"В постели с Президентом" - читать интересную книгу автора (Романовский Владимир Дмитриевич)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. РАССВЕТ НА МОНМАРТРЕ

Город, некогда бодрствовавший круглые сутки, Париж последние лет двадцать стал придерживать поводья. Всего несколько заведений оставались открытыми за полночь, и меньше чем дюжина предлагала услуги после часу. Ле Конти, бар внизу, традиционно не закрывавшийся до четырех утра, изменил интерьер дабы угодить вкусам менеджеров среднего эшелона и музыка там играла очень громко. Заведение напротив, Ла Буши, некогда презираемое интеллектуалами, пользовалось теперь успехом у эпикурейцев, любителей поговорить о смысле жизни ночью, не пытаясь при этом перекричать динамики.

Лерой заказал коньяк себе и черный кофе Гвен.

— Вы платите, не так ли? — спросил он, заметив, что она не собирается платить.

— О… — сказала она, вспомнив.

Некоторое время они пили молча.

— Может, пройдемся немного? — спросила она.

— Ну конечно же, — согласился Лерой. С энтузиазмом, как она заметила.

Они шли в молчании до Пляс Сен Мишель, затем через мост на Сите, вдоль набережной до Пон Нёф, по нему на Правый Берег, через Риволи и дальше, углубляясь неминуемо в трущобы. Гвен не помнила, чтобы она когда-либо здесь ходила, этими темными улицами. Половина фонарей не работала. Кругом пустынно.

— Здесь не… не опасно? — спросила она.

— Понятия не имею, — ответил Лерой. — Может и опасно. Я люблю опасные места.

— А куда мы идем?

— На Монмартр, если, конечно, у вас нет других планов.

— А что на Монмартре?

— На Монмартре Сакре-Кёр. Кафедральный собор и базилика.

— Это я знаю! Зачем мы туда идем?

— Я думал, что вам хочется прогуляться. Мы именно этим сейчас и занимаемся. Мы прогуливаемся. Почему вы никогда не бываете удовлетворены?

— Почему мы идем именно по этой улице?

— А, теперь, стало быть, улица виновата в чем-то. В чем виновата улица?

— Здесь темно.

— Здесь интересно. Посмотрите на строения. В основном шестнадцатое столетие, но то тут, то там неоклассический стиль.

— Как, простите?

— Неоклассический. Девятнадцатый век. Во времена Реконструкции, или незадолго до нее, по всему городу такого настроили. Вы что, нервничаете?

— Ну да.

— Не нужно. Слушайте, это для вас редкая возможность. Вы идете через плохой район — но вы в полной безопасности. Такое не часто бывает, не так ли. Взбодритесь.

Она подумала и не нашла аргумент Лероя убедительным.

— Откуда вам известно про Арчи?

— Что? А, это. Да так… — ответил он. — А вот что вас на самом деле удивит… мягко говоря… так это то, что я знаю, что у вас была фотография Кристофера Аткинза в шкатулке, которую вы прятали под кроватью в дормитори.

— Что?

— Вы правы. Шкатулки не было. Но у чемодана было второе дно, и в нем было многое спрятано.

— Все так делали.

— Но не все держали там янтарный браслет, да еще спрятанный в роман Стендаля. Специально выковыряна дырка в страницах, почти насквозь. Вы не любите Стендаля, да?

— Кто вы такой? — спросила она. — Как вам все… Мы знали друг друга в прошлом? Кто вы такой, черт вас возьми? Просто скажите, кто вы такой.

— Детектив Лерой, к вашим услугам.

— Как?

— Что — как? Не понял.

— Как вы узнали про янтарь? И вообще — про все?

— Профессия такая — знать чужие тайны.

— Никто не знал про янтарь, — с уверенностью сказала Гвен, кусая губы. — Даже Арчи не знал.

— Магда Висконти тоже не знала? Вы с ней делились многим.

— И Магда не знала… Магда! Вы и про Магду знаете!

— Успокойтесь.

— Хорошо, — сказала она. — Слушайте. Мы с вами вместе учились, что ли?

Он улыбнулся.

— Подумайте, — сказал он. — На ваш взгляд — похож я на человека, с которым вы могли вместе учиться?

— Нет.

— Ну и вот.

— Но я не понимаю.

— Всего понять невозможно, Гвен, — сказал он заговорщическим тоном. — Некоторые вещи должны оставаться непонятыми. Типа, шшш! — Он приложил палец к губам. — Понимаете?

— Вы меня пугаете.

— Нет, нет, пожалуйста, Гвен. Пожалуйста поверьте мне. Со мной вы в безопасности. Я никому не позволю вас обидеть.

Опять они некоторое время шли молча.

— Почему? — спросила она наконец.

— Что почему?

— Почему вы никому не позволите меня обидеть?

— Ах, уж я и не знаю даже…

— Это что же, это…

— Признание в любви? Нет, мисс Форрестер. Совсем нет. Да вы не беспокойтесь. Расскажите мне про Гейл.

— Гейл?

— Гейл. Именно так я и сказал. Гейл.

— Гейл Камински?

— Про нее самую. Расскажите.

— При чем тут Гейл?

— Из всех потенциальных лонгайлендских домохозяек, почему вы выбрали именно Гейл?

— Для чего выбрала?

— Для одаривания временем и деньгами. Вы дважды внесли за нее месячный взнос банку, за дом. Кто так поступает?

— Откуда…

— Почему вы выбрали именно ее?

— А кого я должна была выбрать, вас?

— Мне просто любопытно.

— Это не любопытство, это бестактность. И я вас боюсь. Что вам нужно от меня?

— Нет, любопытство. Можете не отвечать, хотя предупреждаю, что если мне долго не угождать, я могу… э…

— Что? Что вы можете?

— Ох не знаю, — он огляделся. — Могу отдать вас вон тому суровому чудику, который торчит на углу.

Презрительное ругательство чуть не вылетело у Гвен, но она вовремя себя остановила. Все-таки они находились сейчас в очень плохом и страшном районе, и Лерой был действительно ее единственной защитой, единственной связью с уютным и безопасным цивилизованным миром. Когда они проходили мимо чудика, тот вдруг ступил на середину тротуара и обратился к ним по-французски с сильным акцентом.

— Что он сказал? — спросил Лерой.

— Он хочет узнать, как мы себя чувствуем.

Внезапно Лерой круто повернулся и направился к чудику. Последний объяснил, что он ничего такого не имел в виду, никаких проблем, отступил спиной, повернулся, и пошел прочь. Лерой ухмыльнулся. Возвратившись к Гвен, он взял ее за руку. Это было невежливо, такая фамильярность, и Гвен захотелось отобрать руку, но передумала. Касаясь руки Лероя, она чувствовала себя так спокойно, как не чувствовала многие годы.

— Расскажите мне про Гейл, — попросил он еще раз.

— Не понимаю, что вы хотите слышать. Ну… Она очень несчастный человек, — сказала Гвен. — Сплошной эгоизм и ребячество.

— Как вы с ней встретились?

— В баре.

— Что за бар?

— Просто ирландский паб, на Бродвее. Она меня спросила, не знаю ли я, где находится станция метро. Она заблудилась.

— Вы ей сказали?

— Да. Но это была не та станция, которая была ей нужна.

— А об этом вы ей сказали?

— Нет. Это была единственная станция в районе, о которой я точно знала.

— Она воспользовалась станцией?

— Нет, она взяла такси.

— Домой? В Лонг Айленд?

— До автостоянки. Она показала шоферу квитанцию стоянки. Он сказал, что примерно знает, где это.

— И вы договорились встретиться еще раз?

— Мы обменялись телефонами. Через две недели она вдруг является в город и просит, чтобы я прошлась с ней по магазинам. Мне было любопытно.

— Что вы хотели узнать?

— В какие магазины ходят женщины вроде Гейл.

— Узнали?

— Да. Бергдорф и Блумингдейлз.

— Бергдорф?

— Да. В Бергдорф она ничего не купила. Сказала, что все очень дорого.

— Это так и есть.

— Я не заметила большой разницы между этими двумя магазинами. Хотя в Бергдорфе было приятнее внутри. Вы уверены, что мы правильно идем? Что-то улица все темнее и темнее.

— Мы идем на север.

— И что же?

Лерой пожал плечами.

— Если идешь на север, рано или поздно упрешься в бульвар. Предполагаю, что мы окажемся где-то между Пигаль и Клиши минут через двадцать. А оттуда — все время в горку, пока не доходишь до вершины.

— Вы уверены?

— Я посмотрел карту. Север — все еще по направлению к северному полюсу. Как и три тысячи лет назад.

Некоторое время они продолжали болтать — до того момента, как вдруг оказались в районе под названием Сталинград. Четырехугольные столбы, поддерживающие эстакаду метро, выглядели призрачно-зловеще. Появились совершенно черные зоны и закоулки столь жуткие, что казалось они просто умоляют тебя перерезать кому-нибудь горло, или подставить под чей-то нож собственное. Настроение Лероя нисколько не изменилось — все также спокоен и бесстрастен.

— Может, поймаем такси? — спросила Гвен.

— Вы чего-то боитесь?

— Преступников. Нападения.

— Если вы и увидите сегодня нападение, — сказал Лерой, — то нападать скорее всего буду я. Не волнуйтесь, здесь спокойнее, чем вы думаете.

Как он обещал ранее, они повернули на улицу, идущую в гору. Оставив неприятные кварталы позади, они углубились в сетку монмартрских неровных переулков. Повернули. Увидели ярко освещенное кафе. Дальше был уютный жилой сквер, над которым возвышался роскошный отель восемнадцатого века постройки. Гвен узнала его. Его постоянно показывают в претенциозных французских фильмах о меланхоличных неудачниках, психологически переживающих жизненную неустроенность в Париже, без начала, конца и сюжета. Лерой повел Гвен дальше. Наклон улицы стал заметно круче. К моменту, когда они добрались до вершины, Гвен тяжело дышала и помалкивала. Из десятка кафе по периметру главного монмартрского сквера последние два закрывались. Лерой и Гвен пересекли сквер, утыканный пляжными зонтиками, под которыми в дневное время популяция поглощала еду, приготовленную в этих кафе, и платила китайским умельцам за созидание неуклюжих портретов углем, пастелью, акрилом, и сухой кистью, и наконец вышли к порталу Сакре Кёра. В этот момент, точно по команде, прожекторы, иллюминирующие парижские достопримечательности, выключились (они выключались каждую ночь, через час после полуночи), и величественный собор времен Бель Эпокь возвышался над ними, Гвен и Лероем, сплошным черным силуэтом на фоне фиолетового неба.

Лерой круто обернулся и сошел вниз по ступеням, ведущим на террасу, с которой можно видеть крыши всего Парижа. Дальше вниз был парк, запертый на ночь. Группа черных подростков перелезала через чугунную ограду — в парк и из парка — под звуки африканской песенки, раздающейся в переносном стерео, стоящем на асфальте. Песенку пели на ломаном английском и стилизована она была в какой-то степени под американский хип-хоп. Гвен посмотрела боязливо на молодняк.

— Попросите у них сигарету, — посоветовал Лерой. — А то у меня кончаются.

Он скинул рюкзак с плеча и неожиданно вытащил из него бутылку бордо и два самых настоящих стеклянных бокала, завернутых плотно в бумагу. Затем у него в руках появился штопор.

— Ого, — сказала Гвен, хихикая неуверенно.

— Да, — сказал Лерой. — Преимущество вина в этой стране — оно в основном французское. Посему, купив бутылку и найдя, что вино плохое, винить следует не отсутствие везения, а собственную глупость. — Он налил темную влагу в бокал и протянул его Гвен. — Прозит!

Стерео запело хриплым баритоном — «Его поймали в рабство в Аааафрике. И белые поволокли его в Амеееерику». Некоторые части города все еще были неплохо освещены, в некоторых из ближних окон горел свет.

— Хорошо, что они не понимают слов, — заметил Лерой. — Я не в настроении сейчас драться.

— Может, пойдем еще куда-нибудь? — спросила Гвен, опасливо поглядывая на группу.

— Не подавайте виду, что боитесь, — сказал Лерой. — То есть, я, конечно, справлюсь с ними, но это пустая трата времени. Ножи у них есть, а вот огнестрельного оружия нет. Нож мне не нужен. Отнять у кого-нибудь пистолет я бы не отказался. Без пистолета я чувствую себя голым. Возможно, я вам об этом уже говорил пару раз. Кстати, диск отдадите мне.

— Какой диск?

— На котором записана сцена убийства вашей сестры. Куда вы его засунули? Какой-то ящик в банке, о котором я не знаю?

— А вы подлец, — сказала она, совершенно сбитая с толку.

— Я его обыскался давеча. И все-таки думаю, что он у вас дома. В конце концов, дома у вас на дисках — вся история человечества с момента вашего рождения, в деталях. А этого диска нет. На котором убивают вашу сестру.

— Вы обыскали мою квартиру?

— Без ордера. Подайте на меня в суд.

— Черт знает что!

— Эй, вы хотите найти убийцу или нет? Помимо убийцы, нам нужно еще найти храброго стрелка, который в вас давеча стрелял. Возможно, это не одно и то же лицо. Разные люди.

Она отвернулась и вдруг почувствовала себя глупо. Когда сердишься на мужчину, нужно ставить бокал и выходить из комнаты. Презрительное фырканье — бонус, можно исполнить, можно не исполнять. Не было комнаты, из которой можно выйти, и не было ничего, кроме асфальта, на что можно было поставить бокал. Допустим, она все-таки поставит его на землю. И куда же она после этого пойдет? В отель, который они только что видели! А потом? Обратно в Штаты. Сойдет с самолета — прямо в прицел стрелка. «Богатая Наследница Убита в Аэропорту. Семья Чемпиона Уменьшается Каждую Неделю».

Несправедливо все это!

— Слушайте, — сказала она. — Кто вы такой? Если не скажете, клянусь, [непеч. ], я прямо сейчас уйду, и плевать мне на последствия.

— Не могу вам сказать, — сообщил Лерой, сожалея. — Поверьте мне, не могу. Может быть позже. И перестаньте вы ругаться. Вам не идет. Просто представьте себе, что я единственный человек в мире, могущий и желающий вам помочь.

— Откуда мне знать, что это не вы убили мою сестру, а потом попытались убить меня?

Она сразу поняла, что говорить этого не следовало. Чтобы скрыть смущение, она добавила:

— Почему я должна вам верить?

— Потому, — сказал Лерой мрачно, — что вы мне нравитесь.

— Простите, как?

— Нравитесь. Мне. Очень. Вы привлекательная.

— Какая?

— Собственно, более или менее неотразимы.

Она посмотрела на него с презрением. Покачала головой, опустив вниз и в сторону нижнюю губу и закатив глаза.

— Чушь, — сказала она, фыркнув.

Ей было лучше.

— Нет, не чушь.

— Перестаньте. Терпеть не могу неискренние комплименты.

— Я искренен. И это был не комплимент.

— Слушайте, Детектив. Мы взрослые люди. Я знаю о своих, скажем так, недостатках, а также о том, что самая привлекательная моя черта — деньги моего отца.

Лерой помолчал.

— У вашего отца нет денег, — сказал он.

— Ага, — сказала она.

— Сегодня он еще держится, а завтра объявит банкротство и останется без друзей, без средств, возможно на улице. Я не хотел вам об этом говорить. Я хотел бы, чтобы это сделал кто-то другой. Простите. Очень сожалею.

— Глупости, — сказала Гвен.

— Очень жаль.

— Откуда вы знаете!

Он поборол соблазн сказать, что его профессия все знать и так далее.

— В «Дейли Ньюз» об этом написали, — сказал он.

Неподалеку торчала телефонная будка. Лерой протянул Гвен французскую телефонную карточку. В другое время она бы удивилась — откуда у него карточка, когда купил, где, откуда знал, как заплатить, и как работают в этом городе уличные телефоны (очень малая их часть все еще принимала монеты), но ей было не до этого. Некоторое время она воевала с телефоном, потом сдалась и попросила Лероя помочь. Он снял трубку с держателя, вставил карточку, и набрал два нуля.

— Теперь набирайте единицу, код зоны, и номер.

В Нью-Йорке было десять вечера. Трубку взяла мама. Очень сдержанным голосом она заверила дочь, что все по поводу банкротства — правда. Более того, юридическая защита фондов не была еще оформлена. Это займет время. А пока что все фонды заморожены или арестованы и переданы кредиторам. Ни один счет не избежал замораживания, наличные ни откуда не поступают. Оставались собственные мамины сбережения (пятьдесят тысяч, прикинула Гвен), и драгоценности (сто тысяч, прикинула Гвен — остальное взято напрокат).

Гвен повесила трубку. Странная улыбка застыла на ее лице. Лерой что-то пробормотал по поводу разбазаривания фондов. Она решила проигнорировать замечание. Оказалось, что он имел в виду телефонную карточку. Он вынул ее из щели и сунул себе в нагрудный карман.

— Приключение, — сказала Гвен.

— Что?

— Давайте возьмем такси, — предложила она. — Я не хочу тащиться обратно пешком через весь город.

— В данный момент поймать такси здесь непросто, — заметил он.

— Они проезжают иногда, ищут пассажиров.

— Только когда они никому не нужны.

Она посмотрела на него, ожидая… чего именно? Что он выйдет на проезжую часть перед собором, подумал он, и встанет там с поднятой рукой, пока не остановится такси. Он пожал плечами и сунул руки в карманы.

— Ну? — сказала она.

— Вы хотите такси. Вы и ловите.

Она надулась. Сейчас она была очень ранима. Она вышла на проезжую часть. Никаких такси. И машин тоже. Она стояла, готовая поднять руку. Минуту спустя она почувствовала себя глупо.

— Можно было бы провести остаток ночи здесь, — сказал он. — Рассвет на Монмартре. Такого нигде больше не показывают.

— Нет, спасибо, — сказала она. — Мне холодно.

То есть, до нее еще не дошло. Она не могла осознать, отказывалась до конца понимать, что случилось. Давешние события — гибель сестры, выстрелы — были трагические и страшные — но это — весь ее мир вдруг обрушился, сразу — нет, это нельзя было охватить умом. Не вписывалось в кругозор. Ее понятия о том, как устроена Вселенная, не могли к этому приспособиться. Не за что было зацепиться. Такие вещи не просто маловероятны — их не бывает. Никогда. Гидранты не превращаются в кузнечиков, полицейские в Таймз Сквере не перекидываются остроумными репликами, составленными из пятистопных ямбов, обычные лампы не загораются до того, как кто-то поворачивает выключатель. Состояния не исчезают в темном вакууме.

— А можно сойти вниз, к Клиши, и поймать такси там, — сказал он.

— Там есть?

— Конечно.

Она согласилась. План был хорош. Они вернулись к главному скверу, пересекли его, и начали спускаться по уклонной улице.

— Ноги болят дико, — объявила она.

— Все магазины обуви сейчас закрыты. Завтра купим вам сникеры. Хотите, я вас понесу?

— Нет, спасибо. Подождите-ка.

Остановившись и чуть согнувшись, она сняла туфли. Холодная брусчатка обласкала ступни — но это было временное утешение. Они снова были в сквере перед отелем.

— Давайте здесь поспим, — сказала она почти умоляюще.

— Ладно, — согласился он.

Они вошли в вестибюль. Портье посмотрел на них сонно. Гвен объяснила, что им нужна комната и протянула кредитку. Портье, исполнявший ночью также обязанности клерка, пропустил кредитку через машину, и машина отказалась принимать транзакцию.

— Не может быть, — сказала Гвен. — Попытайтесь еще раз.

— Дайте ему другую кредитку, — сказал Лерой.

— Хорошо, — сказала она покорно.

Те же результаты.

— Что-то не так с машиной, — предположила Гвен, нервничая.

— Боюсь, что все так, — сказал Лерой.

— Что вы имеете в виду?

— Вы знаете.

— Но не могут же мне взять и отменить кредит, вот просто так!

— Почему нет? Могут. Что им мешает?

— Это противозаконно. Все мои кредитки — на мое собственное имя.

— А когда вы последний раз оплатили счет сами? То есть, когда вы действительно сами заполнили чек, расписались, положили в конверт, приклеили марку, и кинули в почтовый ящик?

— Я… Не знаю. В прошлом месяце.

— Нет. Вы лично. Когда вы в последний раз занимались этим лично?

Она яростно на него посмотрела.

— Спросите у него, возьмет ли он зеленоспинные, — сказал Лерой, вытаскивая бумажник.

Клерк объяснил, что не возьмет.

— Скажите ему, что он идиот, — сказал Лерой. — Скажите ему, что доллары — тоже самое, что золото. Скажите ему, что мы оккупируем Францию, как только закончим с Ближним Востоком. [непеч. ] лягушатники.

Клерк, кажется, что-то понял и разразился гневной тирадой, которую заключил английским словом «сожалею».

— Ничего не поделаешь, — сказал Лерой. — Если, конечно, у вас нет евро с собой.

— Двадцать или тридцать не хватает.

— Тогда пойдем отсюда.

— Значит, — растерянно сказала Гвен, — мы не можем здесь остаться ночевать?

Лерой уставился на нее. Мигнул. Ощутил сильное желание обнять и поцеловать ее.

— Сожалею, — сказал он. — Все сожалеют, о герцогиня. Вы сожалеете, я сожалею, этот бесполезный кретин ужасно сожалеет. Просто представьте себе весь мир, и что он вам виновато улыбается. «Сожалею, помочь не могу». Обычное дело.

Бесполезный кретин наклонил голову, показывая что он понял и, да, сожалеет.

— А вы ничего не можете сделать? — спросила потерянная Гвен.

— Я могу дать ему в морду. Но делу это не поможет. Слушайте, до рассвета два часа. Мы пойдем… Нет, подождите-ка. Спросите его, нет ли у него бутылки вина.

— Клерки в отеле не продают вино.

— Спорим?

— Перестаньте.

— Спросите его.

Она закатила глаза, но все-таки сказала по-французски:

— Мой спутник хотел бы узнать, нет ли у вас вина.

— Конечно есть, — откликнулся клерк.

— Есть?

— Конечно.

Он взял с них в три раза больше стоимости данной бутылки — примерно треть платы за номер.

— Прекрасно, — сказал Лерой. — Пойдемте обратно на вершину холма. Я покажу вам нечто совершенно потрясающее, милая дама.

Морщась, Гвен снова надела туфли. Хулиганы ушли. Несколько прилично выглядящих индивидуумов разных рас и национальностей собрались на террасе и ступенях.

— Присоединимся к клубу, — сказал Лерой. — Все ждут восхода.

Он открыл бутылку и налил вино в бокалы. Элегантно одетая женщина подошла к ним, неся пластиковый стаканчик, и спросила по-французски с акцентом, не нальют ли ей немного вина.

— Она хочет вина, да? — спросил Лерой.

— Да, — подтвердила Гвен.

— Спросите ее, есть ли у нее настоящий бокал.

— У нее есть стаканчик.

— Это я вижу. Спросите, есть ли бокал.

Гвен спросила. Нет, бокала у женщины не было.

— Скажите ей, чтоб она шла [непеч. ], — сказал Лерой.

— Почему? Мистер Лерой…

— Сэм.

— Почему вы не хотите налить ей вина?

— Потому, что у нее нет бокала, — объяснил Лерой. — Пить доброе вино из пластмассы — святотатство. Людей, так поступающих, следует пороть на площади.

— Извините, — сказала Гвен женщине. — Он не хочет наливать в пластик. Вот, отпейте из моего бокала.

— Э, нет, не пойдет, — сказал Лерой, останавливая руку Гвен. — Мало ли, может она заразная. Перестаньте сейчас же.

— Она… — Гвен хотела объяснить, что дама скорее всего принадлежит к ее, Гвен, классу. Не объяснила. Ей вдруг пришло в голову, что капризы Лероя ей, в общем, нравятся. Она повернулась к даме. — Идите на [непеч. ], — сказала она на очень чистом, очень отчетливом французском.

— Простите? — сказала дама.

— Она австрийка, — сказал Лерой без видимой причины.

— Идите [непеч. ], — повторила Гвен по-немецки.

Отвергнутая вместе с компанейскими ее побуждениями, дама резко распрямилась и отошла, возмущенная.

— Вот и хорошо, — сказал Лерой. — За свободу, Гвен. Вашу и мою.

— Мистер Лерой…

— Сэм.

— Сэм. Сэм? Вы не смотритесь, как Сэм.

— Сэмьюэл Кристофер.

— Сэмьюэл. Лучше. Слушайте, Сэмьюэл… Нет, вас не Сэмьюэл зовут… Вам правда следует мне сказать, откуда вам все это известно… обо мне. Серьезно. И что еще вам известно. Обо мне.

— Всему свое время, — сказал Лерой. — Прозит.

Они пригубили вино. Нет, наверняка он не Сэмьюэл. Она также была уверена, что он не Майкл и не Дейвид. И уж точно не Брайан. Странный человек.

— Приятное пойло, — сказал Лерой, — этот кот-дю-рон. Ничего лучше в данный момент не нужно. Бордо — было бы слишком. Перебор.

Он закурил.

Дюжина человек из разных стран и сословий толпились, хихикали, обменивались псевдо-циничными замечаниями, стоя, сидя и глядя на величественный метрополис с населением в четыре миллиона, семь миллионов с пригородами, в мире с шестью миллиардами душ. Подъехал Бентли с шофером, остановился у собора, из него вышла среднего возраста дама в вечернем платье — и направилась к террасе. Будто он только этого и ждал, пожилой бродяга с тяжелой гривой седых волос и седой бородой притащился от главного сквера. Группа таким образом была вся в сборе.

— Венера, — Лерой показал пальцем. — Юпитер, — снова показал.

Гвен посмотрела на небо. Слева, на востоке, начинало бледнеть.

Вскоре некоторые из куполов внизу, в сердце города — Инвалиды и Пантеон — выделились в тусклом свете с востока. Черный шпиль Нотр Дам стал темнее неба. Одна за другой исчезли звезды, кроме Венеры и Юпитера. Над горизонтом наметилось импрессионистское оранжевое сияние. Идущая под уклон улица посветлела, смесь света и теней обнажила глубину. Шпиль, и вскоре весь лантерн собора, возвышающегося за спинами зрителей сверхъестественного спектакля, созданного вечной мудростью Бога и гением человека, вдохновленного этой мудростью, осветился, нежась в алых лучах восходящего солнца, все еще невидимого.

— Что вы сказали? — спросила Гвен.

— Ничего, — огрызнулся Лерой, достаточно сердито, чтобы она поняла, что он действительно что-то только что ей сказал.

Ноги у Гвен ныли болезненно. Храбрая, она шла с достоинством весь путь к перекрестку на восток от Клиши, где в пять тридцать утра им с Лероем подали прекрасные омлеты с пушистым багетом и плохим кофе. Оба проглотили омлеты и багет и заказали еще кофе. В кафе больше никого не было.

— Я не верю, что вас зовут Сэмьюэл.

— Тогда просто Лерой.

— Лерой.

— Да.

Светило солнце. Кругом было полно свободных такси.

— У меня в восемь тридцать встреча, — сказал Лерой. — Я могу вас сбросить у отеля.

— Нет, — сказала испуганно Гвен. — Не пойдет. Куда вы едете, туда и я.

— Вы уверены? — спросил он. — Вы очень устали, наверное.

— Я… Лучше пусть я буду усталая, чем мертвая. Это во-первых. Также, не вижу, что вы будете делать на встрече без переводчика.

— Мне дадут там кого-нибудь.

— Да, как же, — сказала она с сомнением. — Я думала, это важно. Для вас.

— Да и нет. Я думал, это важно для вас.

— Да, — согласилась она. — В любом случае, я вам нужна.

— Хорошо, — он вздохнул. — Пойдем на метро.

Он взял из ее ладони двадцать евро и купил пачку билетов. После этого он некоторое время стоял перед потертой картой на стене, намечая пальцем маршрут. На этой линии у поездов были обычные колеса, а не резиновые. Вскоре появился поезд, грохоча. Гвен удивилась, увидев, что Лерой нажал на двери какую-то кнопку. Остальные двери остались закрытыми. Она ни разу раньше не ездила в парижском метро. Она несколько раз, в юности, ездила в нью-йоркском.