"Серж Брюссоло. Лабиринт фараона " - читать интересную книгу автора

ненависти.
Оглушенный этими словами, Дакомон не знал, что и думать. И тут только
он заметил ножницы в руках одного из убийц.
- Держите его крепче, - приказал старший. Молодой архитектор
почувствовал, как его схватили за уши. Его заставили встать на колени и
поднять голову. И, не мешкая больше, отрезали ему нос бронзовыми ножницами,
а затем прижгли дырочки ноздрей раскаленным прутом.
Боль была такой сильной, что он потерял сознание. Ути рухнул на землю,
обливаясь слезами и дрожа от страха.
- Займись-ка лучше им, - бросил старший. - Залечивай его раны, чтобы
они не загноились. Если будет нужно, иди во дворец, фараон пришлет своего
личного лекаря. Когда твой хозяин очнется, объяви ему хорошую новость: за
ущерб номарх удваивает сумму его годового содержания.
Они ушли, как и пришли. Ночь поглотила их, как камушек, брошенный в
воду пруда.
Ути дотронулся кончиками пальцев до изуродованного лица Дакомона. Рана
была ужасной, от красоты молодого архитектора не осталось и следа. Теперь он
был похож на прокаженного или на вельможу, наказанного за нарушение своего
долга: отрезание носа за такое преступление было обычным делом.
Ути долго плакал над лежащим без сознания Дакомоном, потом успокоился и
пошел в дом. Взяв бальзам на основе опиума, который притуплял самые острые
боли, он приготовил себе несколько трубок с успокаивающей коноплей. В Египте
почти не было курильщиков, так как курение считалось пороком, присущим людям
пустыни. Ути пристрастился к этой привычке после встреч с чужестранцами: как
известно, бедуины никогда не расставались со своими трубками-кальянами.
Он оставался подле своего хозяина до рассвета, отгоняя от него мух, уже
слетевшихся к ране.

Очнувшись, Дакомон первым делом потребовал зеркало. Ути отказался дать
ему кусок отполированной меди, перед которым архитектор по утрам подводил
глаза свинцовой пудрой. Он быстро кинул брикетики гашиша на угли небольшой
курильницы и поставил ее перед лицом хозяина, попросив его поглубже вдыхать
дым. Одурманенный опиевым снадобьем, Дакомон, казалось, не очень страдал.
- Я обезображен, не правда ли? - не переставая повторял он слабым
голосом. - Я ужасен...
Как утверждать обратное? Как сказать ему, что у него вид прокаженного,
нос которого только что отвалился, обнажив страшные провалы ноздрей? Язык не
поворачивался сказать такое мужчине, не знавшему отбоя от женщин и все
последние годы прожившему в вихре наслаждений.
Ути вдруг испугался, как бы архитектор не вскрыл себе вены, и подкинул
в кадильницу новую порцию гашиша.
- Господин, - проговорил он, избегая смотреть Дакомону в лицо, - надо
уходить. Номарх совсем обезумел. Сегодня он тебя изуродовал, завтра прикажет
убить.
- Ты прав, - слабо отозвался раненый. - Заберем золото, медь и уйдем...
Мне нужны будут деньги, чтобы отомстить. - Он через силу усмехнулся и
добавил: - В этом маленьком приключении есть и хорошая сторона: он навсегда
излечил меня от всех запахов. И это хорошо, потому что мне придется общаться
с подонками, чьей вони я бы не вынес.
- С кем ты хочешь встретиться? - жалобно спросил Ути, которого заранее