"Буало-Нарсежак. Дурной глаз" - читать интересную книгу автора

скотиной, я покорялся... В результате мы скоро перейдем на хлеб и воду.
Только я могу тебе сказать, что я все же принял некоторые предосторожности.
Реми почувствовал, что он бледеет. "Я его ненавижу, - думал он про
себя. - Ненавижу. Он внушает мне ужас. Ненавижу его! " Он резко повернулся и
пошел к автомобилю.
Раймонда снова уселась на свое место. Стоя у открытой дверцы, его
ожидала Клементина. Ее лицо сплошь усеивали морщины, но маленькие живые
глаза ничего не упускали. Проницательные, крошечные, с некоторой долей
игривости они быстро перескакивали с одного лица на другое. Когда, скрипнув
рессорами, дядя уселся на свое место, она сжала беззубый рот и проворно
скользнула в машину. Своей сухонькой ручкой она пощупала его пульс.
- Да не болен я, - проворчал Реми.
Он должен был признать, что дядя не во всем был неправ. Всегда вокруг
него крутились какие-то юбки: мама, Клементина, Раймонда... Стоило ему
кашлянуть, как ему сразу же прикладывали руку ко лбу, и он слышал осторожный
шепот: "Лежи спокойно, малыш. " Он властвовал над всеми, но и они имели над
ним неограниченную власть. Почему бы не быть до конца откровенным? Он любил,
когда его касались женские руки. Сколько раз он изображал недомогание только
для того, чтобы почувствовать рядом с собой шелест платья, запах женского
корсажа и услышать, как какой-то голос ему шепчет: "Мой маленький! " И так
приятно было засыпать под безмолвным присмотром этих полных беспокойства и
нежности лиц. И, возможно, самым беспокойным, самым нежным из них было лицо
Клементины. Оно все время было
рядом, оно склонялось над ним, когда он спал, дремал, когда просыпался
по утрам... И в такие моменты это застывшее, морщинистое лицо было, если так
можно сказать, искажено гримасой любви. А потом, как только старушка
замечала, что на нее смотрят, она снова становилась желчной, нетерпимой,
тираничной.
Реми закрыл глаза и отдался укачивающему ритму колес. А если честно,
разве он не ощущал себя соучастником этой игры в паралич? Трудно ответить.
Его ноги никогда не были мертвыми. Он только всегда был убежден, что они его
не будут держать. Когда его пытались поставить на ноги, в голове появлялся
какой-то свист, все вокруг него начинало качаться, и он ощущал непонятную
слабость, нечто вроде пустоты между держащими его руками. Без сомнения, то
же испытывают приговоренные к казни, когда находятся в руках палача. И
только когда он почувствовал взгляд этого толстяка Мильзандье... "Если бы я
захотел, - думал Реми. - Если бы я захотел вспомнить... " Какое-то
непонятное волнение сковало все тело, словно он испугался... испугался
вспомнить. Он не решался продвигаться дальше в глубины своего прошлого, как
у него обычно не хватало смелости в одиночку ходить в темноте. Мгновенно
возникало жуткое ощущение опасности... Перехватывало горло. Он начинал
задыхаться. Однако, теперь он мог себе признаться, что все это время он был
словно заворожен этим странным прошлым, которое в глубине его существа ему
казалось похожим на какое-то бездонное подземелье. Никогда у него не хватит
смелости углубиться в этот безмолвный, зловещий, полный опасности мир.
Думая, что он уснул, Клементина прикрыла его ноги пледом, и Реми сделал
раздраженное движение.
- В конце концов, оставят меня когда-нибудь в покое! Невозможно хотя бы
минуту побыть одному!
Он вновь попытался распутать нить своих мыслей, но тотчас же от этого