он решил не принимать его, дабы не подвергать смертельной опасности ни послов, ни самого себя. Потому он и затягивал предоставление аудиенции Иоанну в надежде заставить его утаить послание Оттона I и воздержаться от каких-либо нападок на учение Магомета.

Сначала он подослал к немецкому монаху ученого еврея, раввина Хасдая, пользовавшегося его особым расположением. Хасдай сначала постарался завоевать доверие Иоанна, знакомя его с обычаями и нравами арабов и правилами поведения среди них, а потом начал выспрашивать, с каким заданием тот прибыл. Монах откровенно рассказал ему о цели своей миссии и о послании короля. «Опасно, — ответил Хасдай, — с таким письмом идти к халифу. Тебе, конечно, известна строгость закона; надо подумать, как его обойти. А потому будь осмотрителен в словах, когда халиф пошлет за тобой». Сказав это, Хасдай оставил монаха.

Тот факт, что возглавляемое Иоанном посольство от Оттона I поселили не в самой Кордове, а в предместье, вовсе не свидетельствовал о плохом отношении к нему халифа. Такова была общепринятая в халифате практика. Точно так же было встречено и посольство от византийского императора. Так легче было держать послов в изоляции, пресекать неконтролируемые контакты и в случае необходимости оказывать на них известное психологическое давление. На сей раз такая необходимость появилась.

Прошло еще несколько месяцев, а Иоанна по-прежнему не вызывали по его делу. Наконец к нему пришел испанский епископ и по поручению халифа сообщил, что Иоанн будет принят, если он пожелает лишь передать подарки, а письмо от своего короля утаит. Монах отказался действовать вопреки данному ему распоряжению. Когда же епископ попытался переубедить его, сказав, что передачей письма он осложнит ныне весьма благоприятное положение христиан в государстве Абдаррахмана III, Иоанн сильно вознегодовал от такого малодушия, что ради житейских благ его пытаются удержать от защиты христианской веры. Он в резких выражениях порицал беспринципность испанского христианина. «Я слышал, — сказал он, — что вы даже соглашаетесь на обрезание и воздерживаетесь от еды, недозволенной арабам». Епископ попытался оправдаться тем, что еще их предки проявляли в этом уступчивость. Иоанн же ни о чем подобном и слышать не хотел. В главном вопросе он был тверд, собираясь выполнить поручение короля Оттона I и передать его письмо. Тщетно прибегал халиф и к другим способам переубедить Иоанна. Все было напрасно: монах упорно держался своего изначального решения.

И тогда халиф прибегнул к угрозам. Когда Иоанн в одно из воскресений (ибо только по этим дням, да еще по большим праздникам дозволялось ему и его спутникам под надзором двенадцати охранников ходить в ближайшую церковь) на правлялся помолиться Богу, ему передали от халифа письмо, чрезвычайно большое и написанное на овечьей коже. Иоанн не ждал от него ничего хорошего, поэтому, дабы не портить себе молебен, даже не открыл его и прочитал лишь после богослужения. Письмо содержало самые свирепые угрозы: если он не уступит, то не только он сам, но и все христиане в Испании будут казнены — халиф никого не пощадит. «Подумай, — говорилось в конце, — как души убиенных будут обвинять тебя перед Богом. Из-за твоего упрямства они погибнут, хотя благодаря тебе могли бы обрести счастье и покой. Будь ты не столь своенравен, то мог бы просить у меня для них чего угодно». Душа Иоанна пребывала в смятении, но не оттого, что он трепетал перед смертью (как помним, он был рад разделить участь великомучеников), а поскольку возможность гибели столь великого множества единоверцев-христиан наполняла его сердце тяжелой печалью. Но ему пришло на ум изречение: «Переложи свою заботу на Бога», и он успокоился. Он велел своему товарищу, монаху-грамотею, взять пергамен и перо и продиктовал ему длинное письмо к халифу, полное отваги и веры. Он прибыл послом от своего короля, было написано там, и в точности исполнит его задание — не в его власти изменить что-либо; даже пытки и смертельные муки не могут заставить его отступиться, даже если халиф заставит день за днем рвать его на куски; он уже доказал, что не страшится смерти, но если из-за его верности долгу христианство в Испании будет истреблено, то не он на Страшном суде ответит за эту кровь, но сама эта кровь будет обличать перед Богом халифа как убийцу, тогда как он и другие убиенные за веру обретут вечную жизнь; если же будет Божия воля не допустить такого злодейства, то пусть свершится чудо, и да спасет Всевышний верующих в Него из рук халифа.

Это письмо было встречено более благосклонно, нежели ожидал Иоанн. Люди из окружения Абдаррахмана III подсказали ему выход из создавшегося положения. Один из них предложил спросить самого Иоанна, как развязать этот узел. Халиф согласился, и к Иоанну обратились с вопросом, как сделать так, чтобы избежать вручения королевского послания. Иоанн заявил, что не знает другого выхода, кроме как направить к королю специальное посольство, и что распоряжению относительно дальнейших действий, которое будет доставлено ему в письменном виде, он подчинится.

Халиф с удовлетворением воспринял этот ответ и велел объявить, что любое вознаграждение получит тот, кто согласится отправиться послом к Оттону I. Добровольцем вызвался некий Ресемунд, христианин, служивший в канцелярии халифа и в равной мере владевший латинским и арабским языками. Осведомившись у Иоанна об опасностях пути и о приеме, на который можно было рассчитывать при дворе Оттона, он, ободренный монахом, согласился на это рискованное предприятие при условии, что ему дадут как раз освободившееся тогда епископство в Эльвире. Это ему было обещано. Поскольку Ресемунд являлся мирянином, он принял священство и тут же был рукоположен в сан епископа, после чего незамедлительно отправился в дорогу. Без серьезных затруднений проделав путь, через десять недель он уже прибыл в монастырь Горце и обрадовал тамошнюю братию известием об Иоанне. Затем он отправился к королевскому двору. В феврале 956 года он был представлен во Франкфурте Оттону I, который любезно его принял и исполнил то, ради чего тот прибыл. Иоанну было дано другое распоряжение: первое письмо не вручать, передать лишь подарки, потребовав отозвать назад разбойничьи банды из Фраксинета, заключить с халифом союз и тут же возвращаться назад. Одновременно король направил к халифу нового посланника с многочисленными сопровождающими лицами, некоего Дудо из Вердена, который должен был вручить халифу новые подарки и новое письмо, в котором уже не содержалось нападок на учение Магомета. Ресемунд и Дудо поспешили в путь. В конце марта они покинули монастырь Горце и в первых числах июня прибыли в Кордову.

Когда новых послов Оттона I хотели немедленно провести во дворец халифа, тот сам воспротивился этому, сказав: «Сначала должны предстать передо мною со своими подарками послы, которые так долго ждали, и лишь после этого мне угодно видеть новых. Но они должны показаться мне на глаза не раньше, чем обрадуют того упрямого монаха новостями с родины о его близких и о короле». Итак, Иоанну надлежало, наконец, предстать перед халифом, и по случаю этого торжественного приема ему велели постричь волосы, помыться и облачиться в парадное одеяние. Однако тот отказался что-либо менять в своей одежде. Когда об этом доложили халифу, он подумал, что у монаха нет денег на приобретение лучшей одежды, и прислал ему десять фунтов серебра для покупки всего необходимого. Иоанн принял деньги, но лишь для того, чтобы раздать их бедным. Узнав это, халиф сказал: «Узнаю его несгибаемый характер. И все же я хочу его видеть, даже если он появится предо мной, завернувшись в мешковину; теперь он мне еще больше нравится».

В день торжественного представления халиф велел все организовать с величайшей пышностью. От самого загородного дворца, где жил Иоанн, и до Кордовы, а затем и в самом городе до дворца халифа по обеим сторонам дороги и улиц стояли вооруженные воины. Можно было видеть то сомкнутые ряды пехотинцев с поставленными на землю пиками, то воинов, метавших в воздух копья и устраивавших военные представления. А за ними виднелась тяжелая конница. С удивлением, но и не без некоторого страха смотрели послы на все это. Когда они прибыли ко дворцу, у входа их встретили знатные придворные халифа и препроводили внутрь. Прихожая и покои были устланы дорогими коврами и увешаны красивейшими покрывалами. Но богаче и красивее всех были убраны палаты, в которых халиф принимал послов. Одиноко, словно Бог, халиф царил во всем своем величии, и лишь немногим счастливцам было позволено приближаться к нему.

Войдя в эту парадную комнату, Иоанн увидел на необыкновенно роскошном диване халифа с подогнутыми по обычаю его народа ногами. Абдаррахман III протянул монаху для поцелуя свою ладонь, что служило знаком особой милости, оказываемой лишь немногим. Затем он жестом велел ему садиться в специально приготовленное кресло. После долгой, торжественной паузы он начал: «Я знаю, ты сердишься на меня, потому что так долго я не принимал тебя, но пусть будет тебе известно, что я не мог устранить препятствия, мешавшие принять тебя, и что я действовал так, а не иначе, вовсе не из неприязни к тебе. Я узнал твое мужество и непреклонность и потому не только охотно принимаю тебя, но и с готовностью выполню все, о чем меня попросишь». Иоанн, уже собиравшийся было вознегодовать из-за пережитых мытарств, от любезных слов халифа смягчился, и горечь отхлынула от его сердца. Поэтому он ответил, что хотя угрозы людей, присланных к нему халифом, и огорчили его, однако, по здравом размышлении, он решил, что не стоит принимать сказанное ими столь серьезно; теперь препятствия, три года стоявшие на его пути, устранены, и у него есть все основания предположить, что причиной их не была неприязнь по отношению к нему; вся горечь улетучилась из его сердца, и он испытывает лишь благодарность к халифу, оказавшему ему столь блестящий прием; он счастлив приветствовать государя, сочетающего в себе такую твердую волю со столь мудрой снисходительностью.

Халифу необычайно понравился ответ Иоанна, и он уже собирался было начать обстоятельную беседу с диковинным монахом. Однако тот попросил позволения выполнить поручение своего короля и тотчас же отправиться в обратный путь. Халиф удивился. «Почему, — спросил он, — ты хочешь так быстро покинуть меня? Столь долго надеялись мы свидеться и, едва встретившись, должны тут же расставаться, даже не узнав поближе друг друга? При первой встрече сердце сердцу лишь слегка приоткрылось, при второй — мы лучше поймем друг друга, а если встретимся в третий раз, то достигнем полного взаимопонимания и сердечной дружбы; лишь после этого я хочу отослать тебя назад к твоему господину с почестями, достойными его и тебя». Иоанн пообещал продлить пребывание, раз халифу так угодно. Затем ввели Дудо и второе посольство Оттона; они в присутствии Иоанна вручили новые подарки для халифа, после чего были отпущены вместе с Иоанном.

Спустя некоторое время Иоанна вновь вызвали к халифу, вступившему с ним в доверительный разговор. Он много говорил с ним о власти и уме, о войске, о славе, богатстве, военном искусстве и счастливых успехах Оттона I, однако при этом превозносил и собственное могущество, хвалясь, что его войско превосходит рать любого другого правителя. Дабы не прогневать халифа, Иоанн охотно соглашался со многим из того, что тот говорил, однако заключил свою речь следующими словами: «Если уж говорить правду, то во всем мире я не знаю короля, владеющего столь обширной страной и таким храбрым рыцарством, как наш повелитель». Халифу было неприятно слышать это, однако он, скрыв свое недовольство, лишь сдержанно возразил: «Напрасно ты так превозносишь своего короля». И далее, проявляя незаурядную осведомленность в политических событиях в Германии, Абдаррахман III перечислил слабые, на его взгляд, стороны Оттона I как правителя: что он не держит всю власть в собственных руках, а дает своим магнатам слишком много воли; если он думает, что тем самым обеспечивает себе их верность и покорность, то очень ошибается, поскольку этим он лишь питает высокомерие и строптивость магнатов, что доказывается недавними действиями его зятя, настроившего против него его собственного сына, поднявшего против него мятеж и призвавшего в страну венгров, чтобы все опустошить огнем и мечом.

Что Иоанн ответил халифу, столь точно указавшему на слабое место немецкого государства, как дальше протекала миссия при дворе халифа и чего он добился, мы не знаем, поскольку на этом месте рассказ обрывается (средневековая рукопись не сохранилась полностью). Известно лишь, что упомянутое разбойничье гнездо сарацин в Альпах не было ликвидировано Абдаррахманом III. Правда, соседним христианским правителям постепенно удалось пресечь их набеги, а когда Оттон I отправился в свой третий итальянский поход (966–972), он поставил перед собой цель навсегда покончить с Фраксинетом, что и было сделано.

В конце июня 955 года в Саксонию прибыли венгерские послы, заверившие короля Оттона I в своих мирных намерениях, верности и дружбе. В действительности же посольство имело своей целью разведать, как обстоят дела в Германии и преодолен ли внутренний раздор. И правда, едва лишь Оттон с миром и подарками отпустил от себя этих посланцев, как из Баварии прибыли гонцы от его брата Генриха, сообщившие, что венгерские орды, настроенные весьма воинственно, перешли границу Германского королевства. Король незамедлительно принял решение выступить против врага. Поскольку ситуация на саксонско-славянской границе оставалась неспокойной, он смог повести из Саксонии лишь немногочисленное войско.

Легкие успехи, сопутствовавшие мадьярам прошлым летом, и обременившая их богатая добыча придавали им смелости и вдохновляли на повторение набега. На сей раз они вторглись в Южную Германию, заполонив ее области вплоть до Шварцвальда, в таком количестве, какого еще никто из живущих не видал. Современники оценивали численность вторгшейся мадьярской конницы по меньшей мере в 100 тысяч человек, сами же кочевники похвалялись, что нет силы, способной остановить их, разве что под ними разверзнется земля или небо обрушится на них. Не изменяя собственному обычаю, они опустошали мечом и огнем все на своем пути, не щадя церквей и монастырей. Переправившись через реку Лех, южный приток Дуная, они осадили Аугсбург, сильно пострадавший в ходе недавней братоубийственной войны. Вообще мадьяры не имели привычки штурмовать города, предпочитая более доступную поживу, но то был особый случай: по дошедшим до них достоверным, как они полагали, сведениям, в Аугсбурге хранилась казна Баварии. Город, не имевший достаточно мощных, на их взгляд, стен и башен, казался им легкой добычей. Однако они недооценили боевой дух его защитников во главе с уже известным нам епископом Ульрихом. Попытку штурма, в ходе которого погиб один из предводителей мадьяр, удалось отразить.

Епископ, во время сражения разъезжавший верхом на коне в своем церковном облачении, без лат и оружия, ношение которых не позволялось ему как духовному лицу, по окончании схватки деятельно руководил восстановлением поврежденных стен и укреплением слабых мест. Потом он еще большую часть ночи провел в молитве, лишь под утро позволив себе на короткое время забыться сном. На рассвете следующего дня защитники города, ободренные святым причастием и напутственными словами епископа, готовы были отразить очередной натиск врагов, вплотную подступивших к стенам и подтянувших стенобитные орудия. С высоты цитадели можно было видеть, как предводители мадьяр бичами подгоняют особенно нерасторопных или оробевших воинов. Вот-вот должен был начаться штурм, как вдруг раздался сигнал, по которому осаждавшие отошли, чтобы собраться вокруг своего главного командира. Оказалось, прибыл гонец, между прочим, немец, сын некого опального пфальцграфа, изгнанника с родины, по суду лишенного своих имений, и сам предатель родного народа, сообщивший, что приближается с войском король Оттон.

Мадьяры, прекратив осаду города, двинулись навстречу немецкому войску, полагая, что, разгромив его, потом легко овладеют и городом. Епископу Ульриху оставалось лишь уповать на победу своих, тем более что ее предсказал накануне явившийся ему в сонном видении святой Афра, покровитель города. Оттон же, выступивший из Саксонии с явно недостаточным войском, уповал на то, что герцоги откликнутся на его призыв и явятся во главе многочисленных отрядов. И он не обманулся в своих упованиях: из всех герцогств, и даже из Чехии, в срок явились ополчения, составив в итоге внушительное войско, хотя и далеко не столь многочисленное, как орды вторгшихся мадьяр. Королевское войско могло бы стать еще более многочисленным, если бы пришло подкрепление из Лотарингии, но Оттон велел брату Бруно оставаться на страже западных рубежей, дабы не рисковать столь важной для королевства областью, ибо, как подсказывал опыт прежних лет, нельзя было положиться на благонадежность западных соседей. Особенно порадовал короля его зять, герцог Конрад, явившийся во главе отборного конного отряда и полный решимости в бою искупить свой прежний проступок.

Когда конные разъезды донесли, что враг близок, Оттон I объявил 9 августа днем подготовки к сражению, днем всеобщего поста и молитвы. Наутро, в день святого Лаврентия, его воины взаимно простили обиды и прегрешения и торжественно поклялись в нерушимой верности своим предводителям и друг другу. Сам же Оттон дал святой обет угоднику Лаврентию учредить, если тот своим заступничеством принесет ему победу, в его честь епископство в Мерзебурге. Затем войско, развернув знамена, выступило из лагеря в составе восьми подразделений, каждое из которых насчитывало по меньшей мере тысячу конных воинов. Первые три отряда составили баварцы. Правда, во главе их не было герцога Генриха, у которого открылись старые раны, так что он не мог встать на ноги. Весть о славной победе 10 августа он еще успеет получить, но со смертного одра так и не поднимется и 1 ноября отдаст Богу душу. Четвертый отряд образовали франконцы во главе с доблестным герцогом Конрадом. В пятом, королевском, наиболее многочисленном отряде был сам Оттон I, окруженный храбрецами и горячей молодежью из разных племен, в том числе и прибывшими с ним немногочисленными саксами; перед ним несли в сопровождении надежной охраны королевский штандарт с изображением архангела Михаила. Шестой и седьмой отряды сформировались из швабов во главе с герцогом Бурхардом. Восьмой, замыкающий отряд составили чехи под водительством князя Болеслава. Им как арьергарду была поручена охрана обоза, однако события стали развиваться непредвиденным образом.

Южнее Аугсбурга, на левом берегу реки Лех, раскинулась обширная, свободная от деревьев и кустарника равнина, на которой мадьяры разбили свой лагерь. Там 10 августа 955 года и состоялось грандиозное сражение, вошедшее в историю как битва на реке Лех. Оттон вел свое войско с соблюдением необходимой предосторожности, дабы не подвергнуть его внезапному нападению со стороны противника и не стать мишенью для шквала мадьярских стрел. Однако эта предосторожность оказалась тщетной. Часть мадьяр умудрилась зайти в тыл королевского войска и ударить в спину чешского арьергарда, внезапно осыпав его стрелами. Арьергард дрогнул, началась неразбериха, и в результате весь обоз вместе с чехами, кроме тех, кто пал от стрел или успел бежать, попал в руки врагу. Уже дрогнули было седьмой и шестой отряды, когда Оттон, заметив угрозу с тыла, направил туда франконцев во главе с Конрадом. Тому удалось отбить обоз и освободить пленных, обратив в бегство мародеров. Победителем возвратился он к королю, вдохнув уверенность в товарищей по оружию.

Благополучно устранив непредвиденную заминку, Оттон повел войско на главные силы противника. Верхом на коне, со Священным копьем в руке, он был в первых рядах сражавшихся. Немцы верили, что Священное копье принесло победу над мадьярами Генриху Птицелову и поможет опять одолеть врага. Видукинд Корвейский, как полагают, лично наблюдавший за этим сражением, а может, и принимавший участие в нем, не мог не заметить, что король «первым направил коня на врага, выполняя обязанность и храбрейшего воина, и выдающегося полководца». Битва была долгой и кровавой, так что хронисты того времени не преминули отметить, как воды Леха окрасились в багряный цвет. И это был не просто привычный литературный штамп: раненые мадьяры пытались спастись, вплавь переправляясь через реку, своей кровью окрашивая ее воды. Наконец все войско мадьяр обратилось в беспорядочное бегство, увлекая за собой даже наиболее отважных. Бежавших преследовали и, догнав, беспощадно уничтожали. Никого не щадили, пленных не брали. Были убиты и главные вожаки мадьяр. С ними обошлись не как с полководцами, достойными уважения, а как с главарями разбойничьих шаек.

Поздним вечером Оттон со своим воинством вступил в город Аугсбург, избавленный от смертельной угрозы. Верный епископ Ульрих с почетом встречал освободителей. К радости победы, за которую благодарили Бога, примешалась горечь утрат. Пал смертью храбрых и один из главных героев битвы, королевский зять герцог Конрад. Его раскаяние в ранее содеянном против короля было столь глубоко и искренне, что покаянную рубашку он не снял даже на поле битвы.

По своему значению победа на берегу реки Лех вполне сопоставима с той, что в 732 году при Пуатье одержал над сарацинами дед Карла Великого Карл Мартелл, положивший предел их экспансии в Европе. Благодаря победе, одержанной Оттоном, Европа навсегда была избавлена от угрозы разбойничьих набегов мадьяр, полвека державших ее в страхе и вызывавших в памяти худшие времена гуннов. Именно после этой победы Оттона I прозвали Оттоном Великим. Что касается самих мадьяр, то поражение на берегу реки Лех ознаменовалось для них отнюдь не гибелью — напротив, оно стало отправной точкой нового исторического бытия этого народа, вхождения его в семью христианских народов Европы.

Таким образом, победа на реке Лех 10 августа 955 года имела далеко идущие последствия. Авторитет Оттона I укрепился не только в Германии, но и среди правителей других государств. Об этой победе упоминают многие источники того времени, но с особым воодушевлением писали о ней авторы, симпатизировавшие германскому королю. В анонимной хронике «Продолжателя Регинона» читаем: «Венгры… потерпели от королевского войска у реки Лех столь сокрушительное поражение, что никогда еще прежде наши не имели такой победы и не слыхали о ней». Видукинд Корвейский, подробнее других описавший эту битву, резюмирует: «Король снискал славу благодаря замечательной победе, и войско провозгласило его отцом отечества и императором» и далее в своей хронике называет Оттона I исключительно императором. Таковым он стал для него, как и Генрих Птицелов, благодаря одержанной победе.

Впрочем, Видукинд не был одинок в подобного рода оценке. Тогда для многих, особенно в Саксонии, титул императора ассоциировался с триумфальной победой на поле брани, а не с коронацией в Риме. Иного мнения придерживался сам Оттон I. Он не стремился стать солдатским императором, как бывало во времена Древнего Рима. Для него победа 955 года стала важным этапом на пути к императорской короне, но имперская идея в собственном смысле слова связывалась с Италией и получением императорского достоинства от папы в Риме. Будучи глубоко религиозным человеком, он хотел быть христианским императором, возглавить с благословения папы «христианскую империю». Любая другая имперская идея в Европе того времени была бесперспективна и не давала преимуществ перед другими королями.

После победы над венграми на берегу реки Лех Оттон I занял доминирующее положение в системе европейских государств, сопоставимое с императорской властью. Теперь он обладал очевидным перевесом над королями Франции, Бургундии и Италии, успешно защищая границы западного христианского мира от языческих племен на севере и востоке и исполняя почетную миссию по распространению христианской веры. Словом, он мог чувствовать себя главой «христианской империи», некогда возглавлявшейся Карлом Великим.

Союз Оттона I с церковью и франко-имперская традиция, которую он решил продолжать в качестве преемника политики Карла Великого, указывали ему путь в Италию. В этом отчетливо просматривается параллель с каролингской политикой: союз с церковью вел Оттона I в Рим, подобно тому, как союз с «апостолом Германии» Бонифацием, учредившим ряд монастырей, в том числе и его любимый — Фульдский, привел туда Каролингов. В конце лета или ранней осенью 955 года он послал аббата Фульдского монастыря Хадамара в Рим. Цель этой поездки была многообразна: утверждение Бруно, брата короля, архиепископом Кёльнским, приобретение реликвий для возводившегося в Кёльне храма Св. Панталеона (Пантелеймона), а особенно — получение санкции на учреждение Магдебургского архиепископства, которое должно было стать центром христианской миссии среди славян Восточной Европы. Это детище Оттона I явится на свет лишь после того, как сам он будет увенчан императорской короной, что наглядно демонстрирует связь его итальянской политики с задачами и целями восточной экспансии. Вместе с тем на Хадамара возлагалось изучение общей обстановки и настроений в Риме — благоприятствуют ли они визиту самого Оттона? Оказалось, что нет: в тот год в Риме появился новый папа, Иоанн XII, коим стал Октавиан, 18-летний сын незадолго перед тем умершего Альберика, унаследовавший также и административную власть в городе и решивший продолжать прежнюю независимую политику.

Зато Оттону I удалось в 956/957 годах восстановить свое господство по крайней мере в Северной Италии, куда прибыл прощенный отцом Лиудольф. О его походе в Италию в 956 году в источниках содержатся весьма скупые сведения. Ничего не говорится о сражениях, сообщается лишь, что Лиудольф, «изгнав Беренгара, овладел почти всей Италией». Очевидно, Беренгар и его сын Адальберт отступили без боя. Столь же успешно Лиудольф действовал и в следующем году. Одержав победу в сражении над Адальбертом, он овладел всем Итальянским королевством, то есть Северной Италией. На его сторону перешли даже многие из бывших сторонников Беренгара. Оттон I был рад этому успеху и поручил сыну управление Италией, уполномочив его принимать от народа присягу на верность. Выполнив поручение отца, Лиудольф собрался обратно в Германию. Войско с набранными в итальянских городах сокровищами он отправил вперед и уже сам было намеревался двинуться в путь, но 6 сентября скоропостижно умер от горячки в Помбии, в области Новара, южнее озера Лаго-Маджоре. (Непривычный для немцев климат Италии служил причиной их частых болезней со смертельным исходом.) Его тело было доставлено в Майнц и погребено в церкви Св. Альбана, где уже покоилась его сестра Лиутгард.

После смерти Лиудольфа господству немцев в Северной Италии во второй раз пришел конец. Беренгар опять стал там полновластным хозяином. В 959 году он напал на герцогство Сполето, угрожая непосредственно папе Иоанну XII, и тот, оказавшись в весьма затруднительном положении, вынужден был обратиться за помощью к Оттону I. От папы прибыли послы, призвавшие короля «на защиту Италии и Римского государства от тирании Беренгара». Папа римский не был одинок в своем стремлении найти управу на лангобардских королей. В Италии ширилось недовольство тираническим правлением Беренгара и Адальберта, так что в Германию прибыла весьма представительная делегация — и это не считая итальянцев, уже находившихся при дворе Оттона I на положении изгнанников. Лиутпранд Кремонский, также искавший спасения у правителя Германии, свою «Историю Оттона» как раз и начинает с характеристики сложившейся в Италии ситуации: «Когда в Италии правили или, вернее говоря, свирепствовали, осуществляя свою тиранию, Беренгар и Адальберт, папа Иоанн направил кардинала-диакона Иоанна и скринария (то есть служащего канцелярии, нотариуса. — В. Б.) Ацо к сиятельнейшему и благочестивейшему тогда королю, а ныне императору Оттону…», упоминая далее ряд представителей итальянской знати, нашедших прибежище при германском королевском дворе. Лично для Иоанна XII этот шаг, как впоследствии выяснилось, оказался роковым. Поэтому родилась версия, нашедшая отражение в «Хронике Бенедикта», что к Оттону I на самом деле прибыли противники папы, не отличавшегося добродетельной жизнью, чтобы найти управу на него самого. В «Хронике Салерно», в свою очередь, говорится о том, что послы лангобардов и римлян тайно прибыли к Оттону, приглашая его прийти и принять под свою власть Италию. Поскольку здесь не уточняется, втайне от кого отправились послы, можно считать, что они действовали без ведома и Беренгара, и папы. Думается, эти версии возникли не случайно: и Беренгар с сыном Адальбертом, и папа Иоанн XII своими поступками нажили себе много врагов в Италии, отчего и родилась мысль пригласить для наведения в стране порядка немецкого короля, пользовавшегося репутацией сильного и справедливого правителя, защитника христианства, да к тому же еще женатого на бывшей королеве Италии Адельгейд.

Очередной «крик о помощи» из Италии явился для Оттона I удобным поводом для продолжения и завершения дела, начатого 10 лет назад. Просьба папы о предоставлении защиты (будем исходить из того, что от его имени Иоанн и Ацо обратились к немецкому королю: только папа мог предложить ему императорскую корону и титул патриция; и вообще, без согласия со стороны папы едва ли было мыслимо такое приглашение) давала ему возможность добиться того, к чему он тщетно стремился во время своего первого итальянского похода — императорской короны и установления прочной власти в Италии. И Беренгар, нарушив вассальную присягу, дал ему достаточные основания для вторжения; теперь ни о каких соглашениях с ним не могло быть и речи. Казалось бы, само собой разумеется, что Оттон I был рад представившейся возможности и что он обязательно должен был откликнуться на приглашение, и все же с некоторым волнением (вот оно — документальное подтверждение логических выкладок!) читаешь в упомянутой «Хронике Салерно»: «Услыхав это (то есть приглашение прибыть в Италию. — В. Б.), король Оттон весьма обрадовался». Даже если хронист и домыслил эту деталь, дабы приукрасить свое повествование, все равно сообщение о радости, охватившей Оттона I, бесспорно, передает царившие тогда настроения, свидетельствует о сложившемся общественном мнении.

Таким образом, приглашение в Италию не застало Оттона I врасплох и не повергло его в мучительные раздумья. Для него это был решенный вопрос. Включение Северной Италии в сферу своего влияния он, добившись доминирующего положения в западном христианском мире, считал тем более важным, что Южная Италия, находившаяся под властью Византии, становилась объектом экспансии со стороны сарацин. Разворачивалась борьба за преобладание в Италии в целом, в этой древней стране западной цивилизации. Кроме того, лишь король Италии мог считаться законным претендентом на императорскую корону, на получение которой Оттон I рассчитывал еще во время своего итальянского похода 951 года. Корона римского императора должна была закрепить и узаконить его доминирующее положение на Западе и позволить ему сравняться, хотя бы внешне, с византийским василевсом.

И все же он не бросается очертя голову, а тщательно готовит военный поход. Все, что бы теперь ни делал немецкий король, находилось в прямой связи с реализацией этого замысла и должно было служить его воплощению. Внимание Оттона I теперь приковано к Италии, и впервые за много лет этой стране предназначается королевское пожалование: летом 960 года он подтверждает привилегии и владения монастыря Св. Сикста во Фриуле. Оттон как бы сигнализирует о возобновлении активной итальянской политики. Примечательно и то, что пожалование опять адресовано церковному учреждению, а грамота составлена в Магдебурге, новом центре христианской миссии. Немецкий король не упускает случая показать, сколь много для него значит забота о делах христианства.

Уладив неотложные текущие дела в государстве, Оттон I созывает в мае 961 года в Вормсе большой съезд знати, на котором и предполагалось обсудить его поход в Рим. Важнейшим вопросом, успешно решенным им на этом рейхстаге, было избрание его шестилетнего сына Оттона королем. Учитывая все неожиданности, с которыми мог быть сопряжен поход в Италию, избрание королем Оттона II должно было обеспечить наследование престола. Тот факт, что Оттон I сумел добиться этого, свидетельствует о прочности его власти и личном авторитете. Однако он не ограничился предварительным избранием сына на престол, а тут же отправился с ним в Ахен, где 25 лет назад состоялась его собственная торжественная коронация. На Троицу, 26 мая 961 года, в столь же торжественной обстановке, в присутствии знати королевства Оттон II был коронован и помазан архиепископами Бруно Кёльнским, Вильгельмом Майнцским и Генрихом Трирским. Было решено, что последний будет сопровождать Оттона I в Италию, а первые два во время его отсутствия в Германии берут на себя заботы по воспитанию шестилетнего Оттона II и управлению страной: младший брат короля архиепископ Бруно — на западе, в Лотарингии, где он уже давно исполнял по совместительству функции герцога, а Вильгельм, внебрачный сын Оттона I, — на прочих территориях; он также должен был заниматься воспитанием юного короля. Управление Саксонией и столь важную для государства охрану восточных рубежей Оттон Великий поручил своему испытанному соратнику герцогу Герману Биллунгу, наряду с которым и независимо от которого должен был нести свою службу маркграф Геро Железный.

Одновременно велись приготовления к торжественной коронации в Риме: в Майнцском аббатстве Св. Альбана разработали порядок императорской коронации, а ювелиры изготовили императорскую корону, которую должны были возложить на голову германского короля. Прибытие в Рим со своей короной имело для Оттона I первостепенной важности значение: если бы папа короновал Оттона I своей короной, то акт коронации можно было истолковывать как пожалование им императорского достоинства германскому королю; если же Оттон I прибыл в Рим со своей короной, то акт помазания представлял собой лишь духовное освящение независимой от него светской власти. Становиться вассалом папы римского германский король не собирался (как в свое время не собирался этого делать Карл Великий).

Завершив подготовку, Оттон I в августе 961 года с большим войском отправился в Италию. С ним были королева Адельгейд и множество епископов. Как и в первый раз, был выбран наиболее надежный путь из Баварии через Бреннер и Тренто в Ломбардию. Многочисленное войско Оттона I, в состав которого входили, по свидетельству современников, и язычники, вероятнее всего, славяне из сопредельных с Саксонией областей, произвело, как написано в хрониках, сильное впечатление на итальянцев, словно наводнив их территорию. Он совершил переход в Ломбардию, не встречая сопротивления, хотя, по сообщению «Хроники Салерно», было кому дать ему отпор: в долине реки Адидже, севернее Милана, находился с войском в 60 тысяч человек сын и соправитель Беренгара Адальберт, однако его сторонники из числа знати заявили, что согласны вступить в сражение с немцами лишь при условии, что его отец отречется от престола, передав ему корону. Заявить этот ультиматум их заставило то, что они более не могли сносить деспотизм Беренгара и Виллы. Войско двинулось в Павию, где находилась королевская чета, и Беренгар будто бы согласился уступить требованию, но Вилла решительно воспротивилась. Когда Адальберт сообщил об этом своим воинам, они покинули его и разошлись по домам, тем самым открыв Оттону I путь для беспрепятственного вторжения.

Во всем этом, возможно, приукрашенном вымыслом рассказе бесспорно достоверно то, что Беренгар своим деспотическим правлением многих настроил против себя, поэтому можно признать вполне вероятным, что Оттону I был оказан именно такой теплый прием, о каком сообщается в анонимной хронике «Продолжателя Регинона»: «Там вышли ему навстречу графы и епископы почти всей Италии, и он, как полагается, с почестями принятый ими, властелином, не встречая сопротивления, вступил в Павию». Он пока решил воздержаться от дальнейшего преследования Беренгара, Виллы и их сыновей Адальберта и Видо (все четверо укрылись в разных крепостях, дабы вынудить Оттона I распылить свои силы и затруднить осаду, если тот надумает ее предпринять) и заняться делами Итальянского королевства. Он по возможности восстановил в правах всех, кого обидел Беренгар (как пишет Лиутпранд: «Добрый король, собирая рассеянное и сплачивая разбитое, каждому возвратил принадлежащее ему»), тем самым укрепляя свои собственные позиции в стране. Лиутпранд, особенно ненавидевший Беренгара и в течение нескольких лет живший изгнанником в Германии, тогда по милости Оттона I стал епископом Кремоны. Король посвятил свыше двух месяцев этим первоочередным заботам, в том числе и восстановлению разрушенного Беренгаром дворца. Самозваный властитель словно вымещал свою злобу, подвергая разграблению и разрушению древнюю королевскую резиденцию. Возвратиться в нее он, надо полагать, не надеялся. За ходом восстановительных работ наблюдала сама Адельгейд, хорошо знавшая дворец и его внутреннее убранство.

Наконец, весьма благополучно завершив первый этап похода, Оттон I приступил к решению своей главной задачи. В декабре 961 года он направил в Рим аббата Фульдского монастыря Хатто, который должен был заняться «обустройством королевской резиденции», то есть вести с папой Иоанном XII переговоры об условиях пребывания короля в Риме и о порядке коронации. Переговоры затянулись, и Оттону пришлось праздновать Рождество 961 года в Павии, хотя он рассчитывал, следуя примеру Карла Великого, именно в этот день обрести императорское достоинство. Пройдут годы, и он добьется, чтобы его сын Оттон II короновался как раз на Рождество 967 года. Во время затянувшегося ожидания его помыслы не были обращены только к Риму. Король уделял внимание и другим делам: так, по ходатайству королевы Адельгейд он пожаловал монастырю Св. Зенона в Вероне грамоту, коей подтвердил его права и привилегии и обеспечил ему королевскую защиту.

Трудные переговоры в конце концов завершились заключением взаимоприемлемого соглашения. Под натиском обстоятельств общее настроение в Риме изменилось в пользу имперской идеи. Папа Иоанн XII и знать готовы были видеть в лице Оттона I главу восстановленной Римской империи. В начале 962 года Оттон I с супругой направился в Рим и без каких-либо осложнений достиг его 31 января, остановившись на холме Монте-Марио, с которого открывалась величественная панорама города. Этот холм прозвали также «Горой радости», поскольку с него паломники впервые могли взглянуть на Рим с его святынями. Однако прежде, чем перед Оттоном открылись ворота Вечного города, он еще в тот же день принес присягу, в которой обещал возвеличивать римскую церковь и ее управителя, не причинять вреда жизни, здоровью и чести папы и других не подстрекать к этому; без согласия папы не вершить в Риме суд и не делать распоряжений, относящихся к сфере его компетенции; возвращать папе территории Папской области, если таковые окажутся во владении императора; кому бы он, Оттон I, ни передал Итальянское королевство, того заставит дать клятву, что будет защищать папу и его область. Принесенная Оттоном I присяга продолжала традиции Франкской империи, явившись, в свою очередь, важным основанием для становления и развития империи Оттонов и Священной Римской империи в целом. На первый взгляд присяга отвечала интересам исключительно папы, обязывая Оттона I всячески защищать его. Именно в таком буквальном смысле и понял ее Иоанн XII, на первых порах явно недооценивший германского короля и рассматривавший его как меньшее, по сравнению с Беренгаром, зло. Он думал, что пригласил в Рим защитника, а оказалось, что нового хозяина. Это «недоразумение» вскоре перерастет в ожесточенную борьбу между первым императором возрожденной Римской империи и папой.

Наконец в ближайший же церковный праздник, в день Сретения Господня, 2 февраля 962 года, состоялось торжественное вступление Оттона Великого в Рим. Представительная делегация папских сановников и городской знати встречала и сопровождала его по роскошно украшенной древней Триумфальной дороге к воротам Порта-Санкти-Перегрини, а затем вела по улицам, запруженным восторженно ликовавшим народом, к храму Св. Петра, в котором и была проведена церемония помазания и венчания Оттона I императорской короной, сопровождавшаяся аккламацией — одобрительными возгласами римлян и клира. Вместе с ним была коронована и Адельгейд, впредь именовавшаяся в документах как «соправительница». Ее участие в управлении империей состояло, к примеру, и в том, что по ее ходатайству сделано большинство распоряжений Оттона I в Италии. В источниках упоминается и пожалование Оттону I титула патриция, связанного с его обязанностью защищать римскую церковь. Коронацию император ознаменовал щедрыми подарками, пожаловав храмам города Рима драгоценные камни, золото и серебро. В ответ папа, знавший о намерении Оттона I приобрести святые реликвии для новых церквей в Германии, подарил ему железный прут от решетки, на которой казнили мученика Лаврентия, помещенную в серебряный реликварий голову мученика Себастьяна, руку мученицы Фелицитаты и также руку мученика Кириака. Затем Оттон I уже в новом качестве «императора августа» заставил Иоанна XII и римскую знать присягнуть над гробницей апостола Петра в том, что они будут хранить ему верность и не станут больше поддерживать Беренгара и его сына Адальберта. Римляне и папа охотно согласились на это, но, как вскоре выяснилось, не придавали своей присяге слишком большого значения, готовые в любой момент нарушить ее.

События того дня знаменовали собой рождение средневековой Римской империи, с середины XII века именовавшейся Священной Римской империей. Это центральное событие немецкой истории и одно из важнейших в истории Европы. Но, судя по резонансу в исторических источниках, современники не придали ему столь большого значения. Еще свежа была память о римских коронациях ничтожных императоров конца IX — начала X века, и лишь время могло показать, что выйдет из начинания Оттона I. Это эпохальное событие удостоилось лишь сухих и кратких сообщений в Санкт-Галленских анналах, у «Продолжателя Регинона» и Лиутпранда Кремонского. Только в панегирическом стихотворении Росвиты Гандерсгеймской, посвященном деяниям Оттона Великого, слышится ликование. Примечательно, что за пределами германских земель один лишь французский хронист Флодоард удостоил своим вниманием возрождение империи на Западе: «Король Оттон с миром прибыл в Рим и был любезно принят, а затем возведен там в императорское достоинство». Далее Флодоард называет Оттона I исключительно императором. Остался верен самому себе и Видукинд Корвейский. О втором походе Оттона I в Италию он счел возможным написать лишь следующее: «Итак, упорядочив должным образом дела по всей Франконии и Саксонии и повсюду среди соседних народов, он, решив отправиться в Рим, прибыл в Лангобардию». Сама римская коронация Оттона I даже не упоминается, хотя дальше, напустив на себя показную скромность («При моих малых способностях мне не рассказать…»), хронист перечисляет основные события того похода. Несомненно, Видукинд был наиболее враждебно настроенным к Риму, римской идее и итальянской политике представителем оттоновской историографии, хотя в его произведении нет откровенно враждебных Риму высказываний. Однако это была политическая позиция не одного только Видукинда, но и значительной части саксов, не одобрявших итальянскую политику Оттона I. Коронация в Риме явилась лишь формальным признанием фактического положения вещей, ничуть не прибавив Оттону I могущества и власти. И все же эта коронация натолкнулась на критику, причина которой коренилась в распространенном в раннее Средневековье представлении об императорской власти, не связанной с Римом (неримская идея империи).

После коронации Оттон I оставался в Риме менее двух недель, которые ознаменовались появлением двух важных документов. 12 февраля 962 года при участии императора состоялся большой синод, на котором обсуждалось положение дел в христианском мире. Папа Иоанн XII исполнил давнюю мечту Оттона I об учреждении Магдебургского архиепископства как центра христианской миссии в Восточной Европе, а также Мерзебургского епископства, об основании которого король дал обет Богу перед битвой с венграми на реке Лех. В пожалованной по этому случаю папской грамоте проводится прямая связь между победами, одержанными Оттоном I над венграми (и для самого римского понтифика императорская коронация Оттона I явилась неизбежным следствием его победы над этими страшными врагами христианского мира) и другими язычниками, и прибытием его в Рим для получения из рук папы императорской короны, чтобы стать защитником церкви. Таким образом, обретение императорской власти здесь связывается не просто с триумфальной победой (как это понимал Видукинд), а с победой над язычниками и с защитой церкви. Свою главную задачу Оттон I видел в защите церкви и в обращении язычников к Богу. Это убеждение находит свое выражение в грамоте об учреждении Магдебургского архиепископства: «Полагаем, что в распространении веры заключаются спасение и прочность королевства и империи нашей» Именно эта имперская идея была близка Оттону I, такой императорской властью он хотел обладать. Становится понятной и связь его итальянской политики с экспансией в Восточной Европе, подготовлявшейся миссионерством среди язычников-славян.

На следующий день, 13 февраля 962 года, Оттон I пожаловал римской церкви привилегию, так называемый «Оттонианум», роскошно выполненный экземпляр которой, написанный золотыми буквами на пурпурном пергаменте, до сих пор хранится в Ватикане. Эта грамота, содержащая прямые апелляции к Пипину и Карлу Великому, наглядно демонстрирует стремление Оттона I продолжать франкско-каролингскую традицию. Свою главную задачу император видит, как уже отмечалось, в защите церкви, что, рассуждая логически, предполагает некоторого рода право надзора за ней (в частности, контроль за выборами новых пап) и, соответственно, определенные властные функции в Риме. Из этого вырастали конфликты пап с императорами, их споры о верховенстве в христианском мире. «Оттонианум» позволяет лучше понять представление Оттона I об императорской власти. Оно непосредственно примыкает к каролингской идее IX века. Империя для него связана с папством и Римом. Власть императора как защитника церкви выше власти любого короля. Император возвышается над королями благодаря освящению и коронации папой, его власть является «священной». Так, Лиутпранд Кремонский с 962 года называет Оттона I «священным» и даже «священнейшим императором». Сам же он в качестве официального титула использовал «imperator augustus» («император август»). Предпринятое в 966 году добавление к титулу названий титульных, образующих государство народов («император август римлян и франков») не вошло в постоянную практику. Оттон I не хотел давать жителям Рима хоть какое-то преимущество перед обитателями Саксонии и других герцогств Германии.

Коронацией 2 февраля 962 года завершился важный этап итальянской политики Оттона I, с которой и началась в собственном смысле слова средневековая итальянская политика Германии, хотя она имела предшественников в лице восточнофранкских королей и герцогов Баварии и Швабии. Возникла Священная Римская империя, рассматривавшаяся ее творцами как продолжение Каролингской и Древней Римской империй. Для обоснования этой преемственности появилась теория передачи императорской власти («translatio imperii») от римлян к франкам, а от них — к саксам. Короновавшись в Риме императорской короной, Оттон I включил свое государство в традицию христианской священной истории, рассматривавшей Древнюю Римскую империю в качестве последней из великих, всемирных монархий, гибель которой знаменует собой наступление конца света и пришествие Антихриста. Это служило лучшим оправданием итальянской и в целом имперской политики.

Оттон Великий стал императором, защитником папства, управителем Церковного государства, вождем римско-католического христианского мира. Поскольку императорская коронация явилась лишь формальным признанием фактического положения вещей, последующие германские короли, еще не коронованные в качестве императоров, но занимавшие доминирующее положение среди правителей Западной Европы, тоже стали претендовать на императорское достоинство. В дальнейшем германский король в качестве наследника Оттона Великого с момента своего избрания королем Германии сразу же становился также и королем Италии, а в этом качестве — и претендентом на императорскую корону. При этом папа не жаловал императорское достоинство, а лишь совершал формальный акт коронации, с которым связывалось обретение нового титула. Считалось, что императорскими правами изначально обладает германский король как таковой. Именно эта точка зрения утвердилась со времени императорской коронации Оттона Великого. Его империя, хотя и связанная с древним императорским городом Римом, была Германской империей, а сам он, как уже было сказано, довольствовался простым титулом «император август».

Оттона I упрекают за то, что он толкнул Германию на гибельный путь: в борьбе за Италию, Рим, императорскую корону немецкие короли обескровили страну, причинили много вреда и своему народу, и соседям. Исходя из этого, роль Священной Римской империи в истории обычно получает отрицательную оценку. Оставляя в стороне вопрос о том, в какой мере Оттон I несет ответственность за имперскую политику своих преемников в последующие века, отметим лишь, что возникновение империи Оттонов не было чем-то случайным, явившимся на свет по прихоти одного человека. Империя родилась как результат взаимодействия различных политических сил и отвечала интересам Германии X века.