"Энтони Берджесс. Пожизненный пассажир" - читать интересную книгу автора

скорее всего, подумала, что я тоже спятил. Убрала свой блокнот. Ее ноги,
показалось мне, пока она удалялась, были (да позволено мне будет прибегнуть
к этому слову в контексте ее имени) славными, по крайней мере ладными, не
чета ее гласным и мышиной неприметности. Природа раздает дары по
собственному произволу.

Месяца два спустя я обнаружил Пакстона в клубе для пассажиров первого
класса в цюрихском аэропорту, простертого и храпящего на диване среди
подтянутых бизнесменов, читающих ZГjricher Zeitung. Они, как принято
говорить, держались от него подальше. Я смешал для себя джин с тоником и
сосредоточился на передовице Corriere Ticinese. Никаких новостей, кроме
встречи в верхах и терроризма. Объявили посадку, кажется на Берн, и большая
часть чопорных бизнесменов поднялась из кресел. Пакстон, чье подсознание,
вероятно, отреагировало на объявление, резко пробудился. Верхний зубной
протез у него отвалился, и он восстановил его двумя большими пальцами. Меня
он увидел без всякого удивления. "Вы много путешествуете, - сказал он. -
Впрочем, вы молоды".
"И еще имею жену и детей, чтобы стремиться домой".
"Знаете, куда я сейчас? В Тегеран".
"Ничего местечко, если там не оставаться. А оттуда куда?"
"Кажется... я должен взглянуть... так не помню..." Он полез открывать
свою сумку, но был слишком утомлен для лишних усилий. "Во всяком случае,
какое-то арабское название. Хочу, чтобы это скорей кончилось. Американцы
сбивают гражданские самолеты над Персидским заливом. Надо держаться к ним
поближе. И потом... все время пишут об этих угонщиках самолетов, но мне,
черт возьми, не везет. Они бы стали угрожать мне пистолетом, я бы оказал
сопротивление, меня бы укокошили - и делу конец. Жить вечно нельзя, и не
надо этого хотеть. Я отпраздновал свой восемьдесят первый день рождения по
дороге в Токио. День рождения в полете. Сказал им - и они дали мне
шампанского, но они и так дают его всем".
"Но вы совершили нечто, чем можно гордиться. Нечто совершенно
необычное".
"В Риме - Колизей, в Париже - Эйфелева башня, но я не видел ни того, ни
другого. А также Тадж-Махал где-то в Индии, о нем много разговоров. Только
это не для меня. Для меня - распроклятое кресло и одна и та же штуковина,
которую откидываешь, чтобы поставить поднос во время обеда, а время обеда
хрен знает когда, в самое разное время. Завтрак в три часа ночи. Это
противоестественно. Что-то в этом роде они, я думаю, раньше называли грехом.
Сновать вокруг земли во всех направлениях и не давать солнцу делать свою
сизифову работу - садиться и вставать в положенный час. Уж не знаю, чем это
кончится".
"Вы сами это прекратите. Продолжать ни к чему. Вы доказали все, что
хотели. Возьмите свой паспорт в Хитроу и валяйте в частную гостиницу. В
Истборне или в Борнмуте, вам есть что рассказать".
"О внутренностях самолета, о городах, которые для меня пустой звук?
Сделайте одолжение".
"Это была ваша идея".
"И довольно дурацкая, по правде говоря. Но все равно я к ней привык.
Она стала, как говорится, образом жизни. Манерой жить, чем-то в этом роде. А
вы теперь куда?"