"Сергей Буданцев. Мятеж (роман)" - читать интересную книгу автора

Дан сей тов. Калабухову (Преображенскому) Алексею Константиновичу...

Обвисало в сторону Калабухова:
- У вас что же, двойное фамилие?
- Да, я во время революции присвоил себе свою литературную фамилию,
псевдоним...

Уже давно погасли рассыпавшиеся за окном, на земле звезды - Воронеж
потух вдали; справа в прояснившейся тьме, далеко в стороне, живое коле-
балось зарево.
- Что это, Юрий, как ты думаешь?
Северов поднял пухлые веки и буркнул:
- Аграрная программа. Красный петух.
- Не говори глупостей. Ты и так много делаешь их. Надо было тебе
вступать в пререкания с этим председателем. Этот нелепый тон: штабс-ка-
питан и т.д. Зачем это тебе нужно было, хочу я знать?
- М... м... Я устал сегодня. А ты, Алексей Константинович, говорил
так, как будто по жестяному ведру бубнил. Плохо говорил, я поэтому, ве-
роятно, так и рассердился. Можно делать глупости, но говорить их не на-
до, потому что делаешь их всем существом, а в разговоре...
- Ты засыпаешь, сегодня с тобой разговоры коротки. Иди спать.
Северов вдруг встрепенулся.
- Ерунда. Это способ самозащиты. В четвертом часу мне уже не хочется
спать.
Он подошел к стеклу и стало вдруг ясно Калабухову, что черные волосы
Северова - порожденье зыбкой и непроглядной темноты: сейчас они слились
с нею.
- Люблю, - сказал Северов, - пожары.
- Да, да, и я радуюсь, - вдруг горячо отозвался Калабухов. - Это нуж-
но, чтобы горели именья, поместья и всякая сволочь. Юрий, дорогой мой,
нам сегодня устроили третье униженье со дня нашего отступления из-под
Харькова. Эти проверки унизительны, но они пустяки перед тем, что со
мной делали в Наркомвоене, в Москве. Большевики берут под подозренье
всех и вся. - (Северов вернулся к столу). - Я же, они должны знать это,
не изменю революции. Но они - не вся еще революция. Здесь - в крестьянс-
ком брюхе перевариваются наши законы. От них теплее, - посмотри: небу
жарко. Я потому смотрю спокойно на недоверие к себе, что, как большеви-
ки, себя непогрешимым не считаю. Они считают себя безгрешными; может,
они и правы, и следует сознавать свою бесспорность и категоричность, но
я живой человек, я эту свою живучесть, последнее, что меня выделяет из
огромного существа революции - не уступлю. Право живого - колебаться.
Северов привстал, перегнулся через стол и захохотал.
- Алексей Константинович, ты великолепный революционер, но ты никогда
не увидишь новой земли и нового неба, именно потому. Для райской жизни
даже на земле надо умереть и воскреснуть. Большевики сумели умертвить
себя, они проходят страну смерти в мертвенном оживлении, сотрясаясь все-
ми своими теоретическими скелетами и суставами. Тебе сейчас живому чело-
веку весело среди мертвецов, поэтому ты только радуешься, когда тебя бе-
рут за горло костяными пальцами: проверят и отпустят. Но ты, живя, мо-
жешь оживиться. Вот, например, если у тебя спишут в расход папу и маму,