"Энтони Бурден. Вокруг света: в поисках совершенной еды " - читать интересную книгу автора

говорят. - Он же американец! Он слишком глуп и неуклюж! У них в Америке все
подают уже нарезанным! Он просто не знает, как это делается! Он порежется,
этот идиот! Срам да и только!" Появляется картонная тарелка с маленьким
ножом для разрезания утки, и другая - с самой уткой, шипящей, горячей:
голова, ноги, клюв, внутренности - все на месте. Обжигая пальцы, я поудобнее
поворачиваю птицу, следуют несколько секунд не очень ловкой борьбы с ней, и
мне удается отделить ножки, грудку и крылышки, как это принято во Франции. Я
разрезаю голову, чтобы мой друг Филипп мог выковырять мозг (он француз, они
любят утиные мозги). Лучший кусок грудки предлагаю нашему гостеприимному
хозяину, дядюшке Хэю.
Толпа довольна. Они аплодируют. За моей спиной бегают и возятся в
темноте дети. Еще недавно их было всего несколько, но новости об американце
и его друге-французе распространились, и детей стало больше, да и
сотрапезников прибавилось. Они подходили всю ночь, добирались с окрестных
деревень по двое-трое. Они приплывали в своих лодчонках и высаживались на
берег на крошечном наделе дядюшки Хэя. Они цепочкой тянулись по илистому
берегу реки, по валу из высохшей грязи, который служит одновременно
магистралью и дамбой, является частью запутанной, столетиями складывавшейся
ирригационной системы и простирается на сотни миль. Время от времени около
меня появляется какой-нибудь ребенок. Он гладит мою руку или норовит
ущипнуть, притворно удивляясь цвету моей кожи и волоскам на ней. Он в
некотором замешательстве, похоже, более старшие дети подначили его пойти и
ущипнуть Огромного Американского Дикаря, который когда-то бомбил и
обстреливал их деревню, но теперь пришел с миром - поесть утки и выпить
местного ядовитого пойла с героями Отечества. Недавно был мой звездный час,
триумф, достойный Салли Стразерс, - я позировал перед двадцатью
фотоаппаратами, а потом позволил детям, изображавшим приемы восточных школ
единоборств, погонять меня по поляне. А потом я разрешил им, визжавшим от
восторга, связать меня бечевкой.
Утка жестковата и пахнет дымом горящей соломы, в которой ее готовили. А
меконгский виски действует как средство для прочистки водосточных труб. Я
волнуюсь: что со мной будет, когда весь выпитый алкоголь ударит мне в
голову, как я среди ночи в этой узкой, неустойчивой лодчонке, в абсолютной
тьме высажусь (если, конечно, не утрачу к тому времени навыка прямохождения)
на берег и сквозь бамбуковые и мангровые заросли добреду до сонного
поселения каменного века, а потом во взятой напрокат машине буду трястись по
узким тропкам в джунглях и шатким деревянным мостикам вместе с тремя борцами
Народного комитета Кантхо, пока не выберусь на трассу.
Я вовсе не хочу посрамить свой народ. Не хочу, чтобы щедрые и мудрые
хозяева видели, как я буду спотыкаться и шататься. Я не хочу, чтобы от этого
"стола" меня унесли на носилках, чтобы голова моя свешивалась из сампана, не
желаю блевать желчью в черную воду. Я должен им кое-что доказать. Возможно,
мы проиграли эту войну. Возможно, мы бесцельно бомбили, взрывали, убивали и
жгли, а потом просто смылись, как если бы все это оказалось просто
недоразумением... Но, черт возьми, пить мы умеем не хуже этих ребят!
Правда, когда я вижу, как напротив меня дедушка опять подливает себе,
пока какой-то детеныш карабкается к нему на колени, я не очень уверен в
этом. Черт подери! У меня все нормально! Я прекрасно провожу время. Я
улыбаюсь старику и поднимаю свой стакан. Мне нравится этот дед.
Мне нравятся эти ребята. С тех пор как я в Азии, мне еще не приходилось