"Ханс Кристиан Браннер. Никто не знает ночи " - читать интересную книгу автора

целого леса вцепившихся в него рук, но внезапно и сам каким-то образом
оказался в душной темноте мешка, и брыкался, и орал совершенно беззвучно,
орал так громко, что звуков не было, была только кровь, и мешок, и
трепыхающиеся руки и ноги Лидии, и ой уже не разбирал, где он сам и где она,
и раздался всплеск, и он утонул и долго-долго оставался мертв, пока не
вернулись свет и воздух, и сквозь шум воды он услышал гиканье, и хохот, и
стук деревянных башмаков по каменному полу - всех вдруг точно ветром сдуло,
а он уже поднялся на ноги и смотрел на Лидию, которая медленно
выкарабкивалась из мешка, свисавшие на. лицо космы намокли, но все равно
пылали, как огонь, который даже вода бессильна погасить. Она и теперь не
произнесла ни слова, просто стояла и прислушивалась, крепко держа его за
руку, и тут до них донесся сердитый голос дворника и тяжелые шаги вниз по
каменным ступеням. "Пошли!"- сказала она и потащила его за собой по
подвальному коридору, они спрятались в угольной яме и долго сидели, не
разговаривая и не видя друг друга в темноте, а стоило им шевельнуться, как
угольная куча начинала осыпаться, и дворник мог прийти на шум и найти их, и
тогда бы все кончилось страшным божьим гневом. Поэтому он сидел совсем тихо,
почти не дыша, хотя мокрая одежда липла к телу и холод снизу полз по ногам
вверх - сырой черный холод и что-то еще, что-то странное, чего он не
понимал.
Но когда начало смеркаться и кругом все стихло, она крепко взяла его за
руку, повела по лестнице на самый верх и, пройдя узкий чердачный ход,
вставила ключ в висячий замок - откуда у нее вдруг оказался ключ? - отперла
дверь и, втянув его за собой внутрь, улыбнулась ему в сумеречном свете из
чердачного окошка. Это было до того удивительно, он еще ни разу не видел,
чтобы Лидия улыбалась, думал, что она вообще не умеет улыбаться, а она опять
сказала: "Пошли!" - и еще сказала "мальчик" и "слышишь", и звучало это так,
будто она взрослая, хотя ей было четырнадцать лет, она была всего на год
старше, и вдруг получилось, что они стоят, прижавшись друг к другу, в своей
насквозь промокшей одежде, дрожа и стуча зубами от холода. Но не только от
холода - он чувствовал пронзительный запах мокрых волос и кожи Лидии, а ее
крепкие пальцы по-прежнему не отпускали его руку: "Вот так, - сказала она,
стуча зубами, - нет, не так, вот так!" Но ему было страшно, и он не понимал,
чего она от него хочет, что нужно делать, он словно держал в руках рыбину,
мокрую, скользкую рыбину, и хотя он слышал рассказы об этом и видел рисунки,
в жизни все было совсем по-другому, это было ужасно - и он стал вырываться.
А она вдруг повернулась к нему спиной, закрыла лицо, и рыжие волосы так
странно задергались, и это было еще страшнее, потому что он представить себе
не мог, что Лидия и плакать тоже умеет. Он сразу размяк и в замешательстве
услышал собственный голос, бормотавший "Лидия!" и "Ну Лидия, милая!", хотел
обнять ее за шею, но она в мгновение ока превратилась опять в прежнюю Лидию,
прошипела "Сдрейфил!" и "Маменькин сынок!" и всадила кулак ему в живот, так
что у него в глазах потемнело, и недоуменная ярость вспыхнула в нем: ведь,
если бы не он, ее бы утопили. Они сцепились, храня гробовое молчание, и
повалились на пол, и что-то большое и длинное -стремянка? - с грохотом
рухнуло на них из темноты - ну, все, сейчас кто-нибудь придет! - но никто не
пришел, они были одни на всем белом свете, прикованные друг к другу немой
яростью ненавидящих глаз, ощеренных зубов, переплетенных рук и ног - как в
мешке, в мешке под водой, - и она была сильнее и подмяла его под себя, но,
он схватил ее за волосы, потянул вниз, и она оказалась под ним - и теперь он