"Янка(Иван Антонович) Брыль. На Быстрянке" - читать интересную книгу автора

студентами-односельчанами стал приезжать на каникулы, ему и от старших
случалось уже слышать солидное - Анатолий Петрович. Для друзей и подружек, и
дома и в городе, он - Толя, веселый и компанейский Толя Климёиок.
Этим летом Толя перешел на четвертый курс литературного отделения
университета. Дома, в деревне, где у него остался только старший женатый
брат Кастусь, он косил с мужчинами, с молодежью танцевал до упаду в новом
клубе, а ночью тайком писал. Один его очерк на днях был напечатан - ни много
ни мало - в республиканской газете, а насчет шести стихотворений, почти
месяц назад впервые посланных в толстый журнал, все еще нет ответа.
Но вот утром пришло наконец давно ожидаемое письмо, а в нем нежданная
приписка, и Толя забыл обо всем и все бросил - поплыл.
Письмо - не из редакции, а от Максима, друга военных дней. Аспирант
лесотехнического института, Максим и нынче проводит практику в их
партизанской пуще и вот заехал сейчас к отцу, в свои Лозовичи, где на этой
самой Быстрянке стоит мельница. Дорогой до мельницы - километров двадцать,
попутных машин достаточно. Однако Толя поплыл на лодке, потому что она им с
Максимом понадобится.

"Побудем денек у моего старика, - писал Максим, - и двинем на Неман, в
пущу, к нам, лесовикам. Отцовская чайка - старая: она вся не стоит смолы и
времени, которое надо потратить, чтобы привести ее в порядок, ну, а твою мы
на обратном пути в Минск подбросим к тебе на машине, чтоб ты, как дурак, не
ломал спину против течения. Плыви, писатель, гарантирую тебе тонну
впечатлений для новых классических строк и часика два скуки над моей лесной
писаниной. Ясно? Сердечный привет тебе от отца и Люды. Ждем".
Но особо значительной кажется Толе приписка:
"Толя, и правда, приезжай.
Люда".

Письмо лежит в вещевом мешке. Оно прочитано столько раз, что каждое
слово и каждая точка стоят перед глазами, как живые. А все же хотелось бы
еще разок перечитать, хотя мысли сразу же убежали далеко за рамки страниц, а
чувства, взволнованные скупыми строками письма и особенно приписки, сразу же
понеслись на север, туда, куда бежит Быстрянка.
И Толя спешит вслед за ними. Не хочет даже присесть на корме: ведь
стоя - скорее, особенно если помогать течению шестом.
Вода - прозрачная, стремительная - с гор... Ну, не с гор, а оттуда, где
живописно раскинулись холмы Новогрудской возвышенности, где прохладный шум
густолистых дубов и кленов и золотой горячий шепот спелого колоса. Хорош он,
этот уголок Западной Белоруссии. Только очень уж петляет Быстрянка,
суетится, ища прохода. А Толе хотелось бы, чтобы дорога была прямая, самая
короткая. Туда, где родные люди, где мельница неустанно повторяет одно имя,
одно прекрасное слово:
- Люда, Люда, Люда...
Представление это - не новое, книжное. Да что поделаешь - Толя когда-то
читал рассказ Пруса о том, как где-то в Польше стояла над речкой такая же,
как в Лозовичах, деревянная мельница, а у мельника была дочка, имя которой с
нежностью повторяли трудолюбивые жернова... Там была Магда, а здесь - Люда,
младшая сестра Максима, единственная дочь дядьки. Антося Нагорного,
партизанского деда из наднеманской деревушки, которого после войны послали в