"Мартин Бубер. Два образа веры" - читать интересную книгу автора

люблю их" (1:23 и сл.). До нас дошел диалог между рабби Акивой, заключенным
в тюрьму римлянами, и неким высокопоставленным римским чиновником,
датируемый первой половиной II в. по Р.Х. (ВТ, Бава Батра 10а). Римлянин,
ссылаясь на один из стихов Писания, утверждает, что Бог обращается с евреями
как с непокорными рабами, Акива в ответ ссылается на стих "Вы - сыновья";
римлянин, однако, видит в различии между двумя речениями различие между
двумя стадиями в отношении к Богу: "Если вы исполняете волю Бога -
называетесь Его сыновьями, если не исполняете - рабами". Еще точнее это
выражено в одном из мидрашей (Псикта Раббати, XXVII): "Если ты исполняешь
Его волю, то Он твой Отец, а ты Его сын; если же ты не исполняешь Его воли,
то Он твой хозяин, а ты Его раб". Речение Иисуса о любви к врагу следует
рассматривать в связи с дальнейшим развитием понятия богосыновства. Но нигде
предпосылкой становящегося действительным богосыновства не делается прямо
любовь к человеку, - только здесь, да к тому же в неслыханно простой форме
этого "для того чтобы", т. е. в форме открытого доступа к богосыновству
всякому истинно любящему. Порожденное эсхатологическим порывом того времени,
это речение Иисуса, рассматриваемое с точки зрения истории веры Израиля,
означает ее дополнение. Где-то была проведена дерзновенная (и, как казалось,
отдельная) дуга, и она замкнула окружность. Рассматриваемая в контексте
истории веры христианства, эта дуга должна, разумеется, казаться начальным
отрезком другой фигуры, чем-то вроде гиперболы. Как эта фигу-

pa вычерчивается дальше, характерным образом обнаруживается в том месте
из Пролога Евангелия Иоанна (1:12), где явленный Логос дает право "верующим
в Его имя" стать детьми Божьими, а в схожем месте (1 Ин. 5:1) всякий, кто
верует, что Иисус есть Мессия, объявляется рожденным от Бога, что выражается
в обращении Павла к христианам из язычников: "Ибо все вы сыновья Божьи по
вере во Христа Иисуса" (Гал. 3:26).
Однако вопрос, занимающий нас здесь, вопрос глубоко еврейский, не
имеющий буквально ни малейшего следа христианского влияния, в трех своих
существенных моментах нашел подобный ответ на пороге нашего времени, в
хасидизме. В качестве наиболее ярких примеров следует привести три рассказа
из жизни цаддиков - руководителей хасидских общин. В первом рассказе речь
идет о "враге" вообще. Один цаддик наказывает своим сыновьям: "Молитесь за
ваших врагов, чтобы все у них было благополучно. А если вы думаете, что этим
вы не служите Богу, знайте, что такая молитва служит Богу больше, чем любая
другая". Во второй истории речь идет о границах понятия "ближний". Один
цаддик обращается к Богу: "Господь мира, молю Тебя освободить Израиль. А
если Ты не пожелаешь освободить Израиль, - освободи гоев". В третьем
рассказе говорится о "враге Бога". Ученик спрашивает цаддика, можно ли
любить того, кто восстает на Бога. Цаддик отвечает: "Разве ты не знаешь, что
первая душа от Бога произошла, а всякая человеческая душа - ее частица? И
когда ты видишь, как одна из святых искорок заплуталась и задыхается,
неужели ты над нею не сжалишься?"
То, что здесь именно так был раскрыт принцип любви к врагу- принцип по
сути не этический, но существующий в чистой форме веры, следует понимать,
исходя из того, что и в хасидизме мессианское воодушевление; еврейства
пережило один из своих взлетов, не приняв в целом формы эсхатологической
актуальности: используя язык парадокса, можно сказать, что это - мессианство
преемственности. И хасиды - во всяком случае, хасиды первых поколений -