"Андрей Михайлович Буровский. Тайга слезам не верит ("Сибирская жуть" #5)" - читать интересную книгу автора

канализацию, прибивал гардины, перетаскивал мебель. Делал и очень многое из
того, что принято считать занятием сугубо женским: готовил, стирал, убирал,
даже вроде бы неплохо шил. Жизнь приучила его делать совершенно любую
работу.
Первый удар Ревмира нанесла, когда стала называть себя Риммой. Это
Миронов еще пережил.
Второй удар Ревмира нанесла, когда пошла в инженеры. Старик ждал, что
она закончит свой дурацкий институт и все равно пойдет трудиться в органы.
Ревмира-Римма не пошла, и это был третий удар.
Четвертый удар состоял в том, что Ревмира не стала вступать в партию.
Да еще как легкомысленно!
- Меня тянут, - рассказывала Ревмира, - а я им - сперва выгоните из
КПСС всех сволочей, тогда пойду!
Миронов пытался раскрыть дочери глаза на место партии в мире, но, как
видно, уже опоздал, а может, делал это недостаточно доходчиво. Многое,
слишком многое казалось Миронову словно бы само собой разумеющимся, слишком
многое было очевидно для него, как солнечный свет. Очевидно было, что дочь
вырастет и поймет. Не может не понять, не стать, не пойти, не сделаться...
Много позже, когда дочь уже давно будет жить своими мозгами, Миронов
будет вспоминать, и горько качать головой: надо, надо было запретить!
Наказать! Запереть! Зажать между коленями и...! Словом, надо, надо было
действовать, а не ублажать, формировать и учить девочку.
Но что толку в поздних сожалениях! Пятый удар был наиболее страшен, и
удар этот звали Володей. Владимиром Павловичем Стекляшкиньш. Миронов и сам
понимал, как оскорбительно вытянулось у него лицо при виде будущего зятя.
Слишком молодой, всего на год старше Ревмиры, бледный, веснушки, в очках,
непропорционально тощий, явно хилый... "Нет", - чуть не застонал Миронов,
что его внук должен родиться от такого...
Шестой удар нанесли уже оба, и этот удар звали Ира. Родилась внучка, а
больше детей Ревмире иметь, как оказалось, нельзя. И остался Миронов не
только без сына, но что и вовсе безнадежно - без внука.
А седьмой удар... Да, его нанесли тоже оба. В перестройку... впрочем,
эту историю я уже рассказывал. И эта история оказалась той последней
соломинкой, которая переломила спину верблюда.
С тех пор здоровенный долговязый старик только сидел в своей комнате и
ни с кем толком не разговаривал. Ну их! Перестав общаться с зятем и дочерью,
Миронов жил неплохо и даже иногда вовсю злорадствовал.
Иногда, если их не было дома, Миронов делал что-то в доме: по своему,
так, как ему хотелось. А с особенным удовольствием - если Стекляшкины
вызывали слесаря, и просили его принять, пока будут на работе. А Миронов сам
делал все, что надо, и отправлял слесаря назад, объяснив обалдевшему парню,
что это зять у него - козел безрукий, ничего делать не умет, вот и гоняет
без толку слесарей.
После каждой такой истории зять неделю дулся на Миронова, а Миронов
упивался своей маленькой, но все-таки победой.
Светом в окошке стала внучка Ирка, когда ребенок начал подрастать.
Родили ее идиоты и воспитывали по-дурацки, от начала до конца неправильно. А
она все-таки росла "правильной" - боевой, активной, и все громче в доме
раздавался голос Ирки. В первый раз Ирке разбили нос в семь лет. Мама
отмывала Иркин нос, запихивала в него вату и квохтала, что девочке так вести