"Ричард Бродиган. Следствие сомбреро (Японский роман) " - читать интересную книгу автораотсутствии яиц в его квартире.
- Где же эти яйца? - спросил он себя. - Наверняка где-то здесь, - с самого начала зная, что в кухне яиц нет. Он уже подумал было поискать их в других комнатах - в спальне, например, - и тут молния отчаяния внезапно изжарила его мозг в тысячу шкварок танцующего бекона. Он вспомнил свою любовь к японке. Думая о голоде, он о японке позабыл. Затем подумал о ней, и его бытию пришел апокалипсис. Всего одна простая мысль о японке - и голод мгновенно стерт из тела, а сам юморист вернулся в совершенное отчаяние. Он вновь пошел в гостиную и сел на диван. На полпути к дивану он решительно позабыл, зачем ходил в кухню, как искал воображаемые яйца. Он больше никогда их не вспомнит - как и свои раздумья о гамбургерах и сэндвичах с тунцом, а также голод, что ненадолго завладел его жизнью. Они исчезли навсегда. Как будто он и не был голоден в этот вечер. Наутро, завтракая в ресторане, он неохотно повозит еду вилкой и съест совсем чуть-чуть. Съест не чтобы утолить голод - просто чтобы выжить. Если б вы сказали ему, что накануне вечером он был ужасно голоден и почти час потратил на размышления о еде, он решит, что вы псих. Тень Юкико спала дальше, радуясь сну о Киото и стоя у могилы отца, - и отчего-то, поскольку день был такой чудесный, отец не был мертв. В ее сне о был. Ее отец был словно тень кошачьего мурлыканья. Он жил в мурлычущем космосе, что не был ни жизнью, ни смертью. Юкико тоже хотела замурлыкать, ответить ему, но не могла, потому что живая; так что она лишь радовалась его присутствию. Юкико спала и видела сны, а ее кошка лежала рядом, спала и мурлыкала. Калейдоскоп Американский юморист сидел на диване, терзаясь мыслями о японке, размышляя, как бы вернуть ее расположение, обдумывая, что же такое между ними произошло, или просто вверх тормашками летя в романтическое забвение, где образ запомненного поцелуя топит тебя в бездонном отчаянии и делает осмысленной идею смерти. Он переживал основы финала любви. Конечно, у него эти чувства проигрывались через калейдоскоп бестолковщины и безумия. Но все равно страдал он искренне и реалистично, как любой другой. Он же как-никак человек. Просто голова его переводила все на двенадцать цирков под одним куполом, где большинство номеров не стоит смотреть дважды. Со временем безостановочный блеск действует так же, как безостановочная тоска. Без четверти одиннадцать вечера. Ночь ему предстояла долгая. |
|
|