"Сергей Буданцев. Мятеж (роман)" - читать интересную книгу автора

- Позови Юрия Александровича.
Северова не было. Он вышел на перрон.
- В чем дело?
- У Юрия Александровича, в их вагоне, товарищ Силаевский сидят и ска-
зали, что сейчас будет у всех проверка документов...

На перроне, густо облитом растекающимся плавленным пламенем белых пу-
зырей, метелили серые шинели; в этом смятеньи шинелей, сумок, штыков и
пара носилось беспрерывное эхо шума, бившегося во все стены и не нашед-
шего выхода. Множество людей главарей выбирает не сразу: главарей выби-
рают ядра, а ядра сливаются из знакомых друг другу людей. Калабухов
смотрел, как в солдатской массе, галдевшей ожесточеннее, любопытствовав-
шей острее, чем другие пассажиры, вспыхивали и рвались серые лица и сно-
ва тонули под крик:
- Хто они такие?
- Генералы?
- Мы старого режима не потерпим!
Между серыми шинелями мелькнули чакчиры и знакомый расстегнутый всег-
да френч.
- Силаевский! Товарищ Силаевский! - позвал Калабухов. - Откуда эта
солдатня? - тихо спросил он у метнувшегося на крик.
- С Кавказской армии, где-то под Байбуртом были. Пробиваются к себе в
Тверскую губернию.
Около входа в первый класс густела черная толпочка рабочих, вероятно,
железнодорожников. Она увеличивалась и медленно пробивалась к Калабухо-
ву, держась на салон, где главный.
Выдвинулся один, лицо у него оползало и таяло как серый снег; голос
исходил из глухой груди - грозный и шепелявый, повисая на упавшую вправо
губу; человек этот, повидимому, был всегда заводило.
- Я - председатель нашего деповского совета. Кто вы такой, товарищ?
Ваши документы.
Неожиданно, мимо спрашивавшего, пошел в толпу звонкий голос:
- Товарищи! Я командующий первой особой революционной армией: я - Ка-
лабухов.
Калабухов удивился себе и понял, что это лучший и самый быстрый выход
из скучной и всегда неприятной процедуры. Он вдруг почувствовал, что имя
его знакомо, в чьей-то памяти, в памяти грамотеев, сейчас проступают
буквы его фамилии, с марта месяца не сходящей со сводок. Снизу, по мус-
кулам живота подступил ком гордости; он вспомнил, что имя его, когда он
партизанил на Украйне воспевалось хвалебными партийными перьями рядом с
именем Спиридоновой, а в большевистских газетах - чуть ли не с Троцким и
Сиверсом. Гордость и радость за сознательность рабочего люда (он вдруг
воспылал!) пробежали по его красной черкеске: он почувствовал себя порой
и жилой беспокоившегося и дышавшего на станции "человека", он почувство-
вал себя: как бы главным, как бы ответственным... уполномоченным, обле-
ченным. Он почувствовал, что вот именно теперь нужна хорошая революцион-
ная речь, такая, чтобы голос шел в упор, как пулеметный ливень, а ливень
его голоса должен разрядить эту нелепую грозу; после революционного лив-
ня смешно будет проверять документы, справляться, не будут нужны эти
унизительные допросы его и его партизан.