"Юрий Буйда. Переправа через Иордан (Книга рассказов)" - читать интересную книгу автора

- Маша! - крикнул он в темноту дома. - Еще чаю! С сахаром!
Налил в рюмки из узкого высокогорлого графина. Молча выпили.
Из глубины дома донесся звук - сестра шаркала на веранду. Одинокая
женщина приехала к брату, когда была еще жива его жена и дом был полон
детей, и осталась навсегда, добровольно приняв роль молчаливой
ведьмы-экономки, которая за каждой ложкой сахара для гостей, чаевничавших на
веранде, ходила в кухню. Десятки раз за вечер туда-сюда с ложечкой сахара в
подрагивающей руке. Почему? "От терпения вода слаще".
Шеберстов усмехнулся в кайзеровские усы.
- Ведь до сих пор старики свято верят в то, что Анна принесла Илью из
Солдатского дома в картофельном мешке за спиной...
- При мне-то там уже никакого Солдатского дома не было, - напомнил
участковый. - При мне там уже детдом был.
- Поначалу, сразу после войны, там был госпиталь - потому так и
прозвали. Потом осталась одна палата.
В одной большой палате на два десятка коек были собраны инвалиды.
Безногие, безрукие, слепые. Которые сами, без посторонней помощи, не могли
передвигаться. Наступил мир, а они такими и остались - безногими, безрукими,
слепыми, и вот это-то и было самое ужасное: ничего не изменилось. Никаких
чудес. Два десятка молодых мужчин, приговоренных к жизни. Они плохо
представляли себе, что ждет их впереди, какая жизнь. Ясно, что не та, о
которой они вспоминали днем: "А помню, до войны..." Еще они перебирали дни
войны. Впрочем, речь шла не о боях и лишениях, - но о том, как кому-то
улыбнулось перехватить лишнюю пайку спирта или переспать с хорошенькой
санитаркой. Но о чем все помалкивали, так это о будущей жизни. Она
подступала ночами, врывалась в их сновидения кошмарами, чудовищами
смеющимися детьми, женщинами в легких платьях, тяжестью спелого яблока на
ладони, которой уже не было. Как-то Игорь Монзуль, рослый голубоглазый
красавец без левой руки и с оторванными под живот ногами, шепотом рассказал
Илье Духонину о своей жене: "Знаешь, какая у нее красивая грудь... Ей так
нравилось, когда я вот так брал ее груди руками..." Илья понимал, что
никакой жены у Игоря никогда не было. Красивая грудь - была, была и
женщина - из сновидений, из мечты, - жены не было. А потом не стало и Игоря.
Где он раздобыл пистолет, так никто никогда и не узнал. Но однажды ночью
грохот выстрела разбудил инвалидов, и они, еще даже не сообразив, что же
произошло, закричали, завыли, застонали, заплакали, - кто-то включил свет,
вбежали медсестры, санитарки, врачи, тело вынесли. "У него все же хоть одна
рука была, - с завистью сказал Миша Волкобоев. - Пальцы были..."
"Указательный, - в тон ему уточнил Левка Брель. - Да можно и без
указательного..." И все без объяснений поняли, чему раззавидовались Миша и
Левка. По ночам они плакали в голос, кричали, командовали горящими танками,
наводили, целились, выпрыгивали из подбитых самолетов, корчились на минном
поле, - но утром, словно по уговору, никто не донимал товарищей разговорами
о том будущем (а их прошлое и стало их единственным будущим), которое во
всем своем ужасе являлось им ночью. Смерть Игоря Монзуля не обсуждали.
С Анной за картошкой тем вечером пошел Илья, хотя дружки-товарищи по
палате и возражали: "Пусть кто-нибудь, ты ж сегодня именинник!" Был день его
рождения, и они праздновали его в госпитале, в палате - с водкой и
граммофоном, а потом и с гармошкой. Илья упорно учился передвигаться на
своих обрубках. Не ходить - так хоть прыгать, но чтоб - сам, чтобы бабы в