"Адепты стужи" - читать интересную книгу автора (Маркьянов Александр)

Картинки из прошлого. 20 августа 1993 года. Голливуд


Его звали Хорхе Альварадо, и весь город был у его ног. По крайней мере, он искренне так считал. Мало кто мог сравниться в этом городе по могуществу с молодым Альварадо, да никто и не хотел сравниваться. Все понимали — что хотя он и вынужден рядиться в овечью шкуру — волчью натуру никуда не денешь. Да и смысла сравниваться не было — от денег Альварадо в этом городе кормились очень многие.

Его отец, Мануэль Альварадо, был главой самого могущественного в мире наркомафиозного объединения — Северного синдиката. Он не скрывался, наоборот — был депутатом мексиканского парламента, уважаемым гражданином и никто ничего не мог с ним сделать. Мануэль Альварадо умел находить язык со всеми — и с боливийцами, и с колумбийцами, и с местными отморозками. Кого то он покупал, кого то приказывал убить — в последнее время все реже и реже. Он, будучи закадычным другом американского посла, одновременно принимал у себя в роскошном поместье «Монтесито» командование корпуса стабилизации — и выделял огромные деньги "Освободительной армии" команданте Марокоса, с которой воевал этот корпус. Гибли мексиканцы и американцы, на улицах мексиканских городов происходили настоящие уличные бои, а на севере Мексики — сражения, с применением бронетехники, артиллерии и авиации — но Альварадо было все равно. Он ставил на всех лошадей стразу — и не мог проиграть. Его последним детищем, которое он пестовал в тайне, было "Движение 23-го мая" [23 мая 1846 года Мексика объявила войну САСШ, закончившуюся поражением и потерей огромных территорий] — опаснейшая террористическая организация, ставящая целью отторжение южных штатов САСШ от САСШ, северных штатов — от Мексики и создание на основе этих земель нового государства. Если этот план увенчается успехом — то у Альварадо должно было появиться новое государство. А дальше — чем черт не шутит — речь могла пойти и о создании ЦАСШ — центрально-американских соединенных штатов — единого государства, новой империи, не уступающей по влиянию никакой другой. Альварадо был уже не специалистом по отмыванию денег и транспортировке наркотиков через границу. Он уже был государственным и политическим деятелем.

Глупо было бы предполагать, что САСШ, в лице ее разведслужб не знали об этом — знали, конечно. Но — ничего не предпринимали. Во-первых потому, что все понимали — в безумной политической жизни Мексики Альварадо — единственный ее стержень, единственный человек, с которым можно хоть о чем то договориться — и эта договоренность не погибнет от пуль киллеров, и не сгорит в пламени очередного государственного переворота. Люди приходили и уходили — а Мигель Альварадо был вечен. Он был и правым, и левым и центристом — он был всем.

Во-вторых — потому что Альварадо обеспечивал относительно разумное развитие наркорынка — хотя это само по себе казалось безумием. Северный синдикат и DEA, [drugs enforcement agency — агентство по борьбе с наркотиками, существует и в нашем мире] основная американская спецслужба, существовали в некоем трогательном симбиозе, где каждый получал то, что хотел. Альварадо хотел, чтобы когда он занимается незаконными махинациями, правительственные органы смотрели в другую сторону — они смотрели. Альварадо хотел отмывать деньги в САСШ, вкладывая их в легальный бизнес — вкладывай ради бога. Альварадо хотел доставлять наркотики в САСШ большими транспортными самолетами, чтобы получалось дешевле- доставляй. Альварадо иногда хотел вытащить из тюрьмы оступившегося человека — вытаскивали. Но и сам Альварадо оказывал ценные услуги. Он регулировал спрос и предложение на рынке наркотиков, так чтобы они никогда не стоили дешево. Цена на них была в несколько раз выше, чем была бы при свободном рынке — и это само ограничивало потребление, не все могли позволить себе дозу. Он обеспечивал DEA работой — сам сообщал, где и когда пойдет очередная партия — чаще всего он так подставлял своих конкурентов или работающих в одиночку «дикарей» — чтобы можно было ее перехватить и красиво отчитаться перед журналистами. Он до разумных пределов сокращал потери "контингента стабилизации" — хотя бы тем, что не давал начаться гражданской войне. Его люди уничтожали анархистов и коммунистов, освобождая тем самым от грязной работы спецслужбы САСШ.

В третьих, Мануэль Альварадо был нескончаемым источником денег. Он сам очень многим платил в Вашингтоне, подконтрольные ему — через десятые руки, конечно — фирмы вносили щедрые пожертвования на предвыборные нужды. Если кто-то из детей сильных мира сего приобщался к наркотикам — достаточно было сказать Мануэлю Альварадо — и все! Больше ни один уличный пушер [толкач, розничный наркодилер] не осмеливался продавать такому человеку дозу. Альварадо был нужен Вашингтону — поэтому его и не трогали.

Вот так и работал семейный тандем отца и сына. Отец действовал в Мексике, руководя страной (по факту это было именно так) из своего поместья — а сын жил в Лос Анджелесе. Он, несмотря на относительную молодость, фактически возглавлял местную мексиканскую общину, он руководил конгломератом фирм, чьи связи простирались по всей САСШ. Он вкладывал деньги в кино и телевидение — и настолько этим увлекался, что на его визитной карточке было написано: независимый продюсер. Он старался жить по закону — в САСШ мексиканскую вольницу не понимали, ФБР работало очень эффективно. А сейчас он просто стоял с бокалом любимого мохито и смотрел на расстилающийся у его ног город. Который принадлежал ему.

— Мистер Альварадо…

Хорхе раздраженно повернулся на голос, посмевший отвлечь его от своих мыслей. Так и есть — Берт Васко, отвратительный карлик, обычная голливудская прилипала. Работал он сценаристом на одной из студий…

— Мистер Альварадо… На вашем месте я бы присмотрел за мисс Моникой…

Младший Альварадо так зыркнул, что Васко понял, что ему ничего не светит и счел за лучшее для себя свалить. А Хорхе раздраженно швырнул недопитый бокал в город, в зарево огней, и пошел вниз…

Вечеринка была в самом разгаре. Это значит — что многие уже успели нажраться на шару, двое актрис плавали в бассейне, в чем мать родила, сопровождая это занятие истошными визгами, а в углу тощий, одетый во все черное знаменитый режиссер трясущимися руками сворачивал в трубочку стодолларовую банкноту, жадно смотря на лежащее перед ним зеркальце. На этом зеркальце дожидались своего часа две дорожки белого порошка…

Но Альварадо не было дела ни до двух голых дур в бассейне, ни до наркомана-режиссера, ни до прочей пьющей, жрущей и орущей братии. Он неспешно, по хозяйски оглядел зал — и его взгляд остановился на потрясающе красивой брюнетке в нарочито скромном платье. В отличие от всех, она не веселилась — а разговаривала у бара с каким-то парнем, одетым во все черное. Хорхе напряг память, вспоминая, не видел ли он где этого парня до этого. Кажется лично не знакомы — но слухи про него ходили. Тоже, кажется продюсер из начинающих. Вот сука, на что нацелился…

Пройдя сквозь толпу как ледокол, Альварадо подошел к беседующей парочке, бесцеремонно схватил девушку за руку.

— Пойдем-ка… потолковать надо. А ты сиди, козел, я еще с тобой потолкую…

Расталкивая народ, он потащил свою протеже в туалет — и не заметил, что незнакомец в черном, поставив на стойку свой бокал — он так и не допил его за весь вечер — отправился следом…


— Это что же такое… Ты что делаешь, сучка… — Хорхе Альварадо швырнул девушку, которую тащил на пол, да так, что она пролетела чуть ли не до противоположной стены — ты что же думаешь о себе такое? Я тебя нашел, я в тебя вкладывал деньги… Ты что думаешь, что если ты найдешь кого другого — тебе светит Оскар? Да тебя даже в порно снимать не будут, если я прикажу! В этом городе один хозяин — я!

— Брось, Хорхе… Что ты так завелся. Господи, это обычный парень, я с ним просто поболтала. Ничего такого… — кривясь от боли, девушка пыталась как то урегулировать скандал.

— С этим козлом я еще отдельно разберусь!

— Так разберись! — прозвучало от двери….

Младший Альварадо резко повернулся — и не поверил своим глазам. Этот наглый поддонок посмел пойти за ними!

Он внимательно вгляделся в своего противника. Ростом с него, темные волосы, дорогой костюм, странная золотая заколка на галстуке с каким-то вензелем. Запоминались глаза — спокойные и холодные, цвета кобальта.

— Может и разберусь… — Хорхе Альварадо зловеще прищурился, подходя ближе — между прочим, я убил своими руками одиннадцать человек. А ты?

На самом деле, это было ложью. Хорхе Альварадо своими руками убил только одного человека — когда его посвящали в мужчины так, как это делали в мексиканской мафии. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, его отец привел его на конюшню. Там были боевики, самые приближенные к отцу, командиры отрядов и там был стоящий на коленях человек. Отец сказал, что этот человек предал его, а потом дал Хорхе нож и приказал перерезать стоящему на коленях человеку горло. Хорхе не осмелился ослушаться приказа отца, но при этом весь забрызгался кровью, и еще его вырвало — прямо там, под дружный гогот боевиков. Видя это, отец только покачал головой. После этого Хорхе Альварадо больше своими руками не убивал.

— Не знаю… — показал головой незнакомец, он говорил по-прежнему ровно и спокойно — думаю, человек двадцать. Может, и тридцать.

Несмотря на всю свою выдержку, Альварадо сделал шаг назад. Он почувствовал, что неизвестный не шутит.

— И знаешь, что… — продолжал незнакомец — у каждого из тех, кого я убил, было оружие. Автоматы, пулеметы, гранатометы — и все они стреляли в меня, потому что хотели меня убить. А ты если кого то и убил — так ты убивал бедолаг из засады, которые не могли тебе ответить. Не правда ли, чичо…

Этого Хорхе Альварадо уже перенести не мог. Опыт кричал ему: "Не связывайся!" — но он ударил. Ударил размашистым боксерским хуком, целя незнакомцу в лицо — но незнакомец плавным движением ушел в сторону, сделал короткое движение — и звезды вспыхнули перед глазами у младшего Альварадо…


Монике Джелли исполнилось всего двадцать четыре года — но она считалась кинокритиками самой вероятной претенденткой на Оскар в следующем году. Она была на восьмую часть француженкой — ее прадед и прабабушка были вынуждены бежать в Штаты после мировой войны, а в остальном чистой американкой, в чьем роду можно было найти людей, кто вел отсчет на этой земле еще от первых переселенцев, прибывших на Мейфлауэре. Если же судить по внешности — то французская кровь явно брала верх, тем более, что прадед Моники был французским аристократом и она имела право на аристократическую приставку «де» к своей фамилии. Правда, в Голливуде козырять этим было бы глупо — вот если бы у нее в родословной был знаменитый маньяк — это бы здесь точно оценили по достоинству.

В модельный бизнес она пришла в пятнадцать лет, выделяясь уже тогда гордым и независимым нравом. Модельный бизнес поначалу ей не нравился — просто надо было чем-то платить за учебу — а мечтала она быть, как ни странно хирургом. Потом — втянулась и хирургия отошла на задний план. Тем не менее — четыре курса престижного медицинского университета Хопкинса за плечами у нее было.

А в двадцать два года ее приметили продюсеры, предложив ей небольшую роль в молодежном сериале. Сериал прошел по телевизионным экранам с блеском — дорога в столицу мечты, в Голливуд была открыта.

С Альварадо она связалась, потому что в этом городе и вправду без него ничего не происходило. Верней, связалась не она сама — а ушлый и наглый еврей, ее агент, которого она имела глупость нанять. И подписала контракт — на совершенно невыгодных на себя условиях и на целых пять лет — попала в кабалу, можно сказать. Когда это поняла — попыталась освободиться — но было уже поздно. Ее просто предупредили, что бывает с теми, кто не выполняет договорных обязательств — темнокожий подросток с ножом в поисках десяти баксов на дозу и все кончено. Моника была умной девочкой и все хорошо поняла.

На незнакомца она обратила внимание сразу — запомнила его еще с предыдущей вечеринки. Ходили слухи, что у него много денег, по виду это действительно было так — но для Голливуда он был чрезмерно скромен. Он не нажирался дармовым шампанским, не нюхал наркотики, никого не лапал, не распускал сплетни, не показывал своей крутости. Он просто сидел, общался с людьми и иногда смотрел на нее. И тогда Моника решила — если гора не идет к Магомету… Что-то было в этом незнакомце — она не могла сама пока понять — что.

Говорил он тоже странно. В Голливуде давно был свой язык — дико исковерканный AmEnglish с вкраплениями из испанского, с нигерским и тюремным слэнгом плюс еще режиссерский жаргон. Нормальный человек мог это понять, только хорошо вдумавшись в смысл сказанного. Незнакомец же говорил на академически правильном английском с акцентом, который она определила как немецкий. Представился он как Ник — тоже странно для Голливуда, где считали, что чем необычнее имя — тем круче.

За то недолгое время, пока они общались, Моника успела понять, что незнакомец много путешествовал — точно был в России, в Германии и на востоке. России она боялась и не понимала, как и многие американцы, про Германию мало что знала. Возможно, служил — была какая-то… жесткость, свойственная военным. Но больше она ничего выведать не успела — какая то сволочь донесла Хорхе.

Того же, что произошло в туалете, она до сих пор не смогла осознать и понять. Она была готова к тому, что Хорхе ударит и унизит его — все равно он ей понравился, и потом бы она его нашла. Но вместо этого кулак Хорхе улетел в пустоту — а потом и сам Хорхе осел на пол с болезненным стоном. Все это произошло быстро — убийственно быстро.


Незнакомец, не обращая внимания на скорчившегося на полу мексиканца, переступил через него, подал руку лежащей на полу Монике. Та, уцепившись за нее, как утопающий за спасательный круг поднялась, подумав, что выглядит сейчас наверняка ужасно. С опаской взглянула на своего, лежащего навзничь на полу продюсера.

— Ты его убил?

— Вряд ли… Думаю, еще поживет…

Внезапно, Моника почувствовала, что он не боится. Просто не боится — и все. Альварадо боялись все, он был акулой среди пираний — а этот человек, в котором ее так привлекли его глаза — совершенно не боится.

— Знаешь… По моему нам надо сматываться… У тебя есть машина?

— Да, конечно… — держа ее за руку, незнакомец повел ее на выход из туалета — осторожнее, не наступи на это дерьмо…

Все, кто был в этот момент на вечеринке — когда они вышли из туалета, смотрели на них как на инопланетян.


— Синьор… Синьор Альварадо…

Синьор Хорхе Альварадо открыл глаза, попытался сфокусировать зрение. Что-то черное нависало над ним подобно глыбе…

— Что…

— Синьор… Синьор, что с вами…

Придя в себя младший Альварадо обнаружил рядом с собой Джоша — своего водителя-телохранителя. Здоровенная негритянская туша, килограммов под полтораста. Хорхе выбрал его потому, что Джош был не просто глуп — он был клинически глуп, и поэтому просто не мог предать. Он был настолько глуп — что служил мексиканцу, злейшему врагу негров. Достаточно сказать, что звать своего работодателя синьором он учился полгода. Ну и… выглядел он внушительно — полтораста килограммов мышц, покрытых толстым слоем плотного, непробиваемого жира. С собой он носил позолоченную раскладную дубинку и два пистолета Кольт, тоже позолоченных — когда это требовалось. Сейчас пистолетов у него не было — а дубинка была всегда при нем.

— Помоги мне встать, придурок… — просипел Хорхе

Радостно улыбнувшись, Джош исполнил приказание — сам поставить хозяина на ноги он не догадался. На «придурка» он тоже давно не обижался — сам понимал, что это так и есть.

Хорхе встал на ноги, прислушался к своим ощущениям — и тут его вывернуло наизнанку, прямо себе под ноги. С утробным ревом он изрыгнул все съеденное раньше, заблевав при этом дорогие, эксклюзивной работы джинсы. Совсем как тогда, когда липкая кровь стекала с ножа, падала увесистыми багровыми каплями на ботинки, у ног извивался и страшно хрипел зарезанный им как свинья человек — а он извергал наружу весь свой завтрак под дружное ржание стоящих кругом около места казни людей. Как ни странно, после такого вот облегчения желудка полегчало и в голове…

— Что с вами сеньор?

— Где Моника?

— Мисс Моника недавно ушла…

— Куда?

— К стоянке, наверное.

— За ними! Бегом!!!


— Прошу…

Моника присмотрелась к машине незнакомца — сама она приехала на вечеринку с Хорхе, в его дорогом и выпендрежном лимузине, переделанном из Роллс-Ройса. В машинах она немного разбиралась — и понимала, что машина необычная. Германский, гоночный «Хорьх-Купе», двенадцать цилиндров под капотом, матово-черный цвет кузова. Нестандартная — с поджатой, гоночной подвеской. Тоже — совершенно не голливудская машина. Здесь предпочитали либо крикливые, ярких цветов Мазерати или Феррари, либо — огромные, в полквартала длиной лимузины. Немецкие машины здесь не жаловали — кроме разве что марки Порш — было не принято. А это…

— Откуда у тебя такая игрушка…

Ответить незнакомец не успел — сверху окликнули…

— Стоять! Стоять, я сказал…

Моника обернулась, посмотрела вверх. Попали…

От виллы, расположенной на сваях над самым обрывом, спуск к стоянке представлял собой извилистую тропинку, красиво выложенную камнем. И сейчас по ней, спотыкаясь и чуть не падая, бежал младший Альварадо — а за ним поспешал здоровенный, одетый в кожаную безрукавку на голое тело и драные джинсы двухметровый бычара-негр.

— Вот что… Я их задержу, а ты сматывайся… Я тебя потом найду…

— Зачем?

Моника вздрогнула — она ожидала любых слов — только не этих…

— Джош тебя покалечит. У него нет мозгов.

Незнакомец ничего не ответил — он осторожно отстранил Монику, сбросил пиджак и аккуратно положил его на капоте машины. Потом спокойно пошел навстречу колоритной парочке — запыхавшемуся молодому мексиканцу и громиле-негру…

— Ты что же… Самым крутым себя считаешь, пидор?

— Мало? — спокойно осведомился незнакомец

Альварадо задохнулся от злости, но ничего сказать не успел — Джош решил в кой то веки раз проявить самостоятельность…

— Этот, синьор? — он отстранил Альварадо с дороги и вышел вперед — ну, иди сюда дорогой…


В стоящем на самом въезде на стоянку черном, длиннобазном фургоне с высокой крышей и эмблемами службы доставки UPS заметно оживились. Один из сидевших в нем мужчин отложил ночной бинокль, рука легла на цевье бесшумной снайперской винтовки.

— Мистер Малруни…. Кажется у «принца» серьезные проблемы.

Малруни, старший смены — высокий, сухопарый, с проседью в волосах, агент с огромным опытом работы, командированный сюда из Вашингтона — сейчас он отдыхал на кушетке, моментально пришел в себя, поднял бинокль…

— Внимание, вижу угрозу «принцу». Всем готовность один. Машина два, Джек, возьми этих двоих на прицел. Появится огнестрельное оружие — вали вглухую.

Вообще то, по правилам «валить» следовало уже сейчас. Или — по крайней мере вмешаться и задержать. Но охраняемый был русским, по слухам — бывшим офицером Русской армии — и агентам хотелось посмотреть на него в деле.


Особыми талантами к рукопашному бою Джош никогда не обладал — просто пер вперед как бульдозер и все. В драке он исповедовал принцип, сильно похожий на бразильскую футбольную стратегию — вы мне наваляете, сколько сможете, а я — сколько захочу. Навалять Джошу было непросто — выросший в нищем квартале, почти нечувствительный к боли, он дрался с детства, получил не менее восьми сотрясений мозга — от этого и был таким глупым. Тому, кто хотел бы попасть по его болевым точкам, сначала бы пришлось пробить броню из мышц и плотного жира, который по своим амортизирующим свойствам мало уступал мышцам. Да и вообще — свалить ста пятидесяти килограммового супертяжа мог свалить такой же супертяж — но не этот задохлик.

С хрустом разложилась в руке позолоченная пружинная дубинка — и Джош размахнулся от души, дубинка полетела по круговой траектории, целясь наглецу в голову. От первого удара незнакомец ушел — поразительно легко надо сказать, ушел, Джош даже не понял, почему он промахнулся. Не медля, он ударил обратным ходом, целясь на сей раз ниже, по корпусу — и тут незнакомец принял странную, дикую позу, чуть ли не перекрутился пополам, упираясь руками в асфальт, и выставив вверх ногу. Что произошло, Джош даже не понял — просто рука как то враз потеряла чувствительность, а дубинка вылетела из ослабевших пальцев, и влетела в салон ближайшего лимузина «Линкольн», с треском пробив стекло.

Негр остановился, с изумлением поднял руку к лицу — и убедился, что она по-прежнему у нее есть, но от локтя он ее совершенно не чувствует…


— Второй позицию занял! Есть цели! Первая ведет себя враждебно, «принц» держится. Вторая не проявляет себя. Запрашиваю разрешение уничтожить цель один.

— Красный свет! Продолжать наблюдение. При появлении огнестрельного оружия — огонь на поражение!

— Вас понял…

Сплюнув, снайпер Секретной службы, который уже успел откинуть широкий люк в крыше черного Шевроле Субурбана, второй машины охраны и занять позицию для ведения огня, пошевелил цевьем винтовки, красная точка в прицеле легла точно по центру затылка чернокожего громилы. В руках у него была сделанная по индивидуальному заказу, неавтоматическая снайперская винтовка с глушителем и с такого расстояния он мог попасть в любую клетку человеческого тела на выбор. Это так просто — палец ложится на спусковой крючок, легкое движение — и мозги черномазого придурка на асфальте. Несмотря на повсюду насаждаемую политкорректность, в правоохранительных органах САСШ она приживалась плохо — вот и сейчас снайпер совершенно не хотел поинтересоваться у бандита, достаточно ли ему мама уделяла внимания в детстве, и не рано ли его высадили на горшок. Вместо этого, он держал его под прицелом и искренне, до колик в животе хотел, чтобы он достал какую-нибудь игрушку из кармана, типа столь популярного среди бандитов "Сэтеди найт спешиал" [Сэтеди найт спешиал — специальный, для субботнего вечера, дешевый револьвер двадцать второго калибра, чаще всего марки Смит-Вессон очень популярный среди бандитов] — тогда он дожмет спуск и мозги этого урода разлетятся по всей стоянке. Во всем плохом есть что-то хорошее — по крайней мере, он узнает — есть ли у этого бычары мозги.


— Ты… Сукин сын…

Вообще, Джош говорил мало, процесс говорения ему большого удовольствия не доставлял — но сейчас он высказал все, что думает о противнике. И ринулся в атаку.

Атака кончилась худо. Наглец снова ушел от удара куда то вниз — он был подвижным как вода — и в следующую секунду Джошу показалось, что его в причинное место боднул бык. Он согнулся, зашипев от боли — а потом словно небо обрушилось ему на голову.

Хорхе Альварадо стоял в стороне, лишившись дара речи и наблюдая за поединком. И только когда тело чернокожего гиганта бессильно распласталось на грязном бетоне, ярость охватила его, захлестнула подобно приливу.

— Ты… Я… Я Хорхе Альварадо! Тебе не жить! С. а, тебе не жить!!!

Незнакомец просто смотрел на Хорхе Альварадо, стоящего в нескольких метрах от него и изрыгающего ругань вперемешку с угрозами. А потом он сплюнул себе под ноги, повернулся и ничего не говоря, направился к своей машине…


Ярость… Ярость заставляет людей совершать самые безумные поступки. Даже слабый духом человек может броситься на изрыгающий свинец пулемет — если в его душе горит пламя ярости…

Точно такая же ярость поднялась в душе молодого Альварадо — он впервые в жизни встретил противника, который его не просто публично унизил — он его ни во что ни ставил. Его, хозяина города…

Альварадо огляделся, увидел лежащий на земле камень… И подхватив его, ринулся вдогонку за уходящим к своей машине чужаком.


— Внимание, у Объекта два камень! Объект два пытается ударить «принца» камнем…

Не договорив, снайпер положил палец на спусковой крючок винтовки, прицелился. Для себя он наметил — как только объект будет на расстоянии удара камнем от «принца» — он выстрелит. И плевать, что потом придется отписываться…

Но когда снайпер уже потянул спусковой крючок винтовки, когда до выстрела осталось еще микронное усилие — обстановка резко изменилась. «Принц», человек, которого все охраняющие его агенты уже успели зауважать, вдруг сместился в сторону, пропуская мимо себя удар, развернулся, хлестким пинком придал второму бандиту дополнительное ускорение — и тот с истошным криком врезался в борт лимузина. Гулкий удар кости об металл был слышен даже здесь, в машине охраны…

— Жестко… — агент Малруни не удержался, чтобы прокомментировать свои впечатления в эфире, хотя это было непрофессионально — машина два — отправляетесь за «принцем», как только он отсюда уберется. А мы тут задержимся — и кое с кем потолкуем…


Черный «Хорьх-Купе» шел по серпантину жестко, гоночная подвеска передавала пассажирам все нюансы не совсем ровной дороги — зато скорость, с какой немаленькая машина преодолевала крутые виражи дороги была просто поразительной…

— О'кей… Давай, остановимся и поговорим — Моника пыталась прийти в себя от увиденного — вон там будет смотровая стоянка. Давай остановимся и поговорим.

Пожав плечами, незнакомец плавно сбросил скорость. Большое, с резкими, но обтекаемыми формами кузова купе послушно зарулило на небольшую площадку со смотровыми подзорными трубами — с него был прекрасно виден город. Приглушенный рокот мотора сменился едва слышным шепотом…

— О`кей… — Моника давно уже не сталкивалась с ситуацией, в которой она не знала, что говорить — это было круто. Как ты их так?

Она и в самом деле ничего подобного не видела. В Голливуде снимали много боевиков, в двух из них снималась и она. Один из них был про мастеров ниндзя — там герои прыгали выше дома, бегали по стенам и с истошными криками колотили друг друга почем зря. Только она то была актрисой и знала как ставятся подобные трюки — для этого фильма, к примеру, выстроили комнату, в виде куба двадцать на двадцать на десять, все грани которого изнутри были покрыты однотонной, зеленой краской с разметкой для компьютерной программы обработки изображений. Каскадеры летали на тросах такого же цвета, каждый удар репетировали чуть ли не по полдня, а потом кудесники из фирмы по компьютерной обработке киносцен накладывали нужный антураж в виде отдельно снятых пейзажей, совмещали обе эти картинки.

А тут никаких криков «банзай» и эффектных жестов — одно, максимум два движения — и человек, причем вдвое больший по размерам, лежит без сознания.

— Это сават

— Что?

— Сават. Французское искусство рукопашного боя, его у вас здесь еще называют французский бокс, но это неправильно. Оно рождалось на парижских улицах, в реальных схватках и поэтому очень эффективно.

— Я никогда не видела, чтобы кто-то так врезал Джошу… А где ты научился этому?

— В армии.

— Где ты служил? Ты из… этих, ну, как снимают про них… морская пехота.

— Нет… — незнакомец улыбнулся — я служил в разведке воздушного десанта. Очень далеко отсюда, в Туркестане…

— Так ты…

— Да. Я русский. Ник — это сокращенное, здесь так принято. А так меня зовут Николай. Тебя это смущает?

— Да нет… А как ты здесь оказался?

— Просто приехал…

— А ты знаешь… ну, Хорхе…

— Слышал про него. Но чести быть представленным не имел.

Господи… Что за выражения…

— Послушай… Я снимаю пентхаус в центре. Ты можешь отвезти меня домой — а по дороге что-нибудь рассказать про Россию. Идет?

— Идет…


Хорхе Альварадо, младший из Альварадо уже второй раз за этот час пришел в себя — и не понял, что происходит. Он находился в… то ли очень тесном помещении, то ли фургоне, лежал на полу — и руки его были закованы в наручники. В машине было тепло, тихо, приглушенно бормотала рация. Пахло кофе и булочками…

— Поднимайся, поднимайся, мачо… Разлегся на полу как свинья.

Кто-то вцепился в воротник и поднял Хорхе, посадил его у стенки. Три человека, у каждого из которых на лице было написано «коп» смотрели на него с таким выражением лица, с каким уборщик смотрит на дерьмо посреди комнаты. Тошнило…

Как ни странно, поняв что это копы, Хорхе обрадовался. Он уже успел подумать, что это похищение — в Мексике людей похищали на каждом шагу, выкуп иногда составлял всего тысячу долларов — а похищенных часто убивали, чтобы те не могли опознать похитителей. Копы — значит, убивать не будут…

— Какого черта? Я Хорхе Альварадо, если вы меня сейчас не выпустите — завтра будете патрулировать улицы в самом дерьмовом районе. Я с мэром…

— Хамит… — равнодушно констатировал кто-то

Плюха, прилетевшая из темноты, и влетевшая точно по уху, была не слишком сильной — но для Хорхе, который дважды терял сознание за последний час, достаточно было и этого — вспышка перед глазами и тьма…


Пришел он в себя довольно скоро — кто-то, стоя на корточках перед ним весьма невежливо хлопал его по щекам — а еще кто-то бубнил, оправдываясь: "Да не слишком сильно я его ударил, кто же знать то мог".

— Очнулся. Вот, молодец… Он очнулся, сэр…

— Свет.

Под потолком вспыхнула светодиодная люстра, осветила кузов — наличие аппаратуры, несколько мониторов делали его похожим на передвижную лабораторию. Хорхе зажмурился — от света было больно глазам.

— Значит, ты Хорхе Альварадо… — пожилой, седой мужчина в хорошем костюме присел рядом с ним — а я агент Гас Малруни. Глянь-ка…

Мужчина достал из кармана нечто, похожее на кожаный бумажник, отработанный сотнями повторений движением руки раскрыл его, показывая бляху.

— Секретная служба САСШ. Ты понимаешь, о чем идет речь — или твои мозги нуждаются в еще одной встряске?

— Какого хрена… Это не ваша юрисдикция…

Пожилой засмеялся…

— Какие мы слова знаем. Юрисдикция… Так вот, парень. Вопрос "какого хрена" надо было задавать до того, как ты в это дерьмо вляпался. А теперь сиди тихо и вникай в ситуацию…

— Я Хорхе Альварадо….

— И что с того, мистер Мокрая спина? [Мокрая спина — презрительное прозвище мексиканцев. Связано во первых с тяжелой работой, а во вторых — с тем, что нелегально они переправляются в САСШ по реке, соответственно замачивая при этом одежду] Марк, что мы записали на видео?

— Покушение на убийство первой степени, сэр, плюс сговор с целью убийства, хотя это могут и не доказать. От десяти до пожизненного по законам штата Калифорния.

— Так вот, парень. Это все останется между нами. Но если мы увидим тебя на расстоянии меньше ста метров от того парня, который только что ответил тебе такую добрую плюху — считай, что попал. Это дело имеет отношение к национальной безопасности. На следующий день ты уже будешь стоять перед федеральным судьей, а я позабочусь о том, чтобы тебе попался такой судья, который не выпустит твою задницу под залог — а засунет ее в одну камеру с ниггерами. Знаешь, что с тобой сделают ниггеры, когда узнают, что ты — сын Мануэля Альварадо?

Хорхе Альварадо это хорошо знал. Между мексиканскими и негритянскими бандами всегда шло жестокое соперничество, то и дело переходившее в кровавые бои. Негритянские банды в САСШ были более сплоченными и многочисленными — только в бандформировании "Семнадцатый район", охватившем всю территорию САСШ и имеющем отделения во всех пятидесяти штатах, состояло сто двадцать тысяч человек. Негры держали весь север и центральные районы САСШ, жестко контролировали всю преступность и пресекали любые попытки мексиканских эмиссаров выйти на розничный рынок наркотиков самостоятельно. В южных же штатах, где были сильные латиноамериканские общины, и где негров и мексиканцев было почти поровну, города делились по районам, за исключением Лос Анджелеса и некоторых других городов приграничья, которые контролировали мексиканские бандформирования полностью. Ненависть негры к мексиканцам испытывали звериную, могли убить просто так, за то что идешь по улице. А о том, что Альварадо является некоронованным королем Мексики, главари негритянских банд знали хорошо. Трудно даже вообразить, что могут сделать с сыном Альварадо, если он попадет в одну камеру с неграми.

— Кто этот парень?

— Этот вопрос тебе тоже стоило задать до того, как ты кинулся на него с камнем. Твоей глупой ослиной заднице не должно быть никакого дела до этого парня. Просто забудь про него и все, о'кей? Мы никому не скажем про то, что он с тобой сделал — и ты забудь. И про девушку — тоже забудь. Раз и навсегда, ты понял?

— Да сэр… — выдавил из себя некоронованный король города

— Не слышу!

— Да, сэр.

— Вот и хорошо. Марк, проводи его. И сними наручники.

Проводы состояли в том, что некий Марк просто открыл дверь и придал Хорхе Альварадо ускорение солидным пинком под зад. Пробежав несколько метров по инерции, младший Альварадо приземлился на землю, сильно ободрав себе лицо. Сзади взревел мотор фургона, он даже не обернулся, чтоб посмотреть…

Когда шум мотора затих вдали, он с трудов встал, огляделся по сторонам. Внизу было шоссе, по которому ползла бесконечная огненная змея — а вверху светились огни и раздавались сумасшедшие визги. Вечеринка продолжалась своим чередом — увезли его совсем недалеко. Альварадо осторожно прикоснулся к своей пульсирующей болью голове — и чуть не взвыл. Это было уже слишком…

Пошатываясь, некоронованный король Лос Анджелеса пошел вверх, к стоянке, к свету и огням, искренне надеясь, что по дороге не встретится никто, кто бы смог увидеть его в таком состоянии.