"Юлий Буркин. Какукавка ("Если", #7, 2002)" - читать интересную книгу автора

Поляна девятого сентября тысяча восемьсот двадцать восьмого года (по
старому стилю), умер на станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги
десятого ноября тысяча девятьсот десятого года..."
- Отчего умер? - глухо прервал его граф.
- Сейча-ас... - диковинный посетитель снова полистал книгу. - Ага. Вот.
"Последние годы жизни Толстой провел в Ясной Поляне в непрестанных
душевных страданиях, в атмосфере интриг и раздоров между толстовцами с
одной стороны и Софьей Андреевной Толстой - с другой. Пытаясь привести
свой образ жизни в согласие с убеждениями и тяготясь бытом помещичьей
усадьбы, тайно ушел из Ясной Поляны, по дороге простудился и скончался..."
- Значит, все-таки ушел... - тяжело покачал головой Толстой и как будто бы
сразу осунулся. - Поздненько, поздненько решился... Ну и что же знают обо
мне в двадцать первом столетии? Что это за книжонка-то у тебя?
- "История русской литературы. Конец XIX - начало XX века". Вас в нашем
времени почитают за величайшего русского писателя. Да что там русского?
Мирового! - юноша, приходя в себя, хитро глянул на графа. - Но лучше бы вы
после "Войны и мира" уже не писали ничего...
- Почему это?
- А вот... - он поискал глазами, нашел и прочел: "Книга "Война и мир"
стала уникальным явлением в русской и мировой литературе, сочетающим
глубину и сокровенность..."
- Это я и без тебя знаю, - перебил Толстой. - Что там дальше-то? Что про
"Каренину"?
- Сейчас, сейчас... "Духом скорбного раздумья, безрадостного взгляда на
современность веет от романа "Анна Каренина"... Здесь сузились эпические
горизонты, меньше той простоты и ясности душевных движений, что были
свойственны героям "Войны и мира"... Та-ак, и вот еще: "Анна Каренина" -
остропроблемное произведение, насыщенное приметами времени, вплоть до
газетной "злобы дня", подобно написанным в ту же пору романам Тургенева и
Достоевского..."
- Сузились, значит... Докатился, - мрачно сказал Толстой, - с Достоевским
сравнили. Был бы его Мышкин здоров, чистота его трогала бы нас. Но чтобы
написать его здоровым, у Достоевского не хватило храбрости. Да и не любит
он здоровых людей. Думает, если сам болен, то и весь мир болен... Да-а,
видно, зря я за "Каренину" взялся. А ведь и сам чувствовал: мелко. Для
меня-то...
- Вот-вот, - подтвердил очкарик.
- Ладно... Что там еще пишут? Что за книги были у меня еще?
- Та-ак... "В восьмидесятые годы Толстой заметно охладевает к
художественной работе и даже осуждает как "барскую забаву" свои прежние
романы и повести. Он увлекся простым физическим трудом, пашет, шьет себе
сапоги..."
- Молодец, - оживился граф, - всегда мечтал в глубине души...
- Да вот только непоследовательны вы, - перебил его юноша. - В девяносто
девятом у вас опять вышел роман. "Воскресение"...
- Хороший?
- Да ничего, конечно. Вы же, Лев Николаевич, все-таки мастер... Я, правда,
не читал, кино только видел... Конец там какой-то дурацкий...
- А герои кто?
- Проститутка, Маслова, по-моему, и какой-то барин... .