"Сергей Буркатовский. Вчера будет война " - читать интересную книгу автора

жизни. Лучше всего на эту роль, конечно, подошел бы бог. Но поскольку наукой
установлено, что бога нет, вакантное место может занять только человек.
Человек, который в сознании народа сам становится богом.
Всеблагим.
Всезнающим.
Всемогущим.
И он, Товарищ Сталин (можно было бы перечислить для красоты все его
многочисленные должности - но зачем?) был именно таким.
До сегодняшнего (а точнее, уже вчерашнего) вечера.
Лежащая на столе картонная папка, заложенная вместо закладки
ярко-красным лоскутом. И часы. Сталин знал, что именно отсчитывают мерно
сменяющие друг друга темно-серые цифры на жемчужном фоне. Они отсчитывают
секунды его, Товарища Сталина, жизни.
Ему была невыносима сама концепция смерти. Его собственной физической
смерти. Он давно составил свое мнение о загробной жизни - в шкворчащие котлы
и райские кущи он не верил ни на грош. Потому и ушел из семинарии. Он строил
свою загробную жизнь иначе - она должна была продолжиться в строчках книг на
библиотечных полках, в грохоте заводов и фабрик, в отблеске штыков
непобедимой Красной Армии. Да, фундамент его бессмертия обильно смачивался
людской кровью. Но что с того? Павшие за правое дело так или иначе
отвоевывали свою долю вечной жизни, а уничтоженные враги... Кто заботится о
врагах?
К тому же сама суть его бессмертия не имела ничего общего со спрятанной
за семью морями Кощеевой иглой. Она растворялась в грядущей счастливой (да,
счастливой!) и гордой жизни миллионов и миллионов граждан Великой Державы.
Такую основу не по силам сломать никому.
Никому... Кроме сумасшедшего жалкого человечка со странной, нелепой,
звучащей как похоронный звон профессией - "Веб-дизайнер". Даже в столь
подавленном состоянии Сталин не мог не отдать должное... врагу? Нет. Никакой
враг не мог бы разрушить дело всей его жизни так внезапно и надежно.
Странный пришелец был посланцем иной, нечеловеческой силы, пресловутого
Рока, ужасавшего еще сотни и тысячи древних мудрецов и гениев. Самое
смешное - он даже и не понимал, что в доставленном им послании было самым
важным.
Та дата, которую из последних сил выкрикивал на допросах этот человек -
двадцать второе июня этого, сорок первого года, - не имела никакого значения
по сравнению с какого-то там марта пятьдесят третьего. То, что точный день
смерти его, Сталина, этот невозможный, с точки зрения диалектического
материализма, человек не запомнил, было особенно обидно, но почему-то
убедительно. А что до войны... В конце концов, этот бесноватый (он сам ввел
это слово в оборот, как и многие до того, но этим он гордился особо)
ефрейтор когда-то все равно должен был напасть. Да и сама дата уже мелькала
и в донесениях разведки, и в "доброжелательных" посланиях заклятых друзей.
Правда, в некоротком списке других дат, многие из которых уже прошли.
Собственно говоря, ОНА тоже рано или поздно приходит за всеми людьми.
Но теперь он получил от НЕЕ послание. И послание это, спрессованное в папку
весом едва в четыре фунта, давило на сердце весом двухметрового слоя земли
над могилой. Собственно говоря, с НЕЙ можно было бы и смириться. Если бы не
легион теней, неосязаемых, словно бы пришедших из ночных кошмаров (даже
наедине с собой он не мог сознаться сам себе, что именно они, эти тени,