"Ричард Бротиган. Ловля форели в Америке " - читать интересную книгу автора

назвало своим литературным идолом застенчивого и негромкого
тридцатидвухлетнего поэта - Ричарда Бротигана.
Бесполезно пересказывать его книги, и меньше всего хочется называть их
романами. Поэтическая проза, антироманы, нероманы, проза, написанная по
законам поэзии, - шестилетнее ухаживание за капризной любовницей не могло
пройти бесследно. Дело дошло до того, что критики заговорили об особом
жанре, предлагая называть его книги "бротиганами". Слово не прижилось, а сам
виновник торжества не особенно вдавался в литературоведческие подробности и
продолжал говорить о своих книгах как о романах, не придавая значения
терминам. Прозу и стихи Ричарда Бротигана объединяет мягкий марк-твеновский
юмор, пристальное внимание к деталям, вывернутая наизнанку логика, особый
взгляд на мир, позволивший говорить о присущем только ему "чувстве
искажения", и еще отстраненная и неброская фигура главного
героя-рассказчика, альтер-эго автора - "человека, который в этом мире не
дома", - цитата из романа "Аборт".
Книги расходились миллионными тиражами, переводились на европейские
языки, критики, жонглируя посмодернистской терминологией, рассуждали о
феномене Бротигана, издатели и книготорговцы говорили о том, что авторитет
дутый и что волна популярности неизбежно должна схлынуть, а сам герой
контркультуры, кажется, не очень понимал, что с ним произошло. Он продолжал
жить в дешевой квартире чуть в стороне от Ван-Несс, по-детски радовался,
когда его узнавали на улице, с удивлением доставал из карманов мятые
долларовые бумажки, словно не понимая, как они там оказались, в доме
кинозвезды, куда его теперь приглашали как новую знаменитость, мог напиться
и раскидать по комнате цветы из вазы, объясняя свои действия тем, что ему не
хватает слов, чтобы выразить свою позицию в споре, и больше всей земной
славы любил свою восьмилетнюю дочь.
Ему не нравилось, когда его называли хиппи-романистом. "Все, что я
пишу, - это ответ человека на вопросы двадцатого века", - говорил он в
интервью газете "Bozeman Daily Chronic". Ответ Ричарда Бротигана двадцатому
веку был под стать самому веку и его вопросам - сюрреалистичным, запутанным
и не столько разрешающим, сколько порождающим новые вопросы.
Менялось время. Поколение длинноволосых постепенно превращалось в то,
для чего они были рождены - в поколение бэби-бумеров, чья могучая энергия
призвана не мытьем, так катаньем все-таки приблизить мир к идеалам их
молодости, пусть даже для этого приходится изрядно корректировать сами
идеалы.
"Я не хочу сочинять ни сына Ловли Форели В Америке, ни внука", - из
разговора с другом. Поэт и писатель Ричард Бротиган тоже менялся, и не его
вина в том, что вектор этих перемен не всегда совпадал с направлением ветра.
В 1973 году он покупает небольшое ранчо в штате Монтана, и теперь его
жизнь делится между Сан-Франциско и Монтаной, чуть позже, в 1976 году, туда
добавляется третья географическая точка - Токио. Несмотря на тяжелые запои,
он много пишет: в 1974 году выходит роман-пародия на фильмы ужасов "Чудовище
Хоклайна: готический вестерн", в 1975-м снова пародия, на этот раз на
садомазохистские книги типа "Истории О" - "Уиллард и кубок по боулингу:
извращенная мистерия", в 1976 году - первый из двух "японских" романов
"Радиоактивные осадки", в 1977-м - комический детектив "Мечты о Вавилоне:
сыскной роман, 1942". Бротиган снова возвращается к поэзии: в 1970 году, еще
в северокалифорнийский период, выходит сборник стихов "Роммель прет в глубь