"Буало-Нарсежак. Человек-шарада" - читать интересную книгу автора

готовила ему завтрак. И узнал от нее, что у Нериса была не в порядке печень
и он избегал молока. Миртиль же, наоборот, обожал молочную пищу и накануне
казни ел омлет. Следовательно, сомнения рассеялись - натура Нериса
постепенно проявлялась. Несколько мелких фактов убедили нас в этом
окончательно. Так, например, Нерис стал подносить руку к щекам. Марек
первый расшифровал смысл этого жеста.
- Он щупает свою бороду, - сказал он.
В самом деле, Нерис носил бородку, тогда как Миртиль тщательно брился.
Но главное - едва начав ворочать языком, он отчетливо, по многу раз шептал
отдельные слова: "Банк... предупредить..." Разумеется, я тут же сообразил,
что к чему. Я довел до сведения директора банка, где служил Нерис, что он в
доме отдыха и задержится там еще на неопределенное время. Когда важный
полицейский чин говорит завуалированно, напустив туману, люди обычно не
расспрашивают. Они предполагают худшее и помалкивают. Тем не менее
благодаря этому случаю я узнал, что Нерис был образцовым служащим и
отличался едва ли не маниакальной добросовестностью. Значит, операция его
не изменила. Возвращаясь к жизни после совершенно невероятного испытания,
его первой заботой оказалось стремление избежать выговора на работе. Мы
были тронуты и в то же время не могли удержаться от улыбки. Подумать
только! Губы Миртиля произносили такие слова, как: "Банк...
предупредить..." - тогда как казненный был специалистом по ограблениям!
У меня возникло впечатление, что наши пациенты выздоравливали прямо на
глазах. Я сообщил каждому, по мере того как они были в состоянии меня
выслушать, что произошло... Эксперимент, проведенный in extremis [5]
конечности, или органы, заимствованные у потерпевших аварию и обреченных на
смерть... И никто не протестовал. Да что я говорю? Никто даже не удивился.
Они были просто счастливы обрести себя в целости. Чудо пересадки их не
удивляло; все они были наслышаны о трансплантации и знали, что такая
практика вот-вот станет повседневной. Они скорее испытывали эгоистическое
удовлетворение от того, что выбор пал на них. Только одна Симона Галлар,
конечно же, не пришла в восторг от того, что ей досталась нога мужчины. Но
ее реакция не была бурной, как я опасался. Больше всего ее огорчало не то,
что нога мужская, а то, что она волосатая. Тем не менее Симона так сильно
переживала смерть мужа, что, казалось, забыла про эту небольшую напасть.
Вскоре некоторые из оперированных, наименее пострадавшие при аварии,
попытались ходить, стали встречаться в коридорах клиники, приглашать друг
друга в палату, взаимно оказывать услуги. Этьен Эрамбль, что бы он ни
говорил, пошел поздороваться с Симоной Галлар, и на него произвело большое
впечатление то, с каким достоинством держится вдова. Он заказал для нее
цветы. Священник снискал всеобщее уважение. Эрамбль находил, что кюре
воздействует на него успокоительно, Гобри рассказывал ему о своей живописи.
И только Жюмож - случай, который я намеренно пока оставлял в тени, -
держался немножко особняком, казался грустным и не пытался изливать душу.
Что до Нериса, то он, в силу быстрой утомляемости, еще не принимал гостей,
не был еще способен следить за разговором. Я приносил ему сигареты, зная,
что курение - его страсть. Когда у него возникло желание курить, мы
воспользовались этим обстоятельством, чтобы провести новый тест,
составленный так же убедительно, как и предыдущий. Миртиль всегда курил
американские сигареты, а Нерис - французские (у Нериса в кармане мы
обнаружили пачку "Голуаз"). И вот мы предложили Нерису сигареты разных