"Буало-Нарсежак. Человек-шарада" - читать интересную книгу автора

Я вышел от префекта в состоянии полного душевного смятения. Спускаясь
по безлюдной большой лестнице, я осознал, что забыл задать ему тысячу
вопросов... Например: а согласятся ли на такой эксперимент семьи
пострадавших? Если согласие родственников получено, имеют ли право скрывать
от них происхождение органов для пересадки? Что произойдет, если придется
выбирать между пострадавшими: кому из них выжить, а кому погибнуть? Я не
силен в вопросах совести и чуть было не вернулся к префекту с намерением
сказать ему, что, хорошенько взвесив "за" и "против", понял, что не подхожу
для такой миссии. Но это было бы равносильно прошению об отставке. Мне
стало нехорошо при одной мысли, что в данную минуту первые жертвы катастроф
уже направляются в Вилль-д'Аврэ. Я почувствовал такую растерянность, что
был вынужден присесть на скамейку. Открыв досье, я прочел несколько
машинописных страниц, посвященных Миртилю. Молодой человек двадцати восьми
лет. Два фото - в профиль и анфас, наклеенных на картон. Открытое,
симпатичное лицо. Голубые, на вид правдивые глаза, четкий, мужественный,
довольно красивый профиль.
Рене Миртиль был сыном фармацевта. Хорошо учился, потом его призвали
на военную службу, и он провел тринадцать месяцев в Алжире. Затем все пошло
наперекосяк. Подозреваемый в различных кражах со взломом на Лазурном
берегу, он был арестован, потом отпущен на волю; арестован вторично за
ношение оружия без разрешения и сопротивление общественным властям. Будучи
вскоре освобожден, он исчез из виду на два года; служебная записка
комиссара Бертена указывает, что Миртиль, возможно, входил в шайку,
орудовавшую на Юго-Востоке и специализирующуюся на ограблении банков и
почтовых машин. Но доказательств против него не оказалось. Затем несколько
свидетелей, внушающих доверие, утверждали, что видели его за рулем
грузовичка, задействованного в похищении весьма известного лица. Наконец,
следовал список его прегрешений: торговля оружием, валютой, два ограбления
ювелирных магазинов средь бела дня в Париже, кровавое сведение счетов на
улице Бланш, выстрелы в полицейского регулировщика и, разумеется, hold-up
[4] в Орли... Словом, список длинный и удручающий.
На карточке стоял адрес его адвоката - мадам Эбер-Жамен, и я спросил
себя, уместно ли нанести ей визит, но, подумав, отказался от этой затеи.
Какой веский предлог мог бы я найти для такого шага? Не вызовет ли он
подозрения у Эбер-Жамен? Да и чему это послужит, коль скоро Миртилю
предстоит бесследно исчезнуть! Зато мне, пожалуй, было бы интересно
поговорить с Режиной, которая, по словам комиссара Бертена, немало сбивала
Миртиля с пути истинного. Это оказалось сильнее меня: хотелось узнать о нем
поподробнее. Я вынужден был себе признаться, что больше всего меня смущала
назойливая мысль, что Миртиль умрет, как еще никто не умирал до него.
Могила никогда не разверзнется для него. Он уйдет в своеобразное небытие,
бросавшее вызов воображению. Я смотрел на фотографию. Еще несколько часов -
и его лицо станет лицом другого человека, даст приют другим мыслям,
возможно посредственным, и, чего доброго, его станут ласкать руки,
которые... Нет! Это невообразимо! Если умирающий, которому предназначалась
голова Миртиля, был женат, то как должна вести себя женщина в присутствии
мужа - живого, но внезапно ставшего чужим и незнакомым? Что мы, в сущности,
любим в человеке? Искалеченный мужчина... инвалид войны, у которого
обезображено лицо... покинет ли его жена? Но с головой другого?.. А что,
если она потребует развода? Возмещения убытков? Что меня особенно бесило в