"Инна Булгакова. Соня, бессонница, сон, или Призраки Мыльного переулка" - читать интересную книгу автора

получилось, правда? Помнишь, вечером перед смертью она сказала, что за все
платить надо? Вот и заплатила.
- В каком смысле?
- Ну не в буквальном - в широком, философском. Что и справедливо в
конце-то концов!
- Справедливо? Неужели тебе ее не жаль?
- Нет. Соню жалко... Но Антошка-то как озверел - бить по мертвой... Эх,
жизнь-тоска!
- А как ты думаешь, Ада с Германом хорошо жили? - Сам Егор жил
настолько отъединенно, что про ближайших-то своих соседей ничего не знал.
- Великолепно - потому он и ушел, а? - Клоун подмигнул. - Или его
выгнали?
- Выгнали?
- Ну, не знаю, что там у них стряслось, только семейка распалась.
Ку-ку!
Поднявшись к себе, Егор долго стоял у окна, рассеянно глядя на
голубятника, старую даму, гроздья сирени... Может, прав психиатр и не стоит
вступать в этот круг патологии и ненависти? Страшно. Прошел к стеллажам -
мамино наследство, - взял словарь, нашел слово "инцест" - кровосмешение,
половая связь между ближайшими родственниками... "Любит девочек-пионерочек".
"Герман и Соня? Я с ума сошел! Мерзость, грязь, ангел смеется... Как я
целовал ее волосы, и она сказала, что ни разу к ней не прикоснулся
мужчина..."
Егор швырнул словарь на пол.
- Любимая моя! - сказал он вслух. - Какая б ты ни была, что б ты ни
скрыла от меня - я все равно тебя люблю.

Ночь прошла в привычной бессоннице во дворце правосудия. Вот уже год
его мучили бессонницы, но он боялся и засыпать: всегда один и тот же
невыносимый сон. Впрочем, сейчас не до этого. Главная загадка (он отдавал
себе отчет, что в ней ключ ко всему); почему преследуют именно его? "Я не
свидетель, не преступник - почему такое внимание? Что хотят внушить мне?
Просто испугать? Зачем? Угрожают? Но ведь я не представляю ни малейшей
опасности ни для кого - я ничего не знаю: только то, что напечатал Евгений
Гросс. А между тем чувствую, как суживаются круги - в этой тьме, на
многолюдной улице, в зеленом дворике, - идет незримая охота.
Вернувшись с дежурства домой, Егор быстро осмотрел все комнаты: мамину,
свою и кухню (в силу социальной справедливости после смерти мамы его
полагалось уплотнить, но, по слухам, особнячок обрекался на снос). Кажется,
никто не навещал его ночью, никаких знаков, намеков... оставалось только
ждать, хотя нервная энергия, жизненная сила требовала выхода.
До вечера он провалялся с книжкой на диване, и Смутное время в "Истории
государства Российского" не казалось таким уж смутным в нынешних "сумерках
богов". В сумерках прибыл Роман - прямо из редакции, продуманно небрежно
одетый (эта "небрежность" стоит недешево), столичный журналист-проныра. Так
хотелось бы выглядеть Роману (американский идеал) - и так он выглядел, хотя
за внешним лоском "настоящего мужчины" (занимаюсь восточной борьбой),
"своего парня" (пью водку с мужиками на равных) скрываются, Егор знал,
мягкость, нежность и безволие, что так пленяют женщин, уставших от мужского
самоутверждения. Ромка совершенно по-детски обожал своих друзей, бился в