"В постели с Президентом" - читать интересную книгу автора (Романовский Владимир Дмитриевич)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ВИНС НЕ НАХОДИТ СЕБЕ МЕСТА

Приятной наружности пожилой мужчина в крамвольной шерсти костюме вышел из нового такси-микроавтобуса, одной из моделей, которые пытались вот уже лет десять завоевать популярность на улицах Манхаттана, и стал ждать, когда дворецкий откроет ему дверь. Дворецкий не спешил. Мужчина именно этого и ожидал, и посчитал справедливым.

Особняк времен Бель Эпокь высился гордо на южной стороне улицы — часть приданого. В молодости Джон получил особняк, женившись на Море.

— Привет, Мора, — сказал он женщине, безвольно сидящей в чиппендейлском кресле в гостиной.

— Привет, — ответила она тоскливым голосом.

Когда-то она была умопомрачительно красива — изящна, солнечна, беспечна. Тридцать пять лет спустя, они все еще были женаты. Были хорошие времена, были плохие времена, некое число скелетов распихано было по шкафам в нескольких домах, но в целом жизнь в доме Форрестеров перестала быть сносной всего неделю назад.

— Мне через пару часов нужно будет снова уехать, — сказал Джон Форрестер.

— Да, — ответила Мора без интонации.

Он прошел в кабинет. Револьвер во втором ящике стола из красного дерева был смазан так щедро, что пришлось его вытереть монограммным платком. Джон Форрестер переместился в спальню и переоделся в менее официальный костюм.

Он поймал такси и проследовал на нем до маленького городка в Апстейте, указывая шоферу дорогу. Они проехали по узкой проселочной трассе через рощу. Внезапно шофер стал проявлять любопытство с тяжелым восточноевропейским акцентом. Джон Форрестер сказал, что навещает друга, живущего в этих краях, в летней резиденции.

Шофер остановил машину у чугунной решетки, за которой начиналась мощеная булыжником живописная аллея, ведущая ко входу в деревенский особняк, светившийся гостеприимством и напоминающий дворцы плантаторов вдоль Миссиссиппи (вместо кирпичей и дерева, известняк служил в случае данного особняка основным строительным материалом). Дом и на самом деле принадлежал когда-то плантатору, переехавшему из Луизианы на север. Джон Форрестер расплатился с таксистом и вылез из машины.

Дворецкий в стильном фраке открыл дверь и осведомился, кого именно желает видеть гость.

— Скажите мистеру Коксу, что к нему приехал Джон Форрестер.

— Да, сэр, — согласился дворецкий. Он был из старой породы представителей профессии. Оставив Джона в вестибюле, он поднялся по мраморной лестнице полной достоинства походкой, добравшись до верха, похоже, быстрее, чем добрался бы прыгающий через три ступеньки атлет. Вскоре он вернулся и сказал бесстрастно, — Мистер Кокс ждет вас, сэр.

Джон вошел в кабинет через замысловатую с узорами дверь. Двое крепких парней, ждавших его у самой двери, мгновенно переместились к нему таким образом, что он не мог двинуться, и вытащили у него из бокового кармана пистолет до того, как он успел сказать хоть слово.

Кокс наблюдал за происходящим от письменного стола. Темно-карие глаза улыбались, губы зловеще искривились. Такое веселье не принято в домах с хорошей репутацией. Случай был исключительный.

— Надо же, — сказал Кокс. — Сам Джон Форрестер пожаловал. Вовремя. Пожалуйста подойди к столу.

Джон подошел.

— Ну и как, нравится, Форрестер? — спросил Кокс, наклоняя круглую голову. — Я ведь сказал тебе, что что-нибудь придумаю. Это заняло некоторое время, но, как видишь, слово я сдержал.

— Ты ниже всякого презрения, — сказал Форрестер.

— Так ли это? — Кокс снова наклонил голову. — Джентльмены, — он повернулся к телохранителям. — Оставьте нас одних на некоторое время.

Не говоря ни слова, телохранители покинули помещение.

— Бедный, бедный Форрестер, — сказал Кокс. — Пятнадцать лет. Ты думал, что все забыто, не так ли? И вдруг узнаёшь, что определенные акции падают не просто так, определенные политические кампании имеют смысл, и так далее. И все равно ты ничему не научился. Следовало обратить как можно больше имущества в наличные до того, как кривая долга ушла в стратосферу.

— Это просто подлость, — сказал Форрестер. — Это не страшно. И ты вовсе не потому ниже всякого презрения.

— Ну да?

— Надеюсь, ты готов к смерти.

— Ты собираешься меня убить?

— Да.

— Пока ты меня не убил, послушай, что я тебе скажу, Форрестер. Чтобы не осталось между нами непонятого. К убийству твоей дочери я отношения не имею. Вообще. Я хочу, чтобы ты это знал.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Подумай, Форрестер. Если бы я хотел ее убить, я бы сделал это гораздо раньше, возможно сразу после того, как ты переспал с женщиной, на которой я хотел жениться против воли всей моей семьи. Помнишь? Ты решил поиграть в благородство и открылся мне, мерзавец, и я тебе сказал, что никаких эксцессов не будет, поскольку эксцессы — от слабости, а не от силы. Я мог бы убить тебя, или несколько членов твоей семьи, тогда же. Помнишь, что я тебе тогда сказал? Вспомни.

Форрестер молчал.

— Я сказал, Форрестер, ты упадешь очень низко, и весь твой клан вместе с тобой. Ты подумал, что я сумасшедший. Ты посмотрел на меня так, будто я нуждаюсь в сочувствии и уходе. Ты тысячу раз попросил прощения, и каждый раз я отвечал, что я добьюсь твоего падения. Ты не думал, что такое возможно. Выдающийся представитель старой семьи, благодаря в основном твоей жене, если ты падаешь, тебя поднимают за уши и ставят на ноги ради сохранения клана. И где же теперь твой клан? Можно сколько угодно диверсифицировать вклады, но у каждого клана есть специализация. Я знал, какая специализация у твоего клана. Работал я очень осторожно, очень прилежно, подкупая политиков и адвокатов, подначивая активистов, и вскоре кампания началась. Кампания против продукта, на котором специализируется твой клан, Форрестер. Судебные иски начали разорять компании, акции пошли вниз… и все дальше вниз… и потянули за собой остальные вклады Форрестеров. И вот ты здесь. Теперь я тебе скажу — ты один, Джон. Никто тебе больше не поможет. Есть и другие вещи, которые тебе неприятно было бы слышать… Хмм… Твоя жена, к примеру, спит… он говорит, что он художник, но это не так… я его нанял, специально для этой цели. Я бываю порой так мелочен, так мстителен, Форрестер… Сам себя перестану скоро уважать. Но ни в каких убийствах я не замешан. Самоубийствах — может быть. Но не убийствах. Ни одного. За все эти годы я ни разу не нарушил закон. Взятки — они называются в наше время — дотации. Касательно же твоей дочери — мне очень жаль. Серьезно. Пойми — мне было бы приятно посмотреть представление «Короля Лира» с тобой в главной роли. Я очень на это рассчитывал. Если бы я знал, что так случится, я бы сам нанял ей дополнительных телохранителей. Другая твоя дочь разделит с тобой твою судьбу, если, конечно, вдовец на ней не женится, что сомнительно. Ей я никого нанимать не буду…

— Заткнись, — сказал Джон. — Заткнись, Кокс. — Он вздохнул. — Я присяду, хорошо?

Кокс помедлил — для собственного удовольствия. Он полностью контролировал ситуацию.

— Что ж, садись.

— Значит так, — сказал Джон. — Мне нужно найти убийцу дочери. Это необходимо. Нельзя ли бы на время поисков приостановить все это? Вот закончу — и гори все огнем. Два месяца, три месяца…

— Невозможно, — сказал Кокс. — Ситуация существует сама по себе. Тысячи людей заняты в кампании. Тебе следовало продать все акции, когда это можно было сделать. Скинуть все по дешевке. Как всегда, ты был слишком самодоволен и самоуверен. Тебе было лень.

— Всего месяц или два.

— Сожалею. Не могу.

— Ты мог бы мне одолжить денег.

— Одолжить?

— Хорошо, просто дать. Это было бы справедливо…

— Даже не думай. Не следовало с ней тогда спать, Джон. Или по крайней мере говорить об этом мне. Иди домой, Джон. Иди домой и смирись с неизбежным. Мне очень жаль твою дочь, но помочь я тебе не могу. Да и, скажем, нашел ты убийцу — и что же? Её ты этим не вернешь.

— Вызови мне такси.

— Виктор доставит тебя… хмм… в Вашингтон Хайтс. Дальше доберешься сам.

— Мне нужен мой пистолет.

— Оставляю его у себя, как сувенир. Не надо так на меня смотреть, Джон. Торговаться тебе со мной глупо, это ни к чему не приведет. А будешь настаивать — я позову полицию, и тебя арестуют за попытку убийства.

После ухода Джона Итан Кокс, подумав, потянулся к телефону. Нет, он не был замешан в убийстве дочери врага. Но другая дочь врага — это совсем другая история. Если позволить ей оставаться активной, его вскоре поволокут в суд, сперва как свидетеля. Если настоящего убийцу не найдут — исключать этот вариант нельзя, принимая во внимание уровень компетентности правительственных агентств — он, Итан Кокс, может быть привлечен к ответственности. И все-таки он медлил. Отменить? Они оба постарели и помудрели — и он, и Форрестер. Яростные приступы злобы, такие частые в молодости, прошли без следа. Отменить? Он почти желал, чтобы кто-нибудь заставил его отменить дело. Надменная Илэйн Форрестер — действительно жаль, что она погибла. Как бы он хотел сам разделаться с ее убийцей, кто бы он ни был!.. Отменить?

Полицейский участок на Лексингтон Авеню — мрачное здание, похожее на государственную школу в провинции. Внутри впечатление усиливается лампами дневного света, свешивающимися на крашеных металлических брусьях с непомерно высоких потолков, линолеумом на полу, бледно-зелеными стенами, грязными окнами, старомодными металлическими письменными столами и стульями. Автор здания меньше всего думал об уюте. О чем он думал больше всего сказать было трудно.

— Капитан Марти, — сказал Винс. — Мне нужно видеть Капитана Марти.

Полицейский за конторкой откликнулся, не поднимая головы:

— Сядь вон там и жди.

— Мне нужно его видеть прямо сейчас, — настаивал Винс.

Полицейский собрался уж было сказать что-нибудь саркастическое, но вместо этого, глянув наконец на Винса, поднялся из-за конторки.

— Позволь! — вскрикнул он радостно. — А, черт! Винс! Автограф не дашь ли мне? Пожалуйста! Дети мои — знаешь, как обрадуются? Всего лишь автограф, Винс. Я твой поклонник уже много лет. С тех пор, как ты стал профессионалом.

— Дам автограф. Но сперва мне нужно видеть Марти.

— Я тебя проведу.

Они прошли в угловой кабинет.

— Капитан? — позвал полицейский. — К вам гости!

Капитан Марти, большой негр с небольшими глазами, блестящим плоским носом, и губами, навечно сложившимися в скептическую ухмылку, оторвался от монитора.

— А, это вы. Заходите. Выйди, Том, — добавил капитан раздраженно. — Чем могу быть полезен? садитесь, пожалуйста.

Он поднялся, прошел к двери и закрыл ее.

— Детектив Лерой сказал, что мне следует к вам придти.

— Так. Лерой сказал. Продолжайте.

— Он в Париже.

— Знаю.

— Он попросил меня передать вам вот это, — Винс протянул капитану через стол продолговатый конверт.

Нахмурившись, Марти вскрыл конверт, вытащил из него письмо и быстро пробежал, а затем прочел внимательно.

— Конечно же, Винс, — сказал он.

— Простите? Что — конечно?

— Пойдешь со мной сегодня вечером. Поживешь у меня. Столько, сколько захочешь. Может, это заставит сволочей внизу заткнуть шарманку и перестать курить марихуану и плясать каждую ночь до утра. Наличие капитана полиции в здании их не смущает. Ненавижу этот город.

— Это то, что сказано в письме? Что я должен… ночевать у вас?

— Это, и еще кое-что.

— Вот же [непеч. ] сволочь, — сказал Винс, пораженный. — Лерой. Я думал, что-то важное. Нет, спасибо, у меня есть куда пойти переночевать, никого не стесняя.

— Меня ты не стеснишь, — заверил его капитан. — О моем гостеприимстве ходят легенды.

— Я думал — какое-то важное послание, касающееся расследования.

— А, да, расследование, — небрежно сказал капитан. Что-то в этом человеке показалось Винсу очень странным. Полицейские так себя не ведут. Выглядел он так, будто у него было что скрывать, но, в отличие от простых полицейских капитанов, за скрытие ему платили. — Слушай, Винс, забудь про Лероя пока что. У меня ты будешь в безопасности. Очень удобно. Я отдам тебе спальню.

Не слишком убедительно.

— Лерой…

— Хоть на минуту можно забыть о Лерое? — мрачно сказал Марти.

— Нет, нельзя! Он… Не знаю…

— Ну хорошо, — Марти некоторое время изучал браслет часов. — Вот что, Винс. У Лероя есть методы, о которых лучше не знать. Я уже давно не пытаюсь определить, что важно, а что нет, когда дело касается Лероя. Он не коп, он не человек, он, как у нас говорят, Гнев Матушки Природы, и лучшее, что можно сделать, когда находишься рядом с ним — не раздражать его. Если он говорит, что тебе нужно провести несколько дней у меня в квартире, значит, тому есть причины. Причины у Лероя в основном глупые. Но, увы, когда имеешь дело с Лероем, всегда есть шанс, что глупые его рассуждения приведут к чему-то полезному и конструктивному. У Лероя такой дар, специальный. То есть, лично я так не думаю. Но многие думают. В этом все и дело.

— Спасибо, я запомню, — сказал Винс, поднимаясь.

— Жена моя очень хорошо готовит, — сообщил Капитан Марти без интонации. — Дочь у меня очень красивая.

— Благодарю, Капитан. Если что-то новое будет в следствии, вы мне сообщите, надеюсь?

— Ах, да, по поводу этого… — сказал Марти. — Лерой об этом упоминает в письме. Посмотрим… Ага, вот оно. «Если Винс спросит, нет ли чего нового в следствии, скажи ему, чтобы он шел [непеч.]». — Он поднял голову. — Очень сожалею, но…

— Так и написал?

— Да. Вот, посмотри сам.

— Не может быть.

Капитан Марти протянул Винсу письмо. Винс взял его и прочел — «Если… следствии…»

— Черт, — сказал Винс. — Я найму частного детектива. Вы здесь все просто некомпетентные бездельники.

Марти засмеялся, чем еще больше сбил Винса с толку.

— Но ведь правда! — настаивал Винс без особой уверенности.

— Конечно правда. Ладно. Значит, ты отказываешься от моего приглашения…

— Отказываюсь… Да.

— Я так и подумал. Это хорошо. На самом деле у меня нет дочери. Да и не женат я.

— Мне очень жаль.

— Хочешь совет, Винс? Слушай внимательно. Это неофициально. Сторонись Лероя. Просто сторонись.

— Капитан, — сказал Том после ухода Винса.

— Чего тебе?

— Я вот думаю тут. Может, это не мое дело, но… Кто на самом деле Детектив Лерой?

— А, это хорошо, Том, я как раз собирался с тобой об этом поговорить.

— Ага.

— Помнится, последний коп, задавший этот вопрос, был переведен в Южный Бронкс. Я просто сделаю вид, что вопроса не было, потому что ты мне нравишься. Но я тебя предупредил. Теперь иди в заведение напротив и приведи сюда Гавина. Он там жрет бублики уже третий час. И вообще все где-то шляются, в непонятных местах. Влияние Лероя. Разложились. Некомпетентные бездельники.

Марти закрыл и запер дверь, присел на край стола, и набрал номер.

— Шеф? Это Марти. Только что был Винс и оставил сообщение от Лероя. Что?… Нет, совсем нет. Послушайте, я не могу следить за Лероем, когда он во Франции. И я не мог запретить ему туда лететь. Он бы что-нибудь опять заподозрил… Что?… Шеф, меня это задание счастливым не делает, поверьте. Делаю все, что могу. Я не знаю, что он задумал. А вы знаете? Я было понадеялся, что парни из Щедрых Вестей его пристрелят по ошибке… Нет. Это было бы слишком большим везением. Я не могу сейчас лететь во Францию, у меня здесь бардак, который нужно разгребать… Как только в этом отделении появится обычный капитан, неудобные вопросы начнут задавать сразу. Мы не можем этого допустить… Да, сэр. Благодарю вас..

Он сердито повесил трубку.

Вошел Гавин, не постучавшись.

— Привет, Гавин, — сказал Марти, беря со стола лист и подавая Гавину. — Твой трансфер. В Восточный Нью-Йорк. Ты мне говорил, что устал от бюрократии. Сорок уголовных преступлений в день — именно то, что нужно уставшим от бюрократии. Удачи тебе.

— Эй, Капитан, — пробормотал пораженный Гавин.

— Убирайся, — сказал Марти.

Об отелях нечего было и думать — если тебя одолело одиночество, в отеле будет только хуже. Собственную квартиру Винса теперь ремонтировали, но даже если бы она не была повреждена, возвращаться туда было бы глупо — по разным причинам. К счастью импресарио Винса отдыхал на каком-то экзотическом острове, который рекламировали, как девственный-нетронутый, и где местные только недавно начали учиться чистить иностранцам жилища, стирать им белье и готовить для них четыре раза в день, все это за два доллара. Винс связался с импресарио, и тот позвонил портье, чтобы Винсу выдали ключи — солидных размеров лофт в СоХо, после пятого обновления за двадцать лет окончательно переставший напоминать швейных цех, из которого получился. В отчаянии, мучаясь одиночеством, Винс позвонил в сопроводительный сервис. Девушка приехала и начала его театрально соблазнять. В конце концов, заплатив сумму полностью, он ее просто выставил. Спал он урывками, просыпался, засыпал опять — но липкая дрема не приносила облегчения. Ни мир снов, ни реальность его не удовлетворяли — и там, и там жизнь была сплошным кошмаром. На следующее утро, проснувшись в очередной раз, он заставил себя подняться и убедился, что на часах уже одиннадцать. Если бы у него болела голова, ему, возможно, было бы легче — но в голове было ясно, и тело работало безупречно. Это добавило к кошмарным ощущениям чувство вины. Опасность, угрозы, эксцентричная помощь свояченицы были, оказывается, отдыхом, отвлекли от всего этого. Теперь дети в безопасности и не донимают, Гвен уехала в Париж с копом-расистом — и Винс остался один на один со своим горем.

Он посмотрел новости по телевизору. Сводки, в которых его, Винса, упоминали, привели его в самую настоящую ярость. Это было хорошо. Ярость приглушает горе. Наконец-то можно было начать что-то делать — он поговорит об этих сводках со своим адвокатом.

Офис Фила Мёри располагался в обшарпанном с налетом копоти здании в Трайбеке, построенном в тридцатых годах прошлого века, когда архитекторы стали привыкать к идее, что собственно вид здания не имеет никакого отношения к его функциям. Предполагалось, что суровые, безжалостные и эффективные предприниматели времен Великой Депрессии получали разве что дополнительный стимул суровости и безжалостности от уродливости своих штаб-квартир (когда не были заняты прыжками на тротуар с высоких этажей в связи с испытываемыми ими финансовыми затруднениями).

Старомодная, среднего возраста секретарша адвоката приветствовала Винса холодным взглядом и фальшивой улыбкой.

— Эй, Винс! — Мёри радушно улыбнулся, разведя руки в гостеприимном жесте. — Как поживаешь!

— Фил, я…

— Кофе не хочешь ли? Или чего-нибудь покрепче? Впрочем, ты, наверное, готовишься к следующему мачту.

— Фил! Ты знаешь, зачем я здесь.

— Предполагаю. Садись, садись.

Винс сел, сел.

— Прими соболезнования…

— Фил, есть проблема.

— Конечно есть. Мы ее решим, Винс. Ты пришел и меня застал — половина проблемы ушла.

— Ты читал сегодняшний «Поуст»?

— Да.

— «Дейли Ньюз»?

— Да.

— «Крониклер»?

— Да, Винс, я их все читаю.

— Обнаружил что-нибудь любопытное?

— Много.

— Фил, моя жена погибла, а детей я прячу…

— Детей?

— Слушай, мне не нравится, что эти хамы постоянно намекают, что я убийца собственной жены. Серьезно. Я могу легко без этого обойтись, мне хватает забот.

— Винс, они же журналисты…

— Я не желаю, чтобы журналисты намекали, что я убил женщину, которую любил больше жизни. На то, что они думают обо мне, мне плевать, но у моих детей вся жизнь впереди, и мне бы хотелось, чтобы они жили без того, чтобы чувствовать себя обязанными защищать своего отца каждый раз, когда какой-нибудь подонок что-то такое говорит…

— Винс, позволь мне тебя прервать в этом месте. Мы с тобой люди разумные, не так ли? Сто миллионов человек смотрело твой матч в прямой трансляции. Твое алиби нерушимо. С таким алиби можно оправдать кого угодно — Эйхманна, Джека Потрошителя, почти всю сегодняшнюю администрацию — словом, любого. Ни один разумный человек не подумает о подлоге…

— В мире очень мало разумных людей, Фил. Газеты пишут, что свидетельства судебных следователей фальшивые, и что убийство произошло после матча.

— Нет, этого они не пишут.

— Подразумевают. Если им верить, там у меня все подлог. Каждый день какая-то новая статья. Если часто повторять одну и ту же ложь, она в конце концов станет правдой. Илэйн часто это говорила.

— Ты преувеличиваешь, Винс. Я понимаю, ты возбужден…

— Фил, Фил, перестань. Возбужден! Мне нужна твоя помощь, прямо сейчас.

— Хорошо. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Найди способ все это остановить.

— Что остановить?

— Инсинуации в прессе. По телевизору. По радио. Вчини этим гадам иск за клевету.

— Нельзя, Винс.

— Почему?

Фил посмотрел на Винса так, будто имел дело с человеком не совсем нормальным, чьи мучения нельзя устранить, но можно облегчить, выказывая сочувствие.

— Журналистов остановить нельзя, — сказал он. — Винс, свобода прессы — такая штука. Свободные они. Что хотят, то и пишут.

Винс нахмурился. Он знал Фила несколько лет, пользовался его услугами несколько раз, когда граждане с оппортунистским складом ума вчиняли ему иски, но только сейчас понял, что парень-то, оказывается, глуп.

Поспешно встав, Винс сказал,

— Спасибо тебе, Фил.

— Подожди.

— Нет. Спасибо.

Он быстро вышел из офиса. Шагая по коридору, злясь, думая, что же ему теперь делать, он едва не столкнулся с толстым белым мужчиной со слегка гротескными чертами лица, который сказал неожиданно приятным баритоном,

— Простите, у вас, кажется, есть проблема, требующая решения. Возможно, я могу вам помочь. Зайдем ко мне в офис.

Подчиняясь импульсу, Винс согласился зайти.

— Зовут меня Тимоти, — сказал толстый, закрывая дверь. — Тимоти Левайн. Тимоти Джей Левайн, если быть точным. Кофе не хотите? У меня, правда, только черный. Не думаю, что друг наш Фил Мёри может что-нибудь для вас сделать. Он ведь верующий фанатик.

— Простите, как?

— Верующий фанатик. Садитесь. Выпьем кофе.

Винс сел.

— Вы имеете в виду, что он верит в Бога? — спросил он, принимая миниатюрные чашку и блюдце из рук Тимоти.

— К сожалению нет, — сказал Тимоти Джей Левайн. — Увы. Последний адвокат, который верил в Бога, прозывался Абрахам Линкольн, и адвокат он, как оказалось, был весьма посредственный. Зато у него был превосходный метаболизм. Жрал как свинья и ни унции лишней не набирал. А мне вот приходится постоянно что-то исключать из диеты, чтобы вот в этот костюм влезать, хотя бы. Фил Мёри верит в фундаментальную правильность всего, что есть. Он верит, что юриспруденция есть необходимое зло. Он верит в свободу прессы. Он верит, что Санта Клауса нет. Это такая система верований. Неверующих людей не бывает, все дело в выборе предмета веры, и некоторых этот выбор делает, ну, скажем, недалекими. Не всегда, но часто. Фил Мёри верит, что в каждом деле, за которое он берется, следует делать только то, что уже было сделано в других делах раньше. Мои методы иные. Я могу себе это позволить. У меня богатые родители, поэтому я никак не завишу от этой работы, и работаю только ради профессионального удовлетворения. Поэтому я могу себе позволить разбирать каждый случай отдельно и тщательно. И желаю разобрать ваш.

Кофе оказался удивительно хорошим. Винс поглядел по сторонам и заметил наконец машинку для приготовления эспрессо, в углу. Странно — Тимоти будто знал, что вот сейчас Винс пройдет по коридору, и приготовил кофе заранее.

— А что вы можете для меня сделать? В общих чертах? — спросил он.

— Сперва залог, Винс. Некоторые правила я все-таки уважаю, и это одно из них.

— Сколько?

— Двадцать тысяч.

Винс вытащил чековую книжку.

— Немного же вы берете, — сказал он.

— Достаточно. Судебные издержки в эту сумму не включены, поскольку суда не будет. Ни вы никого не будете судить, ни вас не будут. Все, что я сейчас сделаю — я скажу, как вам следует поступать. Если вы последуете в точности моим инструкциям, все будет в порядке, и с вами, и с вашими детьми. Готовы?

Винс протянул ему чек. Быстро посмотрев на подпись, Тимоти сунул чек в стол и снова воззрился на Винса.

— Как у вас с письменностью? — спросил он.

— Что вы имеете в виду?

— Вы окончили колледж?

— Да.

— У вас был курс экспозиционного письма?

— Да.

— Успешно прошли?

— Кажется на «хорошо», но точно не помню.

— Хорошо-то оно хорошо, а только этого мало, — Тимоти быстро написал что-то на листе бумаги. — Вы войдете в контакт с этим человеком… он ассистент профессора литературы в Хантер Колледже. Вы будете платить ему сто долларов в час, и заниматься у него час в день, и в течении недели пройдете весь курс снова. Как пройдете, вы напишете эссе о том, какие эти репортеры жестокие, бестактные, несправедливые мерзавцы по отношению к вам. Покажете старику то, что получилось. Он сделает поправки. После этого вы отправите написанное во все газеты города. Они долго будут раздумывать, а тем временем вы приготовите речь и войдете в контакт со всеми национальными телекомпаниями. Вы выучите речь наизусть и произнесете ее на первом же канале, который согласится пустить ее в эфир. И в эссе и в речи вы упомянете, что считаете репортеров… и вы их назовете, каждого, по имени… что вы считаете их лично ответственными за любые психологические травмы, которые ваши дети уже получили, или когда-либо получат, в результате инсинуаций средств массовой информации. Вот и все.

— Что значит — все?

— Это все, что вам нужно сделать. Впрочем, нет, есть еще кое-что. Если профессор вам откажет, или его нет на месте, а у вас есть хороший знакомый среди репортеров, сходите к репортеру. Но следует быть уверенным, что он умеет писать. И пусть он вам поможет.

Винс некоторое время размышлял. Что-то слишком просто все.

— А если они откажутся печатать эссе? — спросил он.

— Конечно откажутся. Я рассчитываю, что есть где-то среди них редактор, который решит, а чем черт не шутит, это в конце концов сенсация — боксер сам написал целое эссе. Если же никто, вообще никто, не захочет иметь с вами дела, вы упомянете в интервью… а уж интервью вы можете получить в любой момент — эти крысы за вами ходят постоянно, умоляя вас сказать хоть что нибудь… вы упомянете, что хотели пойти на телевидение, но вам отказали. После чего все эти массовые информаторы будут выглядеть как своевольные, безмозглые расистские свиньи, а вы будете выглядеть как… ну, не важно. И вы посвятите свой следующий бой… ну, не знаю… семьям, которые пострадали от средств массовой информации, и вы нокаутируете оппонента в третьем раунде, и на следующий день ваш портрет начнут печатать на почтовых марках. Заодно можете попросить своего тестя, чтобы он вас поддержал. Очень вовремя, кстати сказать.

— Вовремя?

— Тесть ваш разорился. Сочувствие в данный момент ему не повредит. Вы что, не слышали?

— Нет. Что? Разорился? Не понимаю.

— Просто позор — люди открывают газету только для того, чтобы читать о собственных проблемах.

— Не понимаю, о чем вы?

— Эх! Винс, все это в новостях передают дня три уже. Старик весь в долгах, денег нет, сидит дома в одиночестве. Газеты пишут о нем только в деловых приложениях, конечно, в основном, но «Дейли Ньюз» напечатала давеча большую статью на третьей странице. Они не упоминают вашего тестя по имени, но названия компаний должны же были навести вас на какие-то мысли.

— Когда это случилось?

— Недавно, Винс. Но времени все равно мало. Это один из тех относительно редких случаев, когда человек действительно разоряется полностью. Всё его имущество будет передано кредиторам в ближайшие дни. Ему придется, возможно, переехать в мотель, если остались наличные, в чем я сомневаюсь. Все друзья его уже успели бросить.

— У него есть сбережения.

— Все счета заморожены. Его судят на сумму, втрое превышающую то, что у него было.

— Первый раз слышу.

— Понимаю. Вы вели себя эгоистично, думая только о себе, что простительно в вашем положении. Вот номер профессора, — он протянул Винсу лист. — Передайте ему привет от меня. Он очень забавный парень. Или же найдите молодого репортера, у которого остались еще какие-нибудь иллюзии.

Тимоти Джей Левайн откинулся в кресле.

— Заведите каких-нибудь новых друзей, — продолжал он. — Прямо сейчас, не медля. Если вам нужно выбирать между сигаретами и сладким, выбирайте сигареты, только, смотрите, не пристраститесь. Если вам нужно отвлечься, идите в мир и совершите что-нибудь совершенно бескорыстное.

— Не понял.

— Это так, просто мысли. Это все, Винс. Я понимаю, что двадцать тысяч за пять минут — дороговато. Я бы дал вам инструкции бесплатно, но боюсь, что тогда вы не стали бы им следовать.

— Это не похоже ни на какие советы, которые получают от адвоката, — сказал Винс. Ему было неудобно. — Не скажете ли…

— Боюсь, что ваше время истекло, — сказал Тимоти, глядя добродушно на Винса. — Мне нужно сделать несколько дел. Я тороплюсь.

— Я…

— Нет, не вы, а я их должен сделать. Нельзя быть таким эгоистом, Винс — я да я. До свидания.

На улице три устрашающего вида черных подростка сгруппировались вокруг Бентли. Винс некоторое время наблюдал за ними. Быстро возникла проволочная вешалка, ее сунули между стеклом и рамой двери со стороны руля.

— Эй! — сказал Винс. — Эй вы там!

— Делаем ноги, ниггер, — сказал один из подростков. Втроем они кинулись бежать и скрылись за углом, хохоча и подбадривая друг друга отвратительными расистскими эпитетами. Винс вытащил проволочную вешалку. На двери красовалась неряшливая царапина. Профессионализм — явление редкое, и в преступной среде тоже. Старомодные замки Бентли можно было открыть ногтем за три секунды, ничего не поцарапав. Помимо этого, лезть в Бентли вообще глупо. Машина может принадлежать какому-нибудь мафиозо, или бывшему чемпиону мира по боксу в тяжелом весе с плохим характером.

Чрезмерные горестные переживания, как однажды объяснила ему Илэйн, есть проявление эгоизма. Каждый человек является в какой-то степени эгоистом, поскольку в конечном счете эгоизм есть форма самосохранения. Но эгоизм чрезмерный становится в конце концов разрушительным — по отношению сперва к другим, а затем к себе.

Для поддержания эквилибриума во вселенной следовало совершить бескорыстный поступок, как посоветовал Тимоти. Винс сосредоточился. Поступок.

Он взял с пассажирского сидения номер «Дейли Ньюз». Меньше чем за пять минут он убедился, что толстый Тимоти Джей Левайн прав. Тесть Винса разорился. Многие теряют состояние в один день, но их потом вытаскивают за уши те, кто тоже разорился бы, если бы должника заставили платить, а именно — банки, политики, семья, любовницы, и так далее. И тем не менее Джон Форрестер действительно был разорен. В один день. Никто не мог бы теперь уберечь никакую часть его имущества, никто не мог бы предоставить ему возможность сделать новое состояние. Сопоставляя сказанное Тимоти с информацией в газете, Винс заключил, что наличествовал, скорее всего, какой-то заговор, имевший целью потопить весь клан. Какая-то дикая экзотика. Кому такое могло придти в голову? В наше время?

Дворецкий впустил его в дом, предупредив, что хозяин отсутствует.

— А миссис Форрестер?

— Она в библиотеке, сэр.

— Спасибо.

Винс побежал вверх по ступеням.

— Здравствуй, Винс, — сказала Мора без интонации. — Как ты? Все в порядке, надеюсь.

— Это правда?

— Что? Что мой муж неудачник без цента в кармане? Да.

— Мне очень жаль.

— Он сам напросился.

— Не подскажете, где мне его сейчас искать? Мне нужно с ним поговорить.

— Понятия не имею. Мне все равно. Я уезжаю.

— Э… что?

— Я от него ухожу. Здесь мне больше нечего делать. Все это совершенно невыносимо.

Винс посмотрел на одну из книжных полок. Повинуясь импульсу, он приблизился, привлеченный книгой в мягкой обложке, выделяющейся среди томов в кожаных переплетах. Он снял книгу с полки. Пьесы Лопе во французском переводе. Он помнил, что купил эту книгу сам, в Лионе, по просьбе Илэйн, после того как она три месяца ждала заказа из французского книжника в Рокефеллер Центре.

— Можно я возьму эту книгу себе? — спросил он.

— Можешь взять хоть все, — сказала Мора. — Я давно уже ничего не читаю, кроме колонки сплетен. А драгоценный мой муж перестал читать сразу после университета.

— Вы уезжаете… за границу?

— Если бы! — Мора печально покачала головой. — Сукин сын не только сам разорился, он и меня разорил. Переезжаю к сестре в Южную Каролину. Если увидишь Гвен, скажи ей, что мы ее там всегда примем, если у нее нет других планов. Она в тебя влюблена. Ты, наверное, знаешь.

— Влюблена?

Винс подавил раздражение. Но, в конце концов, не ее это, Моры, дело, кто в кого влюблен. Родители бывают порой удивительно бестактны.

— А чего ты ждал? — спросила Мора. — Она вся в отца, в этом смысле. Хватает все, что ей не принадлежит, и пренебрегает тем, что имеет по праву… Ты знаешь ли, какая я была пятнадцать лет назад? Я была неотразима. Мне было почти пятьдесят, но любой мужчина сделал бы все, что угодно, вплоть до голосования за Партию Зеленых, чтобы только провести со мной несколько часов. Один молодой человек развелся с женой после того, как увидел меня один раз на вечеринке. Я понимаю, что звучит это… фатовато, но… это правда. И как же поступает мой муж? Он находит себе тощую ящерицу и спит с ней. Нужно было ее видеть. Я уверена, что есть на свете женщины уродливее, но они все время прячутся, наверное. Жуткая она была — не передать. Страшная, как не знаю что. Груди у нее не было, а клюв был орлиный. Видел бы ты эти ноздри. Огромные. Родители у нее были богатые арабы. К чему катится мир! Ты только посмотри на все это, Винс. Гвен — неблагодарная шлюха, а Илэйн… бедная Илэйн… она могла выбрать себе кого угодно…

Мора остановилась, не потому, что поняла, что ведет себя бестактно по отношению к вдовцу, но просто потому, что ей стало очень грустно. Она была подавлена горем.

— До свидания, миссис Форрестер, — сказал Винс.

Наклонившись импульсивно, он поцеловал ее в щеку. Она повернула к нему лицо. В ее небесно-голубых глазах блестели слезы. Глаза Илэйн. Он резко выпрямился и вышел из комнаты.

В проходе, соединяющем библиотеку с гостиной, он наткнулся на старомодный телефонный столик со старомодным телефоном — с диском для набора. Винс прикинул — голубокровные любят, чтобы даже антиквариат выполнял положенные ему функции. Он поднял трубку. Телефон работал.

Он вдруг вспомнил о номере профессора у него в кармане и вытащил лист. Почерк у Тимоти Джей Левайна был четкий и ровный. Винс набрал номер.

— Да?

— Здравствуйте. Меня зовут Винс. Я бы хотел поговорить с Профессором Кёрвином. Пожалуйста.

— Вы из прессы?

— Нет.

— Что тебе нужно, парень?

— Мне нужно, чтобы вы помогли мне написать эссе.

— Об эволюции?

— Нет.

— Знаешь что? С меня хватит. Помогать всяким дуракам писать эссе — не желаю больше. Всё. Найди себе другого.

Профессор повесил трубку.

В гостиной к Винсу подошел дворецкий.

— Простите, сэр. Я не знаю, кому еще… мне рассказать… хмм… про мистера Форрестера.

— Я слушаю.

— Сегодня он вернулся домой… прошел в кабинет, взял пистолет, и уехал. Я здесь больше не служу, и понимаю, что меня это не касается… но… Он, возможно, совершит скоро какую-нибудь глупость. Я бы мог позвонить в полицию, но, боюсь, времени нет. В Апстейте живет человек, который… с которым у мистера Форрестера были в прошлом… э… конфликты.

Винс нахмурился.

— А конкретно?

— Я думаю… Слушайте, я ничего вам сейчас не говорю, а вы ничего не слышите. Хорошо?

— Конечно. Говорите.

— Я просто дворецкий.

— Ваша скромность в данном случае не приносит никакой пользы. Говорите.

— Мистер Форрестер и мистер Кокс…

— Так зовут этого человека? Кокс?

— Да. Они… поссорились. Пятнадцать лет назад. Поссорились… из-за жены… мистера Кокса. Мистер Форрестер считает, что мистер Кокс его разорил. Он также считает, что мистер Кокс ответственен за смерть мисс Илэйн.

— Это правда? — быстро спросил Винс.

— Ничего не знаю об этом, сэр. Однако, поскольку мистер Форрестер собирается сделать глупость, я посчитал нужным вас об этом уведомить. Сказать это больше некому. Миссис Форрестер в данный момент недоступна эмоционально, а мисс Гвендолин куда-то уехала.

— Вам известно, где именно мистер Форрестер предполагает найти мистера Кокса?

— Да, сэр. У меня есть карта в кладовой.

Он принес карту. Винс поблагодарил его и вышел на крыльцо.

Ого. Несколько мужчин и женщин застыли на мгновение, а затем сгрудились вокруг него.

— Эй, Винс! Как насчет комментария!

— Винс! Они тебя выгнали, да?

— Как ты себя чувствуешь теперь, после того, как убил жену?

— Тебя скоро арестуют?

… после того, как убил жену. Вопрос задала женщина в официальном костюме, с угловатым лицом и глазами, свидетельствующими, что все нужные ей факты стали ей известны лет двадцать назад, возможно еще в колледже, и теперь ее интересовали только любопытные комментарии, подтверждающие факты. Винс выхватил глазами из этой группы тяжеловатого молодого человека с детскими чертами лица.

— Ты, — сказал он.

— Так что же, мистер? — настаивала женщина?

— Пошла [непеч. ], — сказал Винс.

— Не смей меня оскорблять, подонок! — крикнула женщина, обижаясь.

Винс сделал угрожающий жест.

— Ах ты подлец! — закричала женщина. — Женоубийца! Я на тебя в суд подам!

— Хочешь материал для статьи? — спросил Винс человека с детскими чертами.

— Конечно, Винс.

— Пойдем со мной!

— Убийца! — кричала женщина. Она попыталась кинуться к нему. Трое мужчин удержали ее, говоря, «Что ты, что ты, уймись, Дебби…»

Винс прорвался к Бентли. За все годы, что они провели вместе, Илэйн так и не смогла его убедить купить менее заметную машину — «с меньшим индексом остентации», как она говорила. Репортер проследовал за ним, с энтузиазмом. Винс отпер дверь с пассажирской стороны, пропустил репортера внутрь, и захлопнул дверь. Тут он понял, что его прижмут к машине, если он станет ее обходить сзади или спереди. Положив ладони на крышу Бентли, он подпрыгнул, перекатился через крышу, соскользнул вниз, и нырнул внутрь до того, как они успели заблокировать дверь. Нажав кнопку, он запер одновременно все четыре двери.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Роджер. Роджер Вудз.

— Приключения любишь, Роджер Вудз?

— Конечно. Куда мы едем?

— Это вскоре выяснится. Но предупреждаю, есть риск.

— Я не против, Винс.

— Не следует называть меня Винс. Я старше и богаче, чем ты.

Винс сомневался, что Роджеру действительно понравится рисковый аспект дела, когда дело начнется. Дни авантюрных репортеров, сующих нос во все подряд, давно прошли.

На пандусе Вест Сайд Шоссе пришлось постоять в пробке. Винс подумал, а куда едут все эти частные, некоммерческие средства передвижения в рабочее время. Может, у них у всех были летние резиденции в Апстейте. На Мосту Вашингтона открыты были только две полосы в сторону Нью Джерзи, но, к счастью, машин там было мало. Летние резиденции, очевидно, располагались в черте города.

Палисайдз Парковое Шоссе — индустриальный ландшафт — высоковольтная линия, склады, деревья, побитые кислотным дождем. Присоединимся к движению на межштатном шоссе — много машин, в обе стороны.

Одно дело — тревожиться и спешить; другое — тревожиться, спешить, и одновременно вести машину. Адреналин требует реализации, каждый мускул требует действия. А какое может быть действие, если ты закупорен в драндулете, следующем с равномерной скоростью по монотонному шоссе. Вместо того, чтобы сжигать лишний жир и предохранять мускулы от неурочной усталости, адреналин начинает бродить в венах, и тревога только растет.

Как ни посмотри, Винс был в мире одинок. Отца своего он не знал. Мать, переменив нескольких мужей, уехала с другим сыном во Флориду. Форрестеры всегда относились к нему холодно. Новые друзья звонили ему после роковой ночи непрерывно, ожидая, что он пригласит их на обед куда-нибудь и оплатит счет в обмен на соболезнования. Дети… Да, но детей нужно утешать и лелеять, и развлекать… А кто развлечет и утешит Винса?

Старик Форрестер попал в переделку. Если этот Кокс действительно ответственен за убийство, тогда Винс… Что? Что он сделает? Никакого понятия. Он этого Кокса в глаза не видел. Не слышал о нем. К Коксу у Винса не было никаких чувств.

Волна адреналина откатила немного. Роджер Вудз что-то очень молчалив для репортера. «Репортер Разочарован». Может у него появились по поводу этого приключения неправильные мысли. Винс перегнулся, открыл перчаточное отделение, и вынул беретту. Глаза Роджера широко раскрылись.

— Не бойся, — сказал Винс. — Сомневаюсь, что мы воспользуемся этой игрушкой сегодня. Я просто на всякий случай… Вот что, на, возьми.

Убить Кокса… слышать, как он умоляет о пощаде… переломать ему кости… наверное, было бы приятно. Наверное. И что — какой будет результат, помимо общенационального скандала? Тюрьма убийце, Джон и Мора получают права на детей. Дети вырастают без родителей. Двадцать или тридцать лет в тюрьме, потом выходишь, одинокий и бесполезный. Джон и Мора умерли, дети смотрят на отца, будто он посторонний. Все это — ради чего? Ради удовлетворения жажды мести, ради десятиминутного кайфа?

Джон Форрестер, нынче в беде — он терпел мужа дочери… не очень, но терпел… был достаточно разумен, не держал зятя на расстоянии. На их взаимное нерасположение Илэйн не обращала внимания.

Что-то в воздушных путях и сейсмической структуре местности, а также удаленность места от электростанций, химических заводов и автомобильного движения, создало атмосферные условия, очень похожие на те, которые наличествовали во всем регионе до того, как человек любого цвета кожи и любых взглядов ступил на эту землю. Роскошь растительности говорила об почти полном отсутствии кислотных дождей. Два телохранителя провели Джона Форрестера, отрешенного и покорного, через приятно пахнущую весной рощу. Озорные пятна солнечного света и прозрачные тени играли на деревьях и бледных лицах людей. Не было ни дороги, ни тропы — ничего.

Они вышли на небольшую поляну, более или менее овальную и залитую прямым и отраженным светом — идеальное место для романтических влюбленных, или для лишившегося иллюзий философа, уставшего от суеты жизни и высоких цен на товары массового потребления.

— Сойдет, — сказал один из телохранителей. Второй телохранитель усилил хватку на предплечье Форрестера. — Мистер Кокс не любит, когда к нему вламываются, не спросясь, — продолжал телохранитель. — Но до некоторых плохо доходит, и их нужно убедить физически. Мы тебя сейчас слегка потреплем. Не бойся, следов не будет, ни синяков, ни царапин. Мы знаем, что делаем. Ничего личного, мы просто подчиняемся приказу. Хотя, конечно, в следующий раз нам придется разрезать тебя на куски и закопать каждый кусок по отдельности.

Джон Форрестер молчал, не намереваясь ни сопротивляться, ни возражать, ни даже пугаться. Тупой ужас охватил его. Адреналин бежал по венам ровными волнами.

— Э… как это… отпустите его, — сказал голос.

Оба охранника повернули в сторону голоса квадратночелюстные головы.

Роджер Вудз стоял в пяти футах от них, направляя беретту на телохранителя, державшего предплечье Форрестера. «Репортер Участвует В Действиях».

— Чего-чего? — удивился второй телохранитель. — Ты как тут очутился?

— На автобусе приехал, — ответил Роджер Вудз.

— На чем?

В этот момент первый телохранитель выпустил предплечье пленника и стремительным и даже несколько изящным движением, совершенно неожиданным в его многовесном случае, выбил из руки Роджера пистолет. Восстановить баланс заняло полсекунды. Роджер успел за это время ударить противника в челюсть, растянув себе при этом запястье. Телохранитель качнулся и пришел в ярость.

— Ах ты козявка подлая! — зарычал он.

Второй телохранитель, спокойно следящий за событиями, вдруг упал, сраженный чудовищным хуком слева под ухо. Противник Роджера заметил это боковым зрением, но прежде чем он успел оценить новую опасность, рука с длинными оливкового цвета пальцами ухватила его за воротник, и чей-то лоб ударил его таранно в скулу. В мозгу у охранника произошел беззвучный взрыв, он почувствовал вкус будущей боли и тошноты от сотрясения мозга до того, как выключилось сознание. Сделав четыре шага назад, он остановился и осел на землю, как подорванный динамитом высотный дом.

— Ага! — сказал Винс. — Но слишком легко, слишком! Знаешь, — обратился он к Роджеру, держащемуся за поврежденное запястье, — бодаться в профессиональном бою запрещено. Приятно иногда нарушить правило! Кайф такой, будто…хмм…

— Я знаю, — сказал Роджер. — Будто ты нашел другую работу, зашел в кабинет к начальнику, и обозвал его бесполезным бездельником.

— Менее драматично, — сказал Винс. — Растянул себе запястье, да? Кто тебя учил такому джебу — ему нужно было идти в бухгалтеры. Почти прямой угол, костяшки, и все прочее. И, честное слово, в джеб нужно входить, а ты бьешь уходя.

— Винс, — сказал Джон Форрестер.

— Привет, Джон, — откликнулся Винс с большей долей душевности, чем чувствовал. — Это — неустрашимые солдаты Кокса, да? Хочешь мы пойдем и сожжем дом этого гада? Как тебе такой план? Мне лично нравится.

— Нет, — сказал Джон. — Не надо, Винс. Спасибо. Откуда ты узнал…

— Ну, сам понимаешь, Джон — дома тебя не было, и в опере тоже, и в клубе тоже. Я подумал — где он еще может быть, как не у Кокса в имении, с намерением застрелить сукина сына, подстрекателя? Нам нужно поговорить. Что-то я выражаюсь нынче совсем как Детектив Лерой… Это мой дружок Роджер Вудз. Он репортер. У него с собой цифровой фотоаппарат, и меня удивляет, что он до сих пор не привел его в действие.

Роджер сунул руку в карман куртки и тут же вскрикнул. Пришлось доставать камеру другой рукой.

— Джон Форрестер, мой тесть, — представил тестя Винс.

— Репортер? — переспросил равнодушно Джон.

— Он так говорит, во всяком случае, — сказал все еще возбужденный Винс. — Ему нужна сенсация. Что может быть сенсационнее? Роджер? Заголовок уже придумал?

— «Попытка Убийства Магната», — ответил Роджер, разбираясь с камерой.

— Ну да. Убийства?

— Они не собирались меня убивать, — сказал Джон также равнодушно. — Это было что-то вроде урока на будущее. В наше время все учат. Каждый — учитель. Винс, ты меня, значит, искал.

— Да, Джон. Как ты догадался?

— Зачем я тебе?

— Вернемся на дорогу. Там две машины, у всех на виду. На моей уже есть царапина от проволочной вешалки.

— Подождите, — сказал Роджер, делая кадр за кадром, ходя вокруг двух поверженных телохранителей. Затем он перевел объектив на Джона и Винса.

— Хватит, — сказал Джон. — Пойдем. Если, конечно, эти двое…

— Очухаются, — заверил его Винс. — Боднул я его, признаюсь, основательно. Бедный парень проваляется в постели недели три. Тот другой — с ним все нормально. Через пару часов придет в себя. Пошли.

— Еще один кадр, — сказал Роджер. — Джентльмены, если не имеете ничего против, станьте вон туда, чтобы я вас снял на фоне тел.

— Забудь, — сказал Джон. — Никто это не напечатает. Пойдем, Винс.

— То есть как? Почему? — спросил Роджер.

— Поверь мне на слово.

На пути к машине Роджер несколько раз пытался что-нибудь вытянуть из Джона. Почему не напечатают? Что плохого в этой информации? Клеветы нет, только факты. Кому такой репортаж может повредить?

— Где ты его нашел? — спросил Джон. — Терпеть не могу журналистов.

Они вышли на дорогу в трехстах футах от машин. Дойдя до Бентли, Винс открыл багажник, достал шило и очень добросовестно проткнул все шины в Бентли телохранителей.

— Ходить полезно, — объяснил он. — Зачем лишний раз загрязнять воздух выхлопом. Планета у нас одна.

Роджер сделал несколько кадров осевшего на обода Бентли.

— Если моему редактору не понравится, — сказал он, — то он больший идиот чем я думал. Это — сенсация! — Никто не отозвался. — Вы так не думаете? — Ответа нет. — Алё?

— Бездумная фамильярность вышла из моды, — сказал Винс. — Успокойся, Роджер.

Джон быстро посмотрел на него. Винс отвел глаза.

— О небо, — сказал Джон. — Винс, ты…

Он не договорил. Джону было трудно с таким запозданием признавать, что он ошибался по поводу своего зятя, который даже теперь все еще лелеял банальные фразы жены, так в свое время всех раздражавшие.

Винс завел мотор.

— Куда едем?

— Не знаю, — сказал Джон.

— К Коксу в имение?

— Нет, — Джон покачал головой. — Мне нужно кое-что предпринять. Сделать несколько звонков.

— Ваш дворецкий сказал, что Кокс, возможно, ответственен.

— За что?

Винс отвел глаза.

— Нет, — сказал Джон. — Я тоже так думал. Но это ошибка.

— Вы уверены?

— Да. Давайте поедем — куда-нибудь. Может, к тебе? Где ты сейчас живешь?

— Нет, — сказал Винс. — Плохая идея.

— Понимаю. Может, к Гвен? Давай позвоним Гвен.

— Гвен в Париже, — сказал Винс, улыбаясь иронически.

— Как вовремя, — заметил Джон, тоже улыбаясь.

— Вот что, можно в конце концов и ко мне поехать, — сказал Винс, чтобы избежать вопросов по поводу Гвен. Не мог же он сказать отцу, что именно его дочь делает в Париже, почему она там. — Я живу у моего импресарио. Он в отпуске. Роскошный вид из окна. Карнеги Холл. Кто-то перестрелял целую вечеринку внизу пару лет назад, но в общем там мирно.

— В этом самом здании?

— Может и нет. Не знаю.

— Эй, можем и ко мне, — предложил Роджер Вудз с заднего сиденья.

Его проигнорировали.

Винс запарковался у гидранта.

— Эй, — обратился он к Роджеру, который намеревался войти за ними в здание, — ты куда это?

— Я с вами, — сказал Роджер. — Мне нужно написать репортаж, и еще задать вам пару вопросов.

В квартире Винс провел Роджера в гостевую спальню.

— Пиши свой репортаж, — сказал он. — Не показывайся в гостиной в течении следующего часа, если не хочешь узнать, что такое нокаут стоя. Холифилд против Тайсона, тысяча девятьсот девяносто пятый год.

— Мне нужен процессор.

— Вон там. К инету подключен, я думаю. Еще что-нибудь? Вдохновение, пиво, девочки не нужны ли? Не испытывай мое терпение.

— Язвительный вы, Винс, — сказал Роджер шутливо. — Это надо было предвидеть.

Винс вернулся в гостиную.

— Врежем? — спросил он, показывая гостю бутылку коньяку.

— Оставь, Винс, — сказал Джон. — Я все понял.

— Что именно вы поняли? — спросил Винс автоматически, разливая коньяк.

— Я тебя недооценил. И я неправильно понял чувства моей дочери. Я старый дурак.

— Не дурак и не старый, — сказал Винс. — В переделку вы попали. Стрессовое положение способствует грусти.

— Пожалуйста, перестань повторять все время фразы Илэйн, умоляю.

— Я… Я не замечал, — сказал Винс. — Прошу прощения. Вы правы, наверное. Насчет же особняка…

— Я хочу видеть своих внуков.

— Конечно, — сказал Винс. — Не волнуйтесь. Вы и Мора — у вас есть право…

— Мы с Морой разошлись, — сказал Джон. — Пока неофициально.

— Простите. Очень жаль.

— Не стоит жалости. Давно нужно было это сделать. Так что ты там говорил только что?…

— Я хочу выкупить ваш особняк.

— Зачем?

— Выкуплю и отдам его вам.

Глаза Джона сверкнули.

— Молодой человек, — сказал он, — оставьте в покое достоинство старика.

— Да. Я вот и собираюсь… Но нужно же вам где-то жить, не волнуясь, что завтра вас выселят. Это я обязан устроить.

— Ты мне ничем не обязан.

— Это нерезонно, Джон. Никто никогда не узнает. Мы сделаем все скромно.

— Ты хороший парень, Винс, но нет, спасибо, не нужно. По окраинам все еще стоят функционирующие мотели, а у берега полно недвижимости, которую я все еще в состоянии купить. Кроме того, ты не можешь выкупить особняк, и вообще ничего не можешь выкупить. Все заморожено. Спасибо.

— Если все заморожено, откуда у вас возьмутся деньги на… недвижимость у моря?

— Дома достаточно наличных, чтобы прожить год или два. Не говоря уж о том, что я, наверное, найду работу.

— Работу?

— Конечно. Я не такой беспомощный, как некоторые из моего окружения. У меня есть водительские права. Я бы мог мыть посуду. Помимо этого, у меня самый настоящий диплом, университетский. И еще я мог бы стать радикалом. Что бы не говорили о радикалах, деньги у них откуда-то всегда есть. Вот я и узнаю, где они их берут. Переменим тему. Что делает в спальне этот дурак?

— Роджер?

— Да. Что он делает?

— Он пишет статью для своей газеты.

— О чем?

— О сегодняшних событиях.

— Что за газета?

— Знаете, мне не приходило в голову спросить.

— На человека из «Таймза» он не похож, — сказал Джон.

— В городе четыре других ежедневных газеты.

— Он не очень умный, а?

— Нет.

— Хорошо, — Джон поднял рюмку, посмотрел сквозь нее на окно. — Хорошая выдержка.

— Почти столетняя, — заверил его Винс. — Представьте себе, до Первой Мировой Войны еще в бочку наливали. Семь тысяч долларов за бутылку. Психологический эффект — может еще десять тысяч человек в мире, всего лишь, пьют такое так же небрежно, как мы.

— Прости, Винс, — сказал Джон. — Ничего, если я закурю? Мне ужасно неудобно. Я… все эти годы… к тебе относился…

— Наоборот, — сказал Винс.

— Как, прости?

— Я все эти годы думал, что вы ужасно противный старикан.

Джон рассмеялся.

— Мне это нравится. Ну, что ж, мы оба ошибались. У нас будет случай все поправить после того как ты женишься на Гвен.

— Что?

— Глупо звучит, правда?

— Нет, не в этом дело… Лучше бы нам не…

— Ты не знаешь Гвен. Если эта девушка что-то себе втемяшила в голову, ее уже не остановишь. Она тебя любит уже шесть лет, Винс. Ты наверняка об этом знаешь.

— Это…

— Это неправда?

— Не знаю, что на такое сказать.

— Не расстраивайся. Она хорошая девочка, очень любящая и нетребовательная. Занята в основном собой, не мешает никому. Лучшей жены не найти. У нее также есть провидческие способности, временами бывает забавно. Может передать, к примеру, тебе же твой разговор с деловым партнером недельной давности, слово в слово, или рассказать, с кем спит прислуга. Не знаю, как она это делает. Вот только пьет она много — это да, и с каждым годом все больше. Но это ты исправишь. Только физическое воздействие не применяй. Это разрушает интим.

— Это из собственного опыта, — устало сказал Винс, — да?

— Вроде бы, — весело ответил Джон.

Что такое со всеми, а? С ума все посходили? А может говорить шокирующие вещи — просто попытка отвлечься? Их всех поразила смерть Илэйн, вот и развязались языки. Илэйн бы такое поведение не одобрила. А может, они чувствуют себя виноватыми? Джон и Мора не были примерными любящими родителями. Винс помнил ненасытную страсть жены к ласкам обычного, а не сексуального, толка. Они много времени проводили сидя рядом на диване, Илэйн расслабленная, с закрытыми глазами, Винс — нежный, гладящий ее по волосам. Секс для Илэйн был менее важен чем сознание, что о ней все время заботится любящий человек, у которого вне ее и помимо нее нет ни желаний, ни амбиций. Она так боялась потерять эти ласки, что принимала меры, намеренно вызывая у Винса ревность, инстинктивно чувствуя что, в случае Винса, ревность — самое верное средство предотвратить повседневное к ней, Илэйн, отношение.

— Я не собираюсь жениться на Гвен, — будто в пятидесятый раз сказал Винс. Он хотел добавить что-то бестактное по поводу лояльности, или разбазаривания генов, но сдержался, и был шокирован собственными мыслями.

— Может и нет, но она-то за тебя выйдет, — сказал отец Гвен.

Винс промолчал.

— Мне нужно позвонить в особняк, — сказал Джон.

— Пожалуйста.

— Надеюсь, Мора уже уехала. Ради нее самой надеюсь. Я не в настроении сейчас мириться с ее глупостями, а в кабинете есть запасной пистолет.

— Может, вам следует отдать его мне на хранение, — заметил Винс.

— Зачем?

— На всякий случай.

— Я не собираюсь делать ничего необратимого. Когда ты позволишь мне увидеть внуков?

— Скоро. Но не сегодня, — сказал Винс. — Я не привезу их обратно, пока тот, кто сидит в засаде, не исчезнет.

— В засаде?

— Да.

— Ты уверен?

— В Гвен стреляли.

— В Гвен!

— Да. А мне звонили несколько раз.

— Ты, вроде, сказал что Гвен в Париже?

— Да. Отчасти из-за этого.

— Одна?

— Нет.

— Кто с ней?

— Хмм…

— С кем она? Говори.

— Она в безопасности.

— Ты мне дашь полноценный ответ, молодой человек. Говори.

— Она с детективом из полиции.

— Почему?

— Он расследует, и заодно ее охраняет.

— Он знает, что он делает?

— Э…

— Ты медлишь.

— Он, по-моему, не совсем нормальный. Но у него есть качество, стоящее всего запаса нормальности, во всем мире.

— Какое же? Ты меня пугаешь, Винс.

— Люди его панически боятся. Я сам перепугался, когда с ним встретился, а я не могу сказать, что я трус.

— Что же в нем такого страшного?

— Как объяснил мне его начальник… Детектив Лерой — Гнев Матушки Природы. Думаю, что с Гвен все в порядке, Джон.