"Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита (Черновые редакции романа)" - читать интересную книгу автора

- Давай, давай, давай, - сказал Бездомный.
Откупорили фруктовую - и секретарь, и поэт припали к стаканам.
Фруктовая пахла одеколоном и конфетами. Друзей прошиб пот. Их затрясло. Они
оглянулись и тут же поняли, насколько истомились, пока дошли с Площади
Революции до Патриарших. Затем они стали икать. Икая, Бездомный справился о
папиросах, получил ответ, что их нет и что спичек тоже нет.
Икая, Бездомный пробурчал что-то вроде - "сволочь эта фруктовая", - и
путники вышли в аллею. Фруктовая ли помогла или зелень старых лип, но только
им стало легче. И оба они поместились на скамье лицом к застывшему зеленому
пруду. Кепку и тут Бездомный снять не догадался, и пот в тени стал высыхать
на нем.
И тут произошло второе странное обстоятельство, касающееся одного
Михаила Александровича. Во-первых, внезапно его охватила тоска. Ни с того ни
с сего. Как бы черная рука протянулась и сжала его сердце. Он оглянулся,
побледнел, не понимая в чем дело. Он вытер пот платком, подумал: "Что же это
меня тревожит? Я переутомился. Пора бы мне, в сущности говоря, в
Кисловодск..."
Не успел он это подумать, как воздух перед ним сгустился совершенно
явственно и из воздуха соткался застойный и прозрачный тип вида довольно
странного. На маленькой головке жокейская кепка, клетчатый воздушный
пиджачок, и росту он в полторы сажени, и худой, как селедка, морда
глумливая.
Какие бы то ни было редкие явления Михаилу Александровичу попадались
редко. Поэтому прежде всего он решил, что этого не может быть, и вытаращил
глаза. Но это могло быть, потому что длинный жокей качался перед ним и влево
и вправо. "Кисловодск... жара... удар?!" - подумал товарищ Берлиоз и уже в
ужасе прикрыл глаза. Лишь только он их вновь открыл, с облегчением убедился
в том, что быть действительно не может: сделанный из воздуха клетчатый
растворился. И черная рука тут же отпустила сердце.
- Фу, черт, - сказал Берлиоз, - ты знаешь, Бездомный, у меня сейчас от
жары едва удар не сделался. Даже что-то вроде галлюцинаций было... Ну-с,
итак.
И тут, еще раз обмахнувшись платком, Берлиоз повел речь, по-видимому,
прерванную питьем фруктовой и иканием.
Речь шла об Иисусе Христе. Дело в том, что Михаил Александрович
заказывал Ивану Николаевичу большую антирелигиозную поэму для очередной
книжки журнала. Во время путешествия с Площади Революции на Патриаршие Пруды
редактор и рассказывал поэту о тех положениях, которые должны были лечь в
основу поэмы.
Следует признать, что редактор был образован. В речи его, как пузыри на
воде, вскакивали имена не только Штрауса и Ренана, но и историков Филона,
Иосифа Флавия и Тацита.
Поэт слушал редактора со вниманием и лишь изредка икал внезапно, причем
каждый раз тихонько ругал фруктовую непечатными словами.
Где-то за спиной друзей грохотала и выла Садовая, по Бронной мимо
Патриарших проходили трамваи и пролетали грузовики, подымая тучи белой пыли,
а в аллее опять не было никого.
Дело между тем выходило дрянь: кого из историков ни возьми, ясно
становилось каждому грамотному человеку, что Иисуса Христа никакого на свете
не было. Таким образом, человечество в течение огромного количества лет