"Михаил Булгаков. Письма" - читать интересную книгу автора

переписке романа, Евгений, приглашающий себя ко мне на завтра на обед.
Городецкий все о том же "Опанасе".
Между всем этим Сережа Ерм[олинский]. Прошлись с ним, потом он обедал у
меня. Взял старые журналы, пригласил к себе на дачу, говорили о тебе.
Вечером Пилат. Мало плодотворно. Соловьев вышиб из седла. Есть один
провал в материале. Хорошо, что не во второй главе. Надеюсь, успею заполнить
его между перепиской.
Интересное письмо (конечно, на Пироговскую 35а, кв. 6!) из архива
Горького.
"По имеющимся у нас сведениям (?!) у Вас должны быть автографы Алексея
Максимовича...", так вот, мол, передайте их в архив. Завтра напишу, что
сведения эти не основательны и автографов Горького у меня нет.
Ну, вот и ночь. Устал. В ванне шумит вода. Пора спать.
Целую тебя, мой друг. Умоляю, отдыхай. Не думай ни о театрах, ни о
Немировиче, ни о драматургах, ничего не читай, кроме засаленных и
растрепанных переводных романов (а может, в Лебедяни и их нет?).
Пусть лебедянское солнце над тобой будет как подсолнух, а подсолнух
(если есть в Лебедяни!) как солнце.
Твой М.
Поцелуй Сергея, скажи, что я ему поручаю тебя беречь!

2-го июня 38 года
Днем

Дорогая моя Лю!
Прежде всего ты видишь в углу наклеенное изображение дамы, или, точнее,
кусочек этой дамы, спасенный мною от уничтожения. [11] Я думаю постоянно об
этой даме, а чтобы мне удобнее было думать, держу такие кусочки перед собою.
---
Буду разделять такими черточками письмо, а то иначе не справлюсь - так
много накопилось всего.
---
Начнем о романе. Почти 1/3, как писал в открытке, перепечатано. Нужно
отдать справедливость Ольге, она работает хорошо. Мы пишем помногу часов
подряд, и в голове тихий стон утомления, но это утомление правильное, не
мучительное.
Итак, все, казалось бы, хорошо, и вдруг из кулисы на сцену выходит один
из злых гениев...
Со свойственной тебе проницательностью ты немедленно воскликнешь:
- Немирович!
И ты совершенно права. Это именно он.
Дело в том, что, как я говорил и знал, все рассказы сестренки о том,
как ему худо, как врачи скрывают... и прочее такое же - чушь собачья и самые
пошлые враки карлсбадско-мариенбадского порядка.
Он здоров, как гоголевский каретник, и в Барвихе изнывает от
праздности, теребя Ольгу всякой ерундой.
Окончательно расстроившись в Барвихе, где нет ни Астории, ни актрис и
актеров и прочего, начал угрожать своим явлением в Москве 7-го. И сестренка
уже заявила победоносно, что теперь начнутся сбои в работе.
Этого мало: к этому добавила, пылая от счастья, что, может быть, он