"Сергей Булыга. Красные сапоги ("Черная сага" #4)" - читать интересную книгу автора

столицу на поиски счастья. И был тот Хризостол одет в вонючий козий тулуп,
нечесан и немыт, не отличал, где право, а где лево, а из всего великого
числа ремесел он освоил всего лишь одно - искусство объезжать норовистых
лошадей. И это (таковы уж наши нравы) и сослужило ему великую пользу, и
вскоре вознесло на самую вершину людской пирамиды, лишний раз подтвердив ту
печальную мысль, что грубый и неотесанный возница с ипподрома...
Однако довольно об этом! Итак, после довольно-таки длительного
отсутствия я снова оказался дома. Никто не смел меня о чем-либо
расспрашивать. Все делали вид, будто ничего особенного не случилось. Но,
тем не менее, все старались меня сторониться. Наложницы, и те были не в
меру молчаливы, холодны. Но ладно женщины! Однако же и Кракс, с которым я
ежедневно упражнялся в искусстве владения мечом, и тот был осторожен и
немногословен. А с ним-то мы знакомы с самого раннего детства, и это именно
он, Кракс, и нанес мне когда-то первую настоящую рану! Теперь же он молчал.
Молчал и виночерпий. Молчал и псарь. Молчал конюший. Один лишь секретарь,
добрейший Иокан, каждый раз после завтрака являлся ко мне в кабинет,
раскладывал письменные принадлежности, разворачивал свиток пергамента... и,
как и в прежние годы, пускался в пространные рассказы о всякой любопытной
всячине, почерпнутой им частью из письменных трудов, частью из чьих-то
устных рассказов, а частью выдуманных им же самим... а после спрашивал:
- О чем ты сегодня желаешь сказать?
Я неизменно благодарил его за верную службу и отсылал от себя. А после
я призывал Кракса, мы спускались с ним в оружейную, служители плотно
занавешивали окна и, очутившись в полной темноте, мы обнажали мечи и
начинали сражаться. Потом я отдыхал. Потом обедал - в одиночестве, я так
того желал. Потом вновь отдыхал, а Иокан читал мне что-нибудь из древней
философии. Потом я выходил купаться в море. Вернувшись же...
И так я прожил целый месяц. За это время Тонкорукий ни разу не
напомнил о себе. Также никак не обнаружили своего внимания ко мне и члены
Благородного Синклита. Не подавала о себе вестей и Теодора. Не могу
сказать, что последнее меня очень тревожило, однако не стану и скрывать,
что ее молчание было для меня более всего неприятно. Один лишь верный
человек, не буду называть ни его имени, ни должности, и то только уже на
тридцать первый день (точнее, в ночь) тайно явился ко мне, и я имел с ним
длительную и весьма важную беседу. Верный человек поведал мне о последних
столичных новостях и клятвенно уверил, что то неблагоприятное впечатление,
которое я имел неосторожность оставить о себе во время своего последнего
прихода в Наиполь, постепенно сглаживается и, следовательно, вскоре должны
наступить более споспешествующие нам времена. Тогда я спросил, каково
положение на границах Державы, и верный человек с прискорбием сообщил, что
на границах все спокойно. А как идут дела в Великой Пустыне? Верный человек
сразу просветлел лицом и ответил, что вот там-то как раз дела идут, в
порядке исключения, из рук вон плохо - курчавые черные варвары многократно
усилили свой натиск, и Армилай был вынужден отступить, и это отступление
грозит вот-вот перерасти в беспорядочное и паническое бегство. Я ничего на
это не сказал, а только подумал, что, значит, то необычное белое облако,
которое я видел на горизонте, и действительно предвещало о возможности
близкого и счастливого окончания Великого Южного Похода - но это если б я
остался там, ибо при мне бы варвары...
Однако так уж повелось от самого Творения, что человеку лишь потом,