"Иван А.Бунин. Воспоминанiя" - читать интересную книгу автора

Судейкина в роли Богоматери. И в этой "Собакe" уже сидeло не мало и будущих
"большевиков": Алексeй Толстой, тогда еще молодой, крупный, мордастый,
являлся туда важным барином, помeщиком, в енотовой шубe, в бобровой шапкe
или в цилиндрe, стриженный а ла мужик; Блок приходил с каменным,
непроницаемым лицом красавца и поэта; Маяковскiй в желтой кофтe, с глазами
сплошь темными, нагло и мрачно вызывающими, со сжатыми, извилистыми, жабьими
губами.... Тут надо кстати сказать, что умер Кузьмин, -- уже при
большевиках, -- будто бы так: с Евангелiем в одной рукe и с "Декамероном"
Боккачiо в другой.
При большевиках всяческое кощунственное непотребство расцвeло уже
махровым цвeтом. Мнe писали из Москвы еще лeт тридцать тому назад:
"Стою в тeсной толпe в трамвайном вагонe, кругом улыбающiяся рожи,
"народ-богоносец" Достоевскаго любуется на картинки в журнальчикe
"Безбожник": там изображено, как глупыя бабы "причащаются",-- eдят кишки
Христа,-- изображен Бог Саваоф в пенснэ, хмуро читающiй что то Демьяна
Бeднаго..." 46
Вeроятно, это был "Новый завeт без изъяна евангелиста Демьяна", бывшаго
много лeт одним из самых знатных вельмож, богачей и скотоподобных холуев
совeтской Москвы.
Среди наиболeе мерзких богохульников был еще Бабель. Когда-то
существовавшая в эмиграцiи эсеровская газета "Дни" разбирала собранiе
разсказов этого Бабеля и нашла, что "его творчество не равноцeнно": "Бабель
обладает интересным бытовым языком, без натяжки стилизует иногда цeлыя
страницы -- напримeр, в разсказe "Сашка-Христос". Есть кромe того вещи, на
которых нeт отпечатка ни революцiй, ни революцiоннаго быта, как, напримeр, в
разсказe "Iисусов грeх"... К сожалeнiю, говорила дальше газета, -- хотя я не
совсeм понимал, о чем тут сожалeть? -- "к сожалeнiю, особо характерныя мeста
этого разсказа нельзя привести за предeльной грубостью выраженiй, а в цeлом
разсказ, думается, не имeет себe равнаго даже в антирелигiозной совeтской
литературe по возмутительному тону и гнусности содержанiя: дeйствующiя его
лица -- Бог, Ангел и баба Арина, служащая в номерах и задавившая в кровати
Ангела, даннаго ей Богом вмeсто мужа, чтобы не так часто рожала..." Это был
приговор, довольно суровый, хотя нeсколько и несправедливый, ибо
"революцiонный" отпечаток в этой гнусности, конечно, был. Я, со своей
стороны, вспоминал тогда еще один разсказ Бабеля, в котором говорилось,
между прочим, о статуe Богоматери в каком-то католическом костелe, но тотчас
старался не думать о нем: тут гнусность, с которой было сказано о грудях Ея,
заслуживала уже плахи, тeм болeе, что Бабель был, кажется, вполнe здоров,
нормален в обычном 47 смыслe этих слов. А вот в числe ненормальных
вспоминается еще нeкiй Хлeбников.
Хлeбникова, имя котораго было Виктор, хотя он перемeнил его на
какого-то Велимира, я иногда встрeчал еще до революцiи (до февральской). Это
был довольно мрачный малый, молчаливый, не то хмельной, не то притворявшiйся
хмельным. Теперь не только в Россiи, но иногда и в эмиграцiи говорят и о его
генiальности. Это, конечно, тоже очень глупо, но элементарныя залежи какого
то дикаго художественнаго таланта были у него. Он слыл извeстным футуристом,
кромe того и сумасшедшим. Однако был ли впрямь сумасшедшiй? Нормальным он,
конечно, никак не был, но все же играл роль сумасшедшаго, спекулировал своим
сумасшествiем. В двадцатых годах, среди всяких прочих литературных и
житейских извeстiй из Москвы, я получил однажды письмо и о нем. Вот что было