"Эрнест Брылль. Тетка " - читать интересную книгу автора

она относилась так, как того заслуживает человек, и не вызванное этим
безумие, эти черты характера были бы не более чем чудачеством старой девы,
свойственным ей пороком. Но смерть Молодого Помещика наполнила Тетку,
пожалуй, неведомой ей раньше ненавистью к людям. Раньше она не замечала
людей - теперь она вредила им. А поскольку ненависть эта, возникшая по
другим причинам, соединилась в ее уме с убеждением, что семейству Бачевских
нанесен ущерб, а также с жадностью - она всегда отличалась жадностью - и с
ужасом перед реформой, тоже связанной с трагической смертью брата, то она и
решила во имя этой ненависти сохранить "усадьбу".
"Усадьбу" в том виде, как она себе ее представляла. Потому что ощущая
связанное с именем Бачевских право на власть, она распространяла это право
на умы "окрестных крестьян". Более того, эта "моральная власть" казалась ей
самой важной. Имущественное превосходство было лишь придатком, чем-то само
собой разумеющимся. Впрочем, это не помешало ей ради такого превосходства
решиться на недостойную бачевской барыни борьбу за каждый клочок земли. И
занять позицию, которую ксендз Станиславский метко определил странно
звучавшим в его устах прозвищем "кулачка".
- Да, да, мой милый, - кулачка, - повторил он, при виде моего
изумления. - Большевики в бога не веруют, и это, между прочим, очень мешает
им проводить в жизнь коммунистические принципы, но что касается земных дел -
тут они все как надо показывали. Она такая и есть. - Он поднял сжатый
кулак. - Вроде бы и человеческая рука, а ничего-то из нее не вырвешь...
Отсохнет, а куска никому не подаст, - добавил он чуть погодя.
Взгляды священника на проблемы небесного коммунизма, которые он при
случае излагал, подкрепляя свои тезисы обильными цитатами из Нового завета,
не будили во мне особого энтузиазма. Однако то, что он сказал о Тетке, никак
нельзя было назвать старческим маразмом; даже когда его суждение о характере
бачевской помещицы стало основой всех его воскресных проповедей о
человечности. Опершись на вытертую грубой сутаной доску амвона, он почти на
каждой обедне внушал прихожанам, что святой Иосиф заботился не только о
себе, но искусство плотничьего своего ремесла употреблял на благо соседей.
Так и Длился этот спор. Иосиф совершал все более утонченные акты милосердия,
а его бачевская антагонистка только и думала об удовлетворении своих
низменных, гордыней продиктованных желаний.
- Но не полагайте, дети мои, - вещал ксендз, - что каждое благодеяние
есть акт праведный. Порой - это я говорю вам - за видимостью милосердия, под
его покровом скрывается дьявольское зловоние спеси. Те, что готовы даже
помочь ближнему, в ожесточении своем нередко творят это во зло человеку,
дабы еще более унизить его. По плодам их узнаете их! - выкрикивал он обычно
в завершение своих доводов.
Все это, конечно же, было направлено против Тетки и ее ветеринарной
лечебницы. И кто знает, то ли благодаря этим проповедям, то ли по другим
каким причинам, специально выстроенный сарай, где должны были проводиться
всякие несложные операции, пока что пустовал. Узнав о проповедях - сама она
потому и не ходила к обедне, что служил их ксендз Станиславский, - Тетка
настолько продвинулась в своем стремлении воссоздать особую атмосферу, при
которой "все вертится вокруг усадьбы, как вокруг солнца", что сама стала
зазывать всех встречных и поперечных в Охотничий Домик. Местные жители, -
насколько я мог судить по Теткиным, напоминавшим дневник, письмам, которые
она регулярно высылала на мой городской адрес, - спокойно выслушивали ее,