"Паскаль Брюкнер. Похитители красоты" - читать интересную книгу автора

только и надо было, чтобы их кто-то выслушал, как-то утешил. Помню, на
первой своей практике я принимала так близко к сердцу все, что они
рассказывали, что даже могла всплакнуть над их бедами. Некоторые находили
удовольствие в самоуничижении, но большинство являлось в Отель-Дье, чтобы
их избавили от них самих, чтобы кто-то взял их на свою ответственность, -
так отсидевшие срок, едва выйдя из тюрьмы вновь идут на преступление,
потому что свобода повергает их в ужас. Порой я чувствовала почти
осязаемую враждебность, подспудную агрессию. Иные норовили обнажить свое
хозяйство, приходилось на них прикрикивать, чтобы спрятали. Кое-кого я
жалела: например, клошар по имени Антуан, сын разорившихся фермеров из
провинции, плакался мне, что не любит ни вина, ни пива, потому как с
детства приучен к чаю с печеньем. Слишком грязный для чистой публики и
слишком хорошо воспитанный для улицы, он чувствовал себя изгоем среди
нищей братии.
После таких бесед я шаталась, как пьяная, словно, соприкоснувшись с
психической неуравновешенностью, сама теряла ориентиры. Я не лечила
помешанных, а лишь убеждалась в уязвимости собственного рассудка. Там, где
царит безумие, странным образом, будто в насмешку, аномалией кажется
здоровье. Примерно каждый час весь персонал собирался в ординаторской,
чтобы перевести дух. Присев за столы, вымотанные, похожие на матросов,
которые пришли в кают-компанию промочить горло и сейчас снова выйдут
навстречу шторму, мы занимались нудным трепом. Стаканы подрагивали всякий
раз, когда проезжал, громыхая, поезд метро. Я окидывала критическим
взглядом моих ночных спутников, интернов и экстернов, бледных и
изможденных, преждевременно облысевших или заплывших нездоровым жирком, и
молилась про себя,: "Господи, сделай так, чтобы я никогда не стала такой,
как они!" Что они думали обо мне, я знала: и по конкурсу-то в интернатуру
я прошла в последних рядах, и диплом-то защитила еле-еле. Они были правы:
я ненавижу медицину.
Время, кажется, приближалось к полуночи; было совершенно нечем дышать.
Я провожала к выходу старичка, который пришел с жалобами на депрессивное
состояние. Стариков я люблю: они выживают из своей телесной оболочки и
отрешаются от мира с достоинством. Это светочи чистого разума,
преодолевшего плоть и чувства. Как сейчас вижу эту сцену; в приемном покое
были: пожилая женщина, которая повредила колено, ночная красавица с
разбитым носом, то и дело одергивавшая короткую юбчонку, два русских
беженца, не соображавших даже, где находятся, и молодой человек с жалобой
на боли в животе. И в самом конце этой очереди - оборванец в наручниках
под охраной полицейского. Одна странность сразу бросалась в глаза: он был
в маске и жалобно повторял, что умрет на месте, если ее только попробуют
снять. Нос и рот его закрывал респиратор, какие носят в больших городах
велосипедисты, чтобы не вдыхать бензинные пары. А дырявая шерстяная
шапочки была натянута так низко, что видны оставались только глаза. Ни
секунды не раздумывая - наверное, пациентов выбирают, как любимых, с
первого взгляда, - я шагнула к стражу порядка и сказала так властно, что
сама удивилась: "Этого ко мне". Полицейский посмотрел на меня с
- Предупреждаю вас: у него нет никаких документов и он не помнит, как
его зовут.
- Все ясно, помрачение личности, амнезический синдром, я его забираю.
Полицейский мог бы не согласиться с моим скоропалительным заключением,