"Владимир Буртовой. Щит земли русской (fb2) " - читать интересную книгу автора (Буртовой Владимир Иванович)

У края земли русской

Неожиданно, с криком, жесткими крыльями разметав в стороны густые метелки серебристого ковыля, из-под ног коня взлетел курганник и поднялся в знойное июльское небо. Высоко-высоко, под одиноким, словно застывшим на месте облаком, он закружил в потоке сухого воздуха, разглядывая сверху далекую землю и людей в блестящих доспехах. Там, на могильном кургане, он только что уступил этим людям недоклеванное, в кровавых перьях горячее тело молодой куропатки.

А вдавленный в землю грузом прожитых веков могильный курган глухо стонал под копытами богатырского коня. Грузно переступая, поднялся серый широкогрудый конь на заросшую вершину кургана и устало тряхнул длинной гривой, роняя белую пену с железных удил.

Всадник привстал в стременах, поднес к глазам широкую ладонь и повел взглядом по дикой степи от края и до края. Степь холмилась впереди, широкие и бесшумные волны разнотравья текли по сторонам. Назад обернулся – и за спиной конной русской заставы, насколько хватало глаз, опять же степь, степь. А там, у южного края земли, широкой серебристой рекой марево размывало небо склон. И где-то далеко, за этим маревом, извечный враг Руси – печенежская орда.

Иоанн Торник, василик[1] византийского императора, осто рожно подвел легконогую соловую кобылу к правому стремени всадника и остановился чуть ниже Славича, сотенного русской заставы.

– Дале еду я один, о славный витязь. – Иоанн наклонился в сторону Славича всей своей высокой и худой фигурой в просторном дорожном халате серого цвета.

Славич повернул к Иоанну широкое бородатое лицо. Ни один мускул на нем не дрогнул, когда стал прощаться с византийцем.

– Повеление воеводы Радка я исполнил: проводил тебя за кон[2] земли Русской. – Славич говорил тихо, басом, играя пальцами на рукояти меча. – Долгом же своим почитаю сказать тебе, посол византийский, чтоб остерегался в пути: совсем рядом ходят печенеги. Днями шли гости[3] из южных земель, видели печенежские вежи[4] в четырех днях хода от реки Рось. Могут повстречаться разбойные скопища.

Иоанн, делая вид, что ему нечего бояться, отмахнулся длиннопалой рукой:

– Печенегам нечем у меня поживиться, разве что малоценной пушной кладью, взятой в Киеве. В убыток нынешним летом торговля была. Кланяйся, витязь, князю Владимиру от меня за хлеб и кров в Киеве, жалею, что не видел князя, другому василику пришлось грамоты оставить. Дела важные позвали в Константинополь. Как улажу их, будущим летом снова поднимусь Днепром с богатыми дарами князю и княгине Анне.

Иоанн ткнул кобылу острым кулаком в потную шею и спустился с кургана на южную сторону.

Вспомнил Иоанн ране не предвиденные и потому спешные сборы в дорогу, и кольнуло под сердцем: столько товаров пришлось отдать киевлянам за полцены! Теребили бороды торговые мужи Киева, глядя, как покатили с Горы Кия груженные до верха возы императорского посла Торника. И гадали меж собой, что же стряслось в Константинополе, если так спешно отъехал, не вручив самолично грамоты князю Киевскому? Прошлым летом не отъехал даже тогда, когда получил весть о смерти старого отца. А ныне… Порешили единодушно, что зреют вновь смутные дела в столице Византии и хитрый василик надеется словить более крупную рыбу в мутной воде дворцовых интриг.

Откуда было им знать, что спешит посол не в Константинополь, а в земли печенежского кагана Тимаря…

Четыре раза выбирали место под ночлег у тихих степных речушек, в зарослях ивняка, и снова в путь, под нещадным солнцем по ковыльному морю, навстречу неизвестности. Иоанн ехал, предаваясь мыслям о том, как все будет хорошо в его жизни, если замысел брата Харитона свершится. А за исход своего дела он не сомневался: печенежские нравы и отношения князей он изучил за многие годы до тонкости, знает, где и на чем выгоду получить.

– Господин, – раздался рядом хриплый, жаждой перехваченный голос. С Иоанном поравнялся на рыжем коне Алфен, взятый на лето присматривать за товарами. Боязливым оказался на чужой земле этот Алфен, с заячьей душой. А на руку не чист, это успел заметить Иоанн. Но молчал, делал вид, что не замечает воровства – ждал, когда Алфен попадется на крупной краже. Тогда уж ему от клейма раба не уйти! Торник своего не упустит.

Иоанн скосил глаза влево: жирное и потное лицо Алфена – само страдание. Рыжие всклокоченные волосы прядями прилипли к гладкому лбу и впалым вискам, широкий нос и тугие щеки в испарине.

– Смотри вперед, господин! – Алфен вскинул дрожащую руку на юго-запад. – Вон там, под солнцем, пыль!

И тут же из-за высокого увала посыпались конные печенеги. Посыпались густо, как сыплется пшено из дырявой торбы. Печенеги увидели караван, малую охрану при нем и полукругом потекли вниз по склону. Горячая степь задымилась позади всадников сизой пеленой. Иоанн услышал, как за спиной тревожно загалдела посольская стража у возов с подарками императора, вот-вот пустят коней вспять. Он тут же повернулся в седле и прокричал своим:

– Стойте спокойно!

Впереди печенегов, размахивая саблей, летел молодой всадник на белом коне. Длинные черные усы – будто крылья стрижа – вразлет. Парчовый халат поверх тонкой кольчуги выдавал знатное происхождение. Иоанн тут же узнал его, по-детски радостно – судьбе угодно было покровительствовать ему! – вскинул над головой длинные руки и закричал:

– О храбрый князь Анбал! Привет тебе, сказочный витязь степи! Привет тебе, великий внук великого кагана Кури!

Тот, кого он так искренне приветствовал, сдержал коня, осторожно приблизился, опустив занесенную для удара саблю. Потом по его широкоскулому лицу разлилась улыбка, узкие глаза вспыхнули радостным блеском.

– Привет и тебе, греческий посол, – ответил Анбал. Он сделал знак рукой всадникам остановить бег коней, резко и, как показалось Иоанну, с досадой бросил саблю в красивые ножны: сорвалась добыча! Но посол был постоянным гостем кагана. И его, Анбала, одаривал щедро каждый раз, имея какие-то виды на будущее.

– Что за нужда в такую жару пылить одежду по нашим степям? Мы ждали тебя после лета.

– Добрые вести привез я великому кагану, – торжественно, как и подобает послу могущественного императора, заговорил Иоанн. Теперь он будет жить, если конь донес его до места так счастливо. Высокий и морщинистый лоб Иоанна разгладился, тревога из сердца ушла, и желтые лисьи глаза улыбались Анбалу, его резвым всадникам и всей печенеж ской степи. И не зря. Ведь повстречай он незнакомого князя или диких разбойников – скатиться бы посольской голове с плеч в ковыль, под конские копыта. И писанные императором грамоты не спасли бы. В лучшем случае, взяли бы в плен да продали бы в рабство.

– Здоров ли каган Тимарь? Все ли здоровы в его светлой и большой семье?

– Э-э-э, – Анбал сплюнул и небрежно махнул рукой, что озна чало: чем скорее умрет старый Тимарь, тем ближе подступит к заветной цели он, Анбал. Разве не ему, внуку Кури, по праву принадлежит место на красной подушке в шатре каганов? Когда князь киевский Владимир убил Курю, мстя за отца своего, Святослава, он, Анбал, был еще слишком мал, чтобы бороться, но теперь…

– Что за вести привез ты, Иоанн? – снова и уже настойчиво спросил печенежский князь.

– Вести мои, славный витязь, таковы, что можно взять безмерную добычу и без великого труда, – ответил Иоанн. О-о, как заблестели черные глаза молодого хищника! И как нетерпеливы стали движения его сильных рук!

– Наверно, ты знаешь о чужом торговом караване, который идет к каменным завалам на Днепре? – Анбал быстро скользнул языком по сухим губам. – Если хватит для набега моих нукеров, то добычу разделим по чести, – тут же предложил печенежский князь.

– Нет, славный витязь. Я хочу подарить вашему кагану не караван с товарами. Я хочу подарить кагану… всю Русь!

Анбал подпрыгнул в седле так, что белый конь присел на задние ноги и зло повел глазами на всадника.

– Как? – вскрикнул князь, не опасаясь вызвать неудовольствие византийского василика своим недоверием. – Ты хочешь подарить Русь этому хромоногому Тарантулу и его зажиревшему брату – кагану, которым давно пора вспороть… – он вдруг замолк, словно на полном скаку задохнулся встречным ветром, оглянулся: нукеры ехали в полусотне шагов, занятые своими разговорами, а Иоанн отметил про себя: «Хоть и храбришься ты, князек, а все же кагана побаиваешься. Молодо еще вино, кисло, со временем перебродит…»

Незаметно за разговорами поднялись на вершину увала. Внизу, в просторной долине на берегу реки, расположились печенежские вежи. В центре, на невысоком возвышении речного берега близ группы степных ветел красовался величественный, белого шелка шатер кагана Тимаря и стража видна вокруг. Набирал охрану родной брат кагана, хромоногий князь Уржа. Это о нем с опаской говорили печенежские князья, подвластные кагану, что не Тимарь правит ими, а беспощадный и длиннорукий калека – старик Тарантул.

Прозрачный сизо-синий дым, мешаясь с серой пылью, сплошным пологом накрывал долину, застилая очертания гористого на востоке среза земли: туда тянул над долиной слабый ветер. Иоанну никогда раньше не приходилось видеть такой силы степняков, собранной воедино. И мелькнула тревожная мысль: а не проведал ли уже Тимарь о том, что он только собирается сказать ему? Не уйдет ли из рук верная и не малая прибыль, которую можно без лишних хлопот положить в свою кису[5]? Но ведь никто раньше его из Киева в степь еще не выезжал, другие гости еще держат торг на киевской Горе[6]. Иоанн успокаивал себя и смотрел на долину, на печенежское войско. Приметил, как у самой близкой и бедной кибитки – передний край ее был изрядно потрепан – пожилая седая женщина, присев на корточки, доила рыжую флегматичную кобылу.

– Не счесть мне, сколь велико войско кагана! – вырвалось невольно у Иоанна Торника.

– Хорошему стаду нужен резвоногий пастух, иначе волки и барсы растащат скот по суходолам, – откликнулся князь Анбал, а потом, пытливо заглянув в зелено-желтые глаза Торника, сказал: – Хотел бы и я знать, о чем будет речь в Белом Шатре и на какое время назначит каган поход на Русь. Собрать бы родственников своих по такому поводу воедино. Вдруг да удобный случай представится… – Анбал не уточнил, о каком случае помышляет, но Иоанн и без того понял молодого князя.

– Обо всем поведаю тебе, славный витязь, не сомневайся в моей дружбе, – не задумываясь, пообещал Иоанн. Он щедро одарил Анбала шкурами куницы и горностая, спустился в долину, к Белому Шатру и черной страже возле него. Едва успел спрыгнуть с коня, размять затекшие ноги и сделать по вытоптанной траве два-три шага, как из-за сумрачных нукеров с копьями, припадая на левую ногу, вышел низкорослый и сгорбленный старик. Седые усы его свисали до подбородка, смешиваясь с редкой и тоже седой бородой. Широкие скулы выдавались в стороны, словно старик постоянно втягивал в себя воздух сквозь стиснутые зубы. Конец кривого меча в ножнах волочился по траве.

Иоанн поймал на себе немигающий взгляд старика и, вдруг ощутив вялость в ногах, вторично в этот день испугался за свою жизнь. Подумал: «Что-то случилось в печенежском стане, если Тарантул так встречает, словно врага заведомого».

Не в силах стряхнуть с себя оцепенение от тяжелого взгляда Уржи, Иоанн все же переборол набежавшую к горлу мерзкую тошноту, склонил голову как можно почтительнее и приветливо сказал:

– Не узнаешь меня, о славный страж великого кагана Тимаря?

– Я узнал тебя, византиец. – Уржа сунул скрюченные годами и хворями пальцы за пояс темного шелкового халата. – Узнал я и того, кто отъехал от тебя с подарками. О чем вели речь всю эту долгую дорогу до шатра кагана?

Иоанн содрогнулся от холодного голоса Уржи – старик не назвал посла даже по имени! – и торопливо заговорил, стараясь упредить новый, быть может, роковой для себя вопрос:

– О недремлющий страж божественного кагана! Я одарил молодого князя несколькими шкурами за то, что он указал мне кратчайший путь по степи к Белому Шатру. Подарок, который я привез пресветлому кагану, не имеет себе цены и во много раз дороже подарков могущественного императора Византии. Проси, о светлый князь, дозволения встать перед повелителем степи, вручить грамоту и молвить слово приветствия.

Уржа внимательным взглядом окинул высокие возы, запыленную стражу около них, сделав Иоанну знак следовать за собой, без слов повернулся и захромал к шатру. Иоанн торопливо отстегнул от пояса меч и протянул его бледному Алфену. Перекрестился.

– Войди, византийский посол, – снова проскрипел горлом Уржа и сузил до предела злые, холодные глаза. – Великий каган примет тебя и щедрые дары твоего императора, – и сам вошел в шатер послушать, о чем будет говорить византиец.

Высокому Иоанну пришлось чуть ли не вдвое согнуться: всякий входящий уже на пороге склонял голову перед хозяином Белого Шатра. Не разгибаясь, Иоанн опустился на ковер нежной и теплой шерсти.

– О великий каган, – сказал он, – важное дело вынудило меня, не дождавшись встречи с князем Владимиром, оставить Киев и поспешить на встречу с тобой.

Тимарь сидел на высокой круглой подушке из красного бархата. Широкое расплывшееся лицо, длинные с проседью усы, короткая, вся в складках, шея. Одет каган в кафтан зеленого цвета и черные шелковые шаровары, которые не могли скрыть полноту коротких ног. Тимарь сделал нетерпеливый жест рукой, подзывая Иоанна ближе. Рядом восседал будущий властелин Дикой Степи – сын Тимаря Араслан, шестнадцатилетний княжич. Араслан узнал византийского василика, сдержанно улыбнулся ему и посторонился, уступая место возле отца.

– Где же гуляет мой ворог, этот князь Киевский? – спросил Тимарь. – Садись сюда, рядом. Но говори тихо, и у этого шатра есть чужие уши. Как здоровье нашего большого друга императора Василия? И что нового на Руси?

Иоанн заговорил не торопясь, выигрывая время, чтобы успокоиться после неласковой встречи с Тарантулом и собраться с мыслями.

– Божественный император в полном здравии, – ответил Иоанн. – Он шлет тебе, владыка степей, немалые дары.

– Я потом посмотрю те дары. Есть ли мне грамота, им писанная? Что просил передать на словах император Василий?

Что просил сказать кагану византийский император? Иоанн Торник, даже среди ночи поднятый с постели, мог бы слово в слово повторить разговор с императором, который состоялся накануне его отъезда из Константинополя на Русь.

Иоанн, временно отстраненный от поручений василика, со брался ехать с товарами в Киев. На прощальный ужин пригласил родных и друзей, зазвал их под своды старого, но крепкого еще дома – наследственного гнезда Торников. Дом этот, постоянно обдуваемый то холодными ветрами с Русского моря, то жаркими – со Средиземного, стоял на крутом берегу Золотого Рога, на виду множества купеческих кораблей, прибывающих в «вечный город» для торгов. Достался дом Иоанну после нелепой и случайной смерти отца. Его убили в темном переулке возле монастыря Мамонта, где останавливались обычно киевские купцы – отец наводил у них справки о сыне Иоанне.

Убийцу, беглого одноухого раба-египтянина, умирающего голодной смертью в огромном чужом городе, слуги старого Торника все же изловили. Младший брат Иоанна Харитон держит теперь его у себя, в темном подвале, и время от времени до полусмерти травит голодными псами. Вылечит лекарь раба, оживет несчастный – Харитон снова напускает на него собак. Уже минула зима в таких муках для убийцы, но он, полусъеденный, все еще жив был на день отъезда Иоанна.

– Ты есть хотел и убил моего отца, – говорил египтянину Харитон. – Псы тоже есть хотят…

В разгар ужина совсем неожиданно в зал, в сопровождении услужливого Алфена, вошел императорский этериот[7] с наказом срочно явиться в Большой дворец.

– Зачем? – удивился Иоанн и поставил на стол недопитую чашу вина. – Зачем и кому я понадобился так поздно?

Когда же угрюмый этериот пояснил, что зовет бывшего василика сам император, язык отнялся от радости. Вспомнил! Вновь вспомнил о нем божественный василевс![8] Прежде он, василик и тайный доглядчик Иоанн, не единожды оказывал разные услуги императору, но был на время полузабыт. Наступили новые времена. Русь приняла христианство, и не было выгоды для Византии, как в былые годы, ссориться с ней. Все чаще и чаще обращался теперь Константинополь к северному соседу за военной помощью. И вот – снова нужда в нем, многоопытном василике Иоанне.

– Поспешим, брат, – поднялся первым из-за стола Харитон. – Я провожу тебя и дождусь у ворот дворца. Ночь темна и потому опасна.

Иоанн распорядился оседлать коня и в сопровождении слуги Алфена и вооруженного Харитона – императорского друнгария[9] – выехал тотчас же, вслед за молчаливым рыжеволосым этериотом, пожилым наемником из варягов.

Улицы, укрытые тенью от каменных дворцов и церквей, в этот поздний час были мертвы, без пешеходов, с редкими тусклыми огнями в окнах да с настороженными бродячими собаками у стен. И только кресты над куполами xpaмa Святой Софии четко просматривались в свете полной луны, вставшей там, за Босфором, на восточном небосклоне над далеким, холодным еще по весне Русским морем.

Проехали торговое место между форумом Константина и площадью Тавра, потом по мощеной главной улице Константинополя – Месе, и вот – за высокими, холодными с зимы стенами – дворец императоров.

Недалеко от входных ворот Алфен остался стеречь коней под стройными и неподвижными, будто выточенными из черного мрамора кипарисами. Этериот провел Иоанна гулким коридором с тусклыми огоньками светильников у потолка и, миновав Золотую палату, ввел в палату Юстиниана, где только что семья императора принимала поздний ужин. Этериот так же молча развернулся и вышел.

Бледный, с лицом будто из мятого желтого пергамента, император Василий тяжелым взглядом пригвоздил своего забытого василика к мягкому ковру. Не поднимая головы, Иоанн подполз к позолоченной туфле василевса, припал к ней в раболепном поклоне, вдыхая аромат благовоний, которыми была пропитана одежда императора.

– Слушай меня, мой верный василик, – размеренным суровым голосом заговорил император. – Узнал я, что собрался ты в земли русов торговать, позвал тебя и велю исполнить важное дело. Говорю тебе, Иоанн: Византия стоит перед трудной войной с арабами. А против арабов нужна большая сила! И ее должны дать мне Русь и печенеги.

Император Василий легонько коснулся концом туфли плеча Иоанна Торника, и тот осмелился поднять голову, взглянуть снизу вверх на своего владыку.

– Поезжай на Русь, а после Руси непременно заедешь в печенежские степи. Обещай кагану Тимарю и печенежским князьям много золота за воинов. И еще передай кагану, что за мир с Русью буду щедро платить я. Помни, Иоанн: если печенеги вновь пойдут на Киев, как и прошлым летом, – князь Владимир не даст мне ни одного меча! В посольство с тобой посылаю отважного василика Парфена. Муж умом крепок, не один раз исполнял мои дела в Болгарии и в Армении, но на Руси еще не бывал. За доброго помощника будет тебе в делах. Поутру получишь у проэдра[10] грамоты к князю Владимиру и печенежскому кагану. Василевс, горбясь под темным бархатным плащом, отошел в сторону, взял с кроваво-красного мраморного стола тяжелый кожаный мешочек, кинул его к коленям Торника. Глухо звякнуло золото в просторной палате, и звук этот отдался приятной истомой в сердце Иоанна.

– Это, василик, на случай убытков в побочных торговых делах, чтобы твоя голова не отвлекалась от моего поручения. Тебе не один раз удавалось прежде натравить печенегов на Киев, еще во времена Кури и Святослава. Теперь же сумей примирить врагов во имя спасения Византии. Князю Владимиру скажи, что я прошу забыть старые обиды, которые случились между нами после битвы под Авидосом. За воинов готов я уплатить дань вперед, до прибытия их в Византию, а не как прежде, по окончании службы императору. В середине лета жду тебя с добрыми вестями. И с сильным войском от князя Владимира и от печенегов.

Иоанн поклялся сделать, как повелел божественный василевс. Если бы знал владыка Византийской империи, в какие ненадежные руки вложил он судьбу своего замысла!

Ликующий, окрыленный нежданным подарком в кожаном мешочке и вниманием императора, взобрался Иоанн в прохладное седло и выехал на темную улицу, где его нетерпеливо поджидал брат Харитон.

– Отпусти слугу, Иоанн, и едем ко мне. Дело неотложное есть.

Харитон провел его в глубокий подвал под домом, усадил среди дубовых бочек с дорогими винами, зашептал, склоняясь к уху:

– Брат мой, доверюсь тебе, как себе самому, а ты послужи нам в великом деле и не будешь без прибыли и славы.

– Слушаю тебя, – отозвался Иоанн, с интересом глядя на Харитона.

Из-за стены донесся тягучий стон. Иоанн насторожился, с беспокойством повернул туда голову.

– Это египтянин. Вчера вновь травил его собаками.

– Казнил бы ты его разом. Грех ведь человека так мучить, – сказал Иоанн, но Харитон резко возразил:

– Нет, брат! Убийца всю жизнь будет умирать! Но не о том хочу вести речь. Слушай, брат. Конная этерия стонет под жестокой рукой императора, казна скудеет день ото дня из-за бесконечных и бесплодных войн в Болгарии и на Востоке, недовольство в легионах становится всеобщим. И есть уже люди, которые готовы дать присягу другому императору, не жадному.

Иоанн съежился, ладонями загородился от этих жутких, холодных, будто осколки льда, слов.

– Что ты! Что ты, брат?! Заговор? Помилуй бог знать даже об этом, не то чтобы…

– Да-да, – настаивал Харитон и приблизил сухие губы к самому лицу Иоанна. – Откроюсь еще больше: есть сильные люди и у трона. Они не против помочь «божественному» подняться к Богу.

Пламя факела качнулось в глазах Иоанна, и он мокрыми холодными ладонями оперся о скамью, чтобы не упасть.

– Несчастный брат мой… Мыслимо ли такое? И что можем сделать мы, и я тоже, слабый человечишко, против всесильного? – Иоанн простонал, сожалея, что послушался Харитона и заехал в его дом.

– Многое, брат мой, многое и важное. Нет, мы не вложим в твою руку кинжал, – по лицу Харитона скользнула недобрая усмешка, – на это ты не годишься. Но ты только что говорил о поручении императора. Он хочет просить помощи у Руси и печенегов. Так ведь?

– Да, повелел… – язык с трудом двигался во рту, а ухо чутко ловило стоны за перегородкой, – а вдруг это вездесущие доглядчики императора приникли к двери погреба, ловят каждое его слово?

– Русь не однажды спасала византийских императоров своим оружием. С ее помощью недавно был разбит близ Авидоса мятежный Варда Фока. Теперь вот и Василий просит воинов у князя Киевского, чужими полками хочет укрепить свой трон. Что делать тебе? Ты должен натравить печенегов на Русь! Тогда князь Владимир будет думать о своей земле, а не о помощи этому ненавистному полумонаху-полуимператору Василию! После его… м-м… удаления я буду назначен куропалатом[11] с исполнением должности начальника дворцовой стражи. Тебе обещают должность логофета[12]. Вся казна империи будет под твоим оком! Согласен? Думай, брат. Да поскорее думай.

Иоанн, обессиленный внутренней борьбой, наконец молча кивнул в знак согласия на такое, косвенное, как ему хотелось думать, участие в заговоре…

Василики императора с подарками и стражей прибыли на Русь, но князя Владимира в Киеве не застали. За неделю до их приезда он выступил в Новгород с дружиной. Пока Алфен распродавал привезенные с собой товары и закупал меха, Иоанн побывал в гостях и щедро одарил княгиню Анну. Долго беседовал с византийцами, которые были в услужении княгини, от них выведал, велика ли дружина в Киеве после ухода князя. Когда собрал нужные сведения, оставил младшего василика Парфена дожидаться князя Владимира, а сам, чтобы не терять времени, поспешил на переговоры с печенежским каганом Тимарем, повез к нему грамоту императора Василия.

Вспомнил теперь о наказе василевса Иоанн и потуже запахнул халат на груди – почудилось, будто прохладным ветром, как тогда ночью над Константинополем, со стороны Русского моря потянуло под пологом Белого Шатра.

Иоанн придвинулся по ковру ближе к кагану, зашептал:

– Великий каган, император Византии в своей грамоте просит о помощи в войне с арабами.

Тимарь вскинул брови, поймал языком правый ус, задумчиво посмотрел на сына Араслана. Тот внимательно слушал византийского посла, словно ему, а не кагану предстояло принимать решение. Тимарь негромко сказал:

– До тех арабов идти через земли яссов и косогов. И через горы Кавказа… Добрая половина войска не дойдет, в сечах поляжет. С кем же мне тогда против арабов воевать? Иное дело на Болгарию идти, туда дорога нашим войскам хорошо знакома.

– Идти через косогов и яссов – себя губить, – обронил глухим голосом Уржа.

Иоанн поспешил согласиться:

– О том и я знаю. Но посмел бы я возразить всесильному императору? Великий каган волен поступать так, как ему выгодно. А золото можно найти не за горами, гораздо ближе.

Араслан не усидел, опередил кагана и выкрикнул:

– Где же?

Тимарь улыбнулся, ласково погладил сына по черноволосой голове.

– Великий каган, такой удобный случай отомстить князю Владимиру за старые обиды вряд ли еще когда явится. Русь теперь лежит как потерянный кошель при дороге, кто первым наклонится, тому и владеть золотом. Три недели назад князь Владимир выступил на север собирать воинов для похода на сынов степи. Киев же остался с малой дружиной.

Тимарь легко вскочил на ноги и бесшумно, барсом, заходил по ковру. «Так, Русь – как кошель при дороге», – повторил слова византийца. Много золота теперь нужно ему, кагану. Нужно для подарков князьям, нукерам. Каждый день брат Уржа говорит ему со слов доглядчиков, что князь Анбал созывает к себе в шатер на пиры молодых князей, что речь там заводится о походах и добыче. И едва ли не прямо говорят, что старый Тимарь стал бояться вражеских стрел. Он прав, этот молодой барс: походы дают силу и славу. И золото, без которого не усидеть долго в Белом Шатре. Сомнение берет – для набега ли на Русь собрал Анбал в долину всех своих родичей? Может, умыслил недоброе против него, кагана? Может, сговаривается с другими князьями? И что теперь сделать, чтобы остаться у власти и впредь? Надо думать без спешки.

– О премудрый каган, – наговаривал между тем Иоанн и даже привстал на коленях. – Не медли. Росские заставы числом малы, сгибнут скоро. Ты возьмешь окрестные города и – на Киев! Русь велика, всюду надо успеть до зимы, пока князь Владимир не вернулся с северными ратями.– Иоанн чуть помедлил, будто натягивая тетиву тугого лука, и добавил: – Если сам не можешь выступить, пусти с войском кого-нибудь из подданных князей.

Тимарь вздрогнул, остановился около сына. Араслан вскинул голову, потом поднялся на ноги.

– Пошли меня, отец, на бородатых медведей!

Каган улыбнулся, одобряя горячность наследника, но другие мысли теснились в голове. С неприязнью покосился на византийца. «И этот про набег князей мне толкует. Будто сговорился с Анбалом, пока ехал по степи. А может, и сговорился? Император просит войска на арабов, а посол твердит о набеге на Русь! Хитрый византиец, тебе-то что за выгода в моем походе на Русь? О своей выгоде радеешь? О своей выгоде будем думать и мы… Не до забот Византии мне теперь. Что князь Владимир ушел на север, я узнал бы и без тебя, от других торговых людей. Немало их на юг через наши степи путь держат. Не твое известие толкает меня на Русь, а необходимость опередить Анбала. Можно ведь однажды и не проснуться от меча своего же телохранителя: и такое было среди князей печенежских. Но и на поход нелегко решиться, имея врага в собственном стане… Но если так, – остановил Тимарь себя, – то почему бы не пустить Анбала впереди? Анбалу будет первая добыча – и первая стрела бородатого русича. Русичи не попадут – люди Уржи не промахнутся. Никогда еще старый орел не уступал без драки место охоты молодому – таков закон степей! У меня свой наследник подрастает, ему поле охоты нужно», – подумал Тимарь. Потеплело в груди, когда глянул на Араслана: сын порывался что-то сказать, но ждал слова старших.

Тимарь вытолкнул языком мокрый ус изо рта. – Брат мой, – проговорил негромко Тимарь Урже, – призови князей-родичей, будем совет держать. – И к Иоанну: – А ты иди, отдыхай с дороги, византийский посол. Если порешим о походе на Русь и поход будет удачным, тогда и пошлю часть войска в Византию, но не через косогов, а через Болгарию. С ними и возвратишься. Пока же хочу иметь тебя при себе, как доброго и надежного советника.

Иоанн откланялся и вышел из шатра, почти уверенный, что его замысел осуществится, свою долю в заговор против императора Василия он внес успешно.

Высоко в небе прокатился глухой раскат далекой надвигающейся грозы. Иоанн посмотрел на юг: черная и лохматая по бокам туча, гоня впереди себя клубы пыли, стремительно ползла на степь со стороны Боспорского моря[13]. Быть жестокому урагану над укрытой ковылью сухой степью!