"Поппи Брайт. Рисунки на крови" - читать интересную книгу автора

алкоголем, и старым потом, и нестиранной одеждой. Тревор все равно обнял его
в ответ. Когда его висок прижался к виску папы, Тревора захлестнул
панический ужас - хотя он и не знал отчего. Он вцепился в папины плечи,
попытался обвить руками папину шею.
Но мгновение спустя папа высвободился и мягко оттолкнул его.
Проходя через коридор, Тревор заглянул в темную спальню Диди. Иногда
Диди по ночам бывало страшно, но сейчас он крепко спал, несмотря на
изматывающую громкость музыки, спал, зарывшись лицом в подушку, и слабый
свет из холла превращал его светлые волосы в тусклый нимб. Раньше в Остине у
братьев была одна комната на двоих; они впервые спали раздельно. Тревор
скучал по пробуждениям под мягкий звук дыхания Диди, по запаху талька и
карамелек, когда Диди забирался к нему в кровать. На мгновение ему
подумалось, не остаться ли сегодня спать с Диди, тогда можно было бы обвить
руками брата и не пришлось бы засыпать одному.
Но ему не хотелось будить Диди. К тому же папа был сегодня слишком
страшным. Тревор пошел дальше по коридору к собственной комнате, ведя рукой
по стене. Старые доски были сырыми и чуть липкими на ощупь. Он вытер пальцы
о перед футболки.
Его комната была почти такой же голой, как у Диди. Они не смогли взять
с собой из Остина ничего из мебели и почти никаких игрушек. Матрас Тревора
со скомканным поверх него одеялом распластался на полу. На стены Тревор
повесил некоторые из своих рисунков, хотя среди них не было Сэмми-Скелета,
он вообще не пытался больше рисовать других персонажей из книжки папы.
Большинство рисунков было разбросано по полу вперемежку с выпрошенными у
папы комиксами. Он поднял сборник "Потрясающих братьев-придурков", думая,
что почитает его в постели. Может, проделки этих дружелюбных дураков
заставят его забыть о папе, развалившемся в кресле и льющем неразбавленное
виски прямо на раскаленную боль.
Но он слишком устал, глаза у него уже закрывались. Выключив лампу у
кровати, Тревор заполз под одеяло. Привычные вдавлины матраса приняли его,
как убаюкивающая ладонь. В гостиной сверкающими переливами закруглялся Чарли
Паркер. "Птичья страна", - снова подумал Тревор. Это было то место, где
можно творить волшебство, место, где никто тебя не тронет. Возможно, это
место действительно есть на карте, возможно, это место в глубине твоей души.
Папа теперь мог добраться в свою Птичью страну лишь с помощью алкоголя.
Тревор начинал верить, что его собственная Птичья страна - это ручка,
двигающаяся по бумаге, вес блокнота у него в руках, сотворение миров из
чернил, пота и любви.
Он засыпал, и в сон тревожно вплеталась музыка. Он слышал, как Дженис
Джоплин поет "Я и Бобби Мак-Ги", и внезапно вспомнил, что в прошлом году она
умерла. От наркотиков, сказала ему тогда мама, дав себе труд объяснить, что
наркотики, которые употребляла Дженис, были гораздо хуже, чем травка,
которую они с папой иногда покуривают. Во сне Тревора возникла картинка:
папа шел рука об руку с девушкой, ниже ростом и потолще мамы, с девушкой, у
которой в волосах были яркие перья. Девушка повернулась к папе, и Тревор
увидел, что вместо лица у нее масса пурпурной воспаленной плоти, дыры глаз -
черные и бездонные за большими круглыми очками, а искореженные черты
раздвигаются в подобии улыбки, когда она наклоняется, чтобы глубоко, от души
поцеловать папу.
И папа целует в ответ...