"Буало Нарсежак. Та, которой не стало" - читать интересную книгу автора

интересовалась только одной Мирей. Обращалась с ней не как с пациенткой, а
как с подругой. Они однолетки. Может, она поняла, что их брак непрочен?
Или. уступила внезапному порыву? Но он-то прекрасно сознает, что красотой
не блещет. Остроумием тоже. Сам он никогда не посмел бы прикоснуться к
Люсьен... Люсьен из другого мира - изысканного, утонченного, культурного.
Его отец, учителишка Брестского лицея, смотрел на этот мир лишь издали,
глазами бедняка. Первое время Равинель думал, что это женский каприз.
Странный каприз, и только... Вороватые объятия... Иногда прямо в кабинете,
на койке рядом с тем же столом, на котором кипятились никелированные
инструменты. Иногда она потом измеряла ему давление - беспокоилась за его
сердце. Беспокоилась?.. Нет. Вряд ли. Но она не раз проявляла заботу,
вроде и правда волновалась... А иногда зато с улыбкой выпроваживала его за
дверь. "Что ты, милый, ей-богу, это сущие пустяки". В конце концов его
совершенно замучила неуверенность. Скорей всего... Внимание! Трудный
перекресток... Скорей всего у нее с первого же дня были далеко идущие
планы... Ей нужен был сообщник. Они - сообщники с самого начала, с первого
взгляда... Любовь тут ни при чем, то есть настоящая любовь! Их связывает
отнюдь не склонность, а что-то глубокое, тайное, запутанное. Разве Люсьен
польстилась бы на деньги, только на деньги? Нет, ей важнее власть, которую
дают деньги, положение в обществе, право распоряжаться. Она хочет
властвовать. А он сразу подчинился. Но это еще не все. В Люсьен живет
какая-то скрытая тревога. Едва ощутимая, но все-таки ошибиться тут
невозможно. Тревога повисшего над бездной, не вполне нормального существа.
Потому-то они и сошлись. Ведь и он сам человек не вполне нормальный, ну
хотя бы с точки зрения Ларминжа. Он живет как все, даже считается отличным
представителем фирмы, но это одна видимость... Проклятый косогор! Мотор
решительно не тянет!.. Да, так о чем я?.. Я мечусь, заглядываюсь на
границу, как изгнанник, стремящийся вновь обрести родину. И она тоже...
она ищет, мучается, ей чего-то не хватает. Иногда она вроде цепляется за
меня, как будто в страхе. А иногда смотрит на меня так, будто задается
вопросом, кто же я такой. Сможем ли мы жить вместе? И хочу ли я с ней жить?
Тормоз. Две слепящие фары. Рассекая воздух, проносится машина, и снова
путь открыт. Деревья побелены в рост человека, шоссе рассечено посередине
желтой чертой, и время от времени осенний, черный лист на дороге издали
напоминает камень или выбоину на асфальте. Равинель лениво пережевывает
одни и те же мысли. Он забыл про смерть. Забыл про Люсьен. У него затекла
левая нога, очень хочется закурить. Он чувствует себя в полной
безопасности в этой закрытой со всех сторон машине. Нечто подобное он
испытывал еще в детстве, когда направлялся в школу в застегнутой на все
пуговицы пелерине. Опустив капюшон, он видел всех, а его - никто. И он
играл сам с собой, будто он парусник, сам себе отдавал приказы, совершал
сложные маневры: "Повернуть брам-стеньгу!", "Убрать все паруса!" Он
наклонялся, подстраивался под ветер и позволял ему нести себя к бакалейной
лавке, куда его нередко посылали за вином. С тех пор и захотелось ему
побывать в ином мире, без взрослых, вечно проповедовавших одну только
строгую мораль.
Люсьен кладет ногу на ногу, аккуратно поправляет на коленях пальто.
Равинель с трудом осознает, что они перевозят труп.
- Через Тур добрались бы быстрее, - замечает Люсьен, даже не повернув
головы. Равинель тоже не шевелится и отрезает: