"Памфлеты, фельетоны, рассказы" - читать интересную книгу автора (Ларни Мартти)

Голоса петухов

Туристы, а отнюдь не природа, создали климат Флориды. Когда в северных штатах наступали заморозки, под солнцем Флориды появлялись первые туристы. Были среди них и такие, кто-нахватал больше, чем был способен промотать, однако преобладающую часть составлял честный народ, оплачивавший свою поездку и двухмесячное пребывание в каком-нибудь туристическом отеле в кредит. Жизнь без-забот требует, чтобы у-человека было долгов больше, чем денег… Сладкая иллюзия всегда больше по душе, чем горькая действительность.

Профессор Сэм Харрисон прибыл во Флориду не спасаться от зимы, а руководить кафедрой. Будучи естествоведом, он крайне редко пуделял внимание переменам погоды и людям. Следовательно, туристы не нарушали его душевного покоя, хотя и вызывали некоторые нарушения в гармонии самой природы: вспугивали птиц и бабочек — обитателей чащ и зарослей, превращали заповедники в закусочные под открытым небом. Скамейки в парках становились кафедрами любви, а песчаные отмели — шумными базарами.

Сэм Харрисон был плутишкой среднего возраста, который, верил в человечность, но, однако, больше доверял животным; Редкая шевелюра обрамляла его лысый череп, подобно венку, сплетенному из конского волоса; глаза его были маленькими и живыми, рот широким и скептическим, в верхней челюсти торчали вставные зубы. Современная типология, несомненно, отнесла бы его к лептосомам или астеникам. Все в нем чудилось вытянутым, туловище и ноги были тощими, плечи покатыми, руки тонкими и костлявыми, грудная клетка продолговатой и плоской. Он был несколько робким, временами нервозно-взвинченным, большим любителем природы и книг.

Столь тщательные приметы могут показаться читателю лишними. Однако перечень их необходим, так как если вам когда-нибудь доведется застать его в вашем саду, ловящим полевых мышей, или в зоопарке, беседующим с животными, то, ради бога, не зовите полицию или врачей, Сэм Харрисон абсолютно безвреден. Он не страдает ни шизофренией, ни клептоманией, не склонен к насилию и не пристает к замужним женщинам. Если он окажется чуть хромым, то это объясняется чересчур тесной обувью, если же он будет нервно подергивать ресницами, то это лишь признак застенчивости. Если он попросит вас подать ему несколько монет на еду, не отказывайте, ибо значит, он действительно голоден, а если скажет, что погода прекрасная, то поддакните ему, даже если идет дождь, ибо уже одно ваше согласие отвлечет его от противоречий внешнего мира.

Итак, Сэм Харрисон прибыл во Флориду не для развлечения, а ради честного труда. Его избрали профессором университета Шантана, существовавшего на пожертвования и на доходы с благотворительных базаров. Его специальностью была речь животных, и особенно фонетика птиц, о которой он написал немало научных трудов. Будучи единственным соискателем, он был принят, но, прежде чем вверить ему благородную миссию преподавателя, ректор университета Микс пожелал побеседовать с ним наедине.

— Мистер Харрисон, как прикажете величать вас — профессором или доктором? — поинтересовался ректор, который был обязан своим постом тому, что его отцу принадлежало несколько нефтяных источников в Техасе.

Сэм Харрисон взглянул в глаза своему молодому начальнику и сухо ответил:

— Называйте как угодно. Жена, бросившая меня с полгода тому назад, обычно звала меня «идиотиком».

— Но я еще не знаком с вами настолько близко, — откровенно и, как обычно, невпопад ответил ректор.

— Называйте пока хоть доктором, — усмехнулся Сэм Харрисон, углубившись в слушание птичьих голосов, Доносившихся из открытого окна.

— Гуси! — воскликнул он вдруг.

— Ошибаетесь, — возразил ректор. — Это наш попугай. Он пытается подражать пению моей жены.

— Прошу прощения, — смущенно пробормотал Сэм Харрисон. — Ваш попугай заинтриговал меня. У него своеобразный голос. Как вы, наверное, заметили, я мгновенно определяю разницу между музыкальной и логически-грамматической структурами языка. Язык вашего попугая — выразитель душевных переживаний. Уже в этом отношении обе функции языка проявляются по-разному…

Ректор Микс шагнул к окну, так как снаружи вновь послышалось пение. Внезапно захлопнув его, он сказал:

— Я в свою очередь прошу извинить меня. Я ошибся… Это пела моя жена…

Чтобы выйти из неловкого положения, он предложил естествоведу сигарету и переменил тему разговора.

— Вы сказали недавно, что жена бросила вас. Значит, вы разведены?

— Да, разведен.

— Каким по счету был этот ваш брак?

— Первым.

Ректор сделал пометку в своей черной записной книжке и продолжал:

— Стало быть, первым. Что послужило причиной развода: измена, душевная черствость, взаимные претензии или любовь к разнообразию?

Сэм Харрисон был поражен и ничего не ответил. Ректор продолжал:

— Мои вопросы могут показаться странными, но по уставу нашего университета я обязан составить доскональную картотеку о прошлом преподавателей. — Итак, говорите прямо, что было причиной вашего развода?

— Это долгая история, — ответил упавшим голосом профессор. Он углубился в свои невеселые воспоминания и, не торопясь, рассказал следующую историю, которая обыденна до слез:

— Три года назад я ведал кафедрой речи животных и анимальной фонетики во всемирно известном частном университете Кингстаун, на учебу в котором принимали только тех студентов, кто не был годен на что-либо иное. Будучи холостяком, я проводил свой досуг за штопкой носков, стиркой белья и приготовлением пищи, пока не смекнул, что нет смысла утруждать себя тем, что можно вывезти на другом. Так я нанял домработницу, молодую, здоровую деревенскую девушку Розу Питт, зубы и прошлое которой были безукоризненны. Она успела прослужить у меня полгода, пока ее не приметил один мой коллега, который начал восхищаться ее редкой красотой, в полной мере возмещавшей ее неграмотность. Во мне проснулись инстинкты собственника. Я научил Розу читать, писать и кормить рыбок в аквариуме. Года два назад на пляже нашего города был проведен конкурс красавиц, на котором Роза взяла первый приз. В тот же день нас повенчали, а спустя неделю Роза — Петронелла Гаффар (это был ее псевдоним): отправилась в Нью-Йорк совершенствовать свою красоту в самом знаменитом институте красоты. Потребовалось три месяца, чтобы сделать из нее совершенство, чьи формы удовлетворяли самым изысканным требованиям. Началось ее триумфальное шествие по жизни. Она выходила победительницей многих национальных и международных конкурсов красоты, с ее прекрасного бюста были сняты гипсовые слепки, и один корабль, груженный ими, был отправлен в Европу, а второй — в слаборазвитые страны Африки. Ее фотографии продавались в аптекарских магазинах, в пассажирских самолетах, на благотворительных церковных базарах. Ежедневно она получала пять тысяч писем от своих поклонников и две тысячи от завистников. Кинокомпании жали на нее, как сапог на больную мозоль, а парфюмерные фабрики наполнили все мои аквариумы духами. Но затем начались неудачи. В один прекрасный день некий специалист по красоте заявил, что Роза — Петронелла чересчур полна. В Голливуде пошла мода на худеньких женщин, и женская грудь была заново нормирована. — Мы спешным порядком уехали в Калифорнию купаться, и там-то нас постигло несчастье: Роза — Петронелла забыла надеть пляжные туфли, и дамы и мужчины высшего света могли наблюдать ее обнаженные ступни. И — о боже! — на левой ноге Розы Петронеллы с рождения не хватало одного пальца: их было всего четыре. Правда, на другой ноге их было общепринятое количество, но каждый из них украшала бесформенная мозоль — детище чересчур тесной обуви.

Сэм Харрисон вытер со лба пот и со слезами на глазах продолжал:

— Мистер Микс, вы, несомненно, знаете людей столь же хорошо, как я животных, и вам ведомо, сколь велика власть зависти. Миллионы женщин питали зависть к Розе — Петронелле и, подметив ее недостаток, сделали из него сенсацию. Вся мировая печать оповестила о нехватке пальца на ноге моей жены. Некоторые газеты Чикаго и Нью-Йорка обвинили жену и меня в гадком подлоге, поколебавшем веру человечества в прекрасное. Меня, как гражданина, не заслуживающего доверия, лишили должности профессора, мною занялась комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Наконец, жена потребовала развода, получив его крайне легко, ибо присяжные заседатели единодушно констатировали, что виновным являюсь я…

— Вы? — недоумевал ректор Микс.

— Вот именно. Меня обвинили в грубом пренебрежении к жене. Суд придерживался того мнения, что мне следовало иногда заглядывать жене не только в глаза, особенно когда она, как рассказывали, ложилась каждый день в постель без чулок. Такое пренебрежение могло быть приравнено к душевной жесткости, ранящей даже холодных женщин…

Профессор Харрисон закончил свое невеселое повествование и ждал приговора. Ректор выводил закорючки в черной записной книжке, бормоча про себя: «Всегда смотрел жене в глаза и не видел недостающего пальца…».

— За вами не числится никаких других преступлений или противозаконных действий? — спросил он у профессора анимальной фонетики.

— Нет.

— Почему же вас допрашивало ФБР?

— Меня заподозрили в том, что я агент какой-то иностранной державы, потому что я часто повязываю красный галстук и ношу с собой магнитофон, когда удаляюсь на лоно природы слушать голоса животных.

После непродолжительного раздумья ректор университета разрешил профессору Харрисону приступить к чтению своих лекций. Он сообщил, что профессору отводится квартира и вменяется в обязанность соблюдение некоторых правил приличия: запрещается обольщение замужних женщин и общение на пляже без купальника с незамужними.

Преподавателей лишали также права будить студентов, засыпающих на лекциях, если только храп их не мешал занятиям. Учащимся предоставлялось право курить в лектории.

— Необходимо особенно тщательно следить за моралью, — закончил ректор. — Сейчас мораль в моде.

— В часы досуга я занимаюсь только животными, — откровенно признался Сэм Харрисон.

— Неплохо, но и в этом надо знать меру.

Итак, профессор Сэм Харрисон приступил к созданию новой главы в истории университета Плантана. На его лекции записалось двадцать молодых студентов, которых в жизни влекло к себе все животное. Звуки, издаваемые животными, служили: средством устрашения в борьбе, воплем о помощи в беде, средством завлечения в любовной интрижке. Уже после первой лекции юноши и девушки стали подражать звукам, издаваемым животными: влюбленные мяукали или ржали, скучающие блеяли или мычали, а пьяные кукарекали или куковали.

Научной отрасли, представляемой Харрисоном, придавали крайне важное значение, и результаты его исследований распространялись по всему миру. Но в то же время за ним тайно наблюдали, ибо он продолжал носить красный галстук и всегда имел при себе портативный магнитофон. В один прекрасный февральский день он направил свои стопы в безлюдную чащу, чтобы записать пение птиц. Он присел на кочке, жуя яблоко и прислушиваясь, как вдруг его окружили ректор университета и четверо полицейских в штатском, тайно наблюдавшие за его прогулкой.

— Теперь-то мы застали вас на месте преступления, господин профессор, скрежеща зубами, сказал один из полисменов, показывая свой полицейский значок. — Так вот, оказывается, какие у вас интересы… А ведь вы призваны воспитывать молодежь.

— О чем вы? — спросил Сэм Харрисон. — Я никому не причинил зла.

— Чего же вам тогда здесь надо? Вы что, читать не умеете, что ли?

Полицейский показал на большой рекламный плакат, на котором огромными буквами, размером с фут, было написано: «Лагерь нудистов. Только для супружеских пар. Посторонним вход строго воспрещен».

Итак, профессор Сэм Харрисон был вновь уволен с занимаемого им поста, а в его квартиру для проведения обыска была приглашена полиция.

— Что у вас в этой кассете? — спросил молодой сыщик, роясь в гардеробе профессора.

— Запись пения разноязычных петухов, — искренне признался Харрисон, так как он вообще не привык скрывать что-либо.

— Не издевайся, — вспылил полицейский, — а не то я сверну тебе нос на сторону. Говори без утайки, что в этой кассете.

— Пение петухов, — повторил невозмутимо ученый. — Если вас интересует опыт моих исследований, то я готов продемонстрировать вам запись.

Он вынул из кассеты ленту с записью, вставил ее в магнитофон и продолжил:

— Как я уже говорил, я изучаю речь животных. Я собирался через пару месяцев опубликовать большой труд, в котором, в частности, имеется неплохое собрание голосов и фонетических схем разноязычных петухов. Вот как поет американский петух: коок-а даадл-кок. А в других странах так:

Во Франции — кок-эрико.

В Финляндии — кукко киекуу.

В Японии — Ку-ка-хо-ка-ку-ка-хоо.

В Греции — кокорико.

В Дании — кюккеликику.

В Германии — киккерики.

— Кончите ли вы, черт побери, это кукареканье! — вскричал теперь в свою очередь второй полицейский.

Однако другой полицейский, все время не спускавший глаз с лица профессора, неожиданно спросил:

— А запись пения русского петуха у вас имеется?

— Конечно, — с энтузиазмом откликнулся Сэм Харрисон. — Вот так поет русский: ку-ка-ре-ку.

— Все ясно, — сказал полицейский. — Одевайтесь и следуйте за нами. Вы арестованы.

Допрос профессора Сэма Харрисона продолжался три дня. Из протокола допроса явствовало, что отец и мать Сэма Харрисона, а также их отцы и матери родились в Америке. Однако родители Харрисона, Натал Харрисон и его жена Ребекка Харрисон, летом 1911 года в течение трех месяцев гостили в Финляндии. Здесь у брачной четы родился сын, названный Самуэлем Дональдом, или коротко Сэмом. Таким образом, профессор Сэм Харрисон не был урожденным американцем, и, стало быть, его можно было выслать из страны на следующих основаниях:

а) он вместе со своей женой Розой — Петронеллой, с которой он в данное время разведен, участвовал в мошенничестве грандиозных масштабов, известном всему миру под названием «Операции нехватки пальца»;

б) будучи профессором зоологии, а также анимальной филологии и фонетики университета Плантана, он прививал молодым, невинным студентам животные нормы поведения, и теперь десятки молодых людей ведут себя антиамерикански;

в) он проник в частный лагерь нудистов для того, чтобы из-за кустов подсматривать за нагими женщинами и мужчинами и при подходящей возможности фотографировать их;

г) собирая пение петухов, он занимался шпионажем в пользу какого-то или каких-то чужих государств; крайне отягчающим обстоятельством следует считать то, что он не сумел объяснить, откуда им получен голос русского петуха.

Сэм Харрисон был поражен, услышав, что его высылают в Финляндию только из-за того, что он родился в Финляндии и прибыл оттуда с родителями в США в трехнедельном возрасте.

— Я протестую! — вскричал он.

Пустые хлопоты.

В одном пиджачке, без багажа, его выбросили из-под солнца Флориды на лютый северный мороз. Если вам случится встретить его на улице Хельсинки голодным и нелюдимым, сгорбленным и обтрепанным, то приветствуйте его радостным лаем, мяуканьем или кукареканьем. Он, понимаете ли, верит животным больше, чем людям, хотя еще и верит в человечность.