"Поппи Брайт. Изысканный труп" - читать интересную книгу автора

вместо того чтобы прикрыть лоб, как сделал бы Люк. Единственной уступкой
несовершенству кожи была фуражка, которую он носил козырьком вперед, чтоб
скрыться от солнечного света. Скоро рак перейдет на внутренние органы, и
Джонни придется выбирать между выжигающей химиотерапией, медленной смертью,
и дулом своего старинного револьвера с перламутровой рукояткой, который он
всегда держит при себе.
- Так все же, - произнес Сорен, отбросив насмешку о рисовом короле, -
что мне сказать Томико?
- Скажи ему, мне хочется, чтобы он остался здоровым. Встреча со мной
этому не способствует.
- Потеря для тебя, - пожал плечами Сорен. Правда, подумал Люк, потеря
для меня. Но обретение для Томико. Тран бы подтвердил.
Все трое некоторое время стояли в дружеской пьяной тишине, опираясь
локтями на перекладину, обозревая заводь. Вокруг вился голос Роджера
Уотерса, то бешеный, то искаженный, то театрально соблазнительный. День
прошел. Небо окрасилось в жуткие багровые сумерки, вода - в блестящий черный
цвет. Бледные насекомые создавали в воздухе эфемерные узоры. Люк слышал, как
с берега со всплеском соскользнул маленький аллигатор.
В такие моменты печаль заглушала ярость. Дни напролет Люк кипел в
отваре из беспомощности и гнева, постоянно ощущая свое медленное неумолимое
движение по дороге горькой жизни к одинокой смерти. Однако здесь, на болоте,
было легче наблюдать случайную лень вселенной. Вирус - такая глупая вещь,
без смысла и цели, но цепкая, как сама любовь к жизни. Как трудно поверить,
что в твоей крови и лимфе живет паразит, похожий на недоделанный мяч для
гольфа, пожирает спиральные витки твоих РНК и ДНК, играет неблагозвучную
музыку на твоих нервах, превращает клетки в своих пособников. Паразит столь
простой, что начинаешь восхищаться структурой цепней, однако такой
бесполезный, непобедимый, пока его жертва дышит и чувствует боль.
Все же именно он свел их троих - Люка, Сорена и Джонни, - и вряд ли
что-то еще смогло бы их объединить. В Тране, вероятно, тоже есть вирус,
несмотря на приверженность безопасному сексу, доведенную до фетишизма. Люк
поклонялся его гибкому телу и истязал его так, как только позволял Тран.
Он никогда не кончал в Трана, ему это строго запретили задолго до
положительного анализа. Но однажды летом, в скучный дождливый вечер, они
расслабились от наркоты и задремали, потом сделали вялую попытку заняться
любовью. Скоро Тран снова заснул, растянувшись на животе с изогнутым
позвоночником и приподнятыми нежными ягодицами, а Люк нет. Он терся ртом о
бархатные мускулистые овалы, провел языком вниз по центру, дразнил сладкий
бутон, пока тот не открылся ему. Запретный плод... ну, по большей части.
Наслаждаясь пассивностью Трана, он навалился сверху и довел себя до
оргазма, ерзая меж влажной от слюны расщелины Транова зада, а затем долго
упивался мокрым теплом собственной спермы, прежде чем вычистить следы.
И таких моментов было много. Люк, конечно же, сосал телесную жидкость
Трана, когда только добирался до нее: глотал сперму, пожирал нежное заднее
отверстие, целовал темную бусину крови с кожи на внутренней части локтя. Они
сотню раз могли заразить и перезаразить друг друга. Люк знал это; он знал,
что и Тран это знал. В конце концов, Люк не мог найти оправдания своей
болезни.
Когда "Стена" угрозами, кляузами и болью вышла на последнюю песню, Люк
вернулся на некоторое время в эфир, но он уже устал. Он зачитал несколько