"Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)" - читать интересную книгу автора (Минаков Василий Иванович)

С начальством не спорят

— Товарищ гвардии майор, командир звена младший лейтенант Минаков боевое задание выполнил и прибыл с экипажем в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы!

«Ковбасу ось такой бы длины!» — мечтательно замечал в таких случаях не лишенный своеобразного остроумия старшина Дороган в училище. Или осведомлялся, сколько у крокодила от головы до хвоста. Двухэтажный доклад, с надстройкой. И во всех окнах темно. Какого звена? Эскадрильи, полка? Чье задание и какое? И почему мне докладываете о нем? И с экипажем ведь прибыли, так я понял? А в экипаже бомбардировщика Ил-4, насколько [12] мне память не изменяет и как вам самим, вероятно, известно, уважаемый командир отдельного, особого, надо думать, звена...

Попробуй все уместить в одной фразе. Если ты, скажем, не Пушкин. И если сам толком не знаешь, что умещать.

К счастью, майор уже, видно, не помнил старшинских уроков. Поднял неторопливый взгляд к небу, очертил в нем крутую дугу. Скользнул по следу на взлетной полосе, уткнулся в видавшую виды машину. Потная, с вьющимся над капотом жидким парком, словно лошадка у стойла, остановилась как раз у проема в назначенный ей капонир.

— Случалось бывать у нас, лейтенант?

— Младший. — Знаки различия были у меня не видны, как, впрочем, и у него — под черным, с белесоватинками на швах регланом. — Не доводилось, товарищ гвардии майор. На этом аэродроме.

В припаленных усталостью, как бы подернутых паутинкой глазах комэска блеснула доброжелательная усмешка. Хоть тут-то нам повезло в этот день — выбежавший навстречу техник в изумлении раскрыл рот: откуда известно нам место стоянки, когда и ему-то указано четверть часа назад? Мы с ходу воспользовались моментом, чтобы выведать номер эскадрильи; звания и фамилии всех трех комэсков гвардейцев знали и без него.

— По ориентировке какую оценку имеете, лейтенант?

— Младший, — уточнил опять, опуская вопрос, который счел несерьезным.

Брови майора сдвинулись, взгляд обратился к двум командирам, тоже в регланах, стоящим почтительно сбоку и чуть позади. Видали, мол, воспитаньице?

Я, в свою очередь, незаметно скосился к Прилуцкому и Панову: во, братцы, мотайте на ус. [13]

Когда вернул взгляд, на мясистом, в дубленых складках лице майора сияла отеческая улыбка.

— Поздравляю с присвоением очередного воинского звания, товарищ гвардии лейтенант!

— Служу Советскому Союзу!

— Вот так-то. С начальством не спорят. В штабе прочтете приказ.

Снова нахмурился, уже не в шутку.

— А вот насчет должности...

— Сочту за честь войти в строй гвардейцев в качестве командира экипажа!

Фраза, признаться, была заготовлена впрок. Трудно рассчитывать на свою прежнюю должность в полку, где тебя не знают. Еще и в гвардейском.

Комэск помолчал. Пощурился, как бы на глаз оценивая ответ, напечатанный крупным плакатным шрифтом.

— А что? Неплохо. А, замполит? Кстати, денежный аттестат вам менять не придется, гвардейские начислят с сегодняшнего дня. — И, отстраняя возможный жест: — Ну-ну, не деликатничай! Дома-то как еще пригодятся. Вот скоро освободим ваши Минводы...

Да, об оценке по ориентированию у моего нового командира осведомляться было б и вовсе излишним.

— Какое задание выполняли, гвардии лейтенант?

— Поиск плавсредств в районе...

— Не обнаружили? Я тоже. Только что сел, перед вами. Затаились фашисты. Укрылись в базах, выжидают. Тем более с моря нельзя глаз спускать...

Ну вот. И отрицательный результат здесь расценивается как надо.

* * *

— Хо, Минаков! Откуда свалился?

Через секунду мы уже тискали друг друга в объятиях, хлопали по гулким кожаным плечам, отступали, узнавая и не узнавая... [14]

Василий Кравченко! Капитан... Вместе еще до войны служили...

— К нам? Насовсем? Молодчина! Вместе громить будем гадов... Давно вырвался с «тихого»?

С малой буквы — не океан. Хоть от него пошло. Тихим с начала войны мы прозвали свой Дальневосточный фронт, оказавшийся самым глубоким тылом. Кравченке повезло, вырвался на год раньше...

— Во, знакомься! Будете в одном звене, у них как раз не хватает... Дмитрий Бабий! Летчик от бога!

Бабий? Димка? Снова объятия. С Димкой дружили курсантами, парень что надо, душа, весельчак...

— Видал, Николай? — ищу взглядом Прилуцкого.

Но и штурман уже в окружении, тоже объятья, хлопанье по плечам...

— Братцы, чего новичков томите! Они же с задания, целое море ощупали, чтобы нам сделать втык... Айда в столовку!

— Какие они новички! Хлопцы из тридцать шестого! Вместе жару давали...

Вот оно — братство! Небесное, фронтовое! Стыдно вспомнить — летел как к чужим. Будто и раньше не приходилось садиться на чьих-то аэродромах. Не было случая, чтобы не встретил друзей...

Вечером с Димой бродили по опустевшим дорожкам, вспоминали былые годы. Ейское военно-морское авиационное училище мы окончили за полгода до войны. Дальше пути разошлись.

— Петю Игашева помнишь?

Как не помнить! Комсомольский вожак училища, спортсмен, певец, организатор самодеятельности... Все его знали, завидовали энергии, талантам — в любом деле первый! С виду не богатырь, но парень яркий — смоляные брови, такой же чуб... Внимательный, добрый...

— О его подвиге слышал?

— Ты с ним служил? [15]

— На Балтике, в первом минно-торпедном. Мехколонну бомбила их группа. Петр первым зашел, высыпал серию под ураганным огнем зениток. Тут же и на второй заход. А на него — три «мессера»... Он уж на боевом, не стал маневрировать. Стрелок-радист у него молодец был, Новиков, одному врезал, тот задымил. А два другие... Загорелся, пламя сбить — не выходит. И с парашютом нельзя — внизу немцы. Тут как раз «мессер» заходит спереди, добивать... Петр — ему в лоб. Таранил! А потом — на колонну немцев... Первый воздушный таран, совершенный бомбардировщиком! Неужели не слышал?

— Слышал немного... Я ведь на Дальнем Востоке полгода еще загорал... Красиво жил парень!

— И умер красиво! А знаешь, кем он до училища был?

— Ну?

— Не поверишь. Учителем в школе! Он же, помнишь, постарше нас...

Вот, значит, что. Самодеятельность, общительность, доброта... Первый в истории...

Молча прошли кипарисовую аллею, под ногами зашелестели тяжелые, кожаные листья магнолий, захрустели иссохшие свитки коры эвкалиптов — как вафельные трубочки с кремом, что у нас в городе появились в продаже перед войной. Да... Вот и здесь отдыхали люди. Бегали с полотенцами к морю, валялись на пляже, хвастались ровным загаром, по вечерам танцевали фокстроты и танго на той вон, наверно, дощатой площадке, под фонарями-шарами, висящими в ветвях платанов, как исполинские, солнцем напитанные плоды...

— Курорт, — угадал мои мысли Дима, — Аллейки, таблички, утром увидишь: «Ванны», «Солярий», как его... «Тер-ренкур»... Будто сезон окончился, разъехались люди по городам... Вдруг — посыльный. И спустя час — [16] молнии, шапки разрывов, вонь тротиловой гари в кабине, град осколков по плоскостям...

— На Балтике жарко было?

— Фашисты перли на Ленинград — страх божий! Пылища по всем дорогам, не видно конца... Мы по три-четыре вылета делали. На малых высотах, как штурмовики. Мазуренко Алешу помнишь? Пересел на Ил-2. Недавно Героем стал, слышал? Землячок твой Разгонин...

С Саней Разгониным дружили мы с малых лет. Вместе мечтали в родных Минводах о небе, вместе пошли в училище...

— Вся Балтика его знает! Мастер торпедных ударов, несколько крупных транспортов потопил. И Юра Бунимович...

— О себе расскажи, Дима. Сюда как попал?

— Сбили над Порховом, выпрыгнул с парашютом. Через фронт перебрался, вернулся в полк. Ну «безлошадник», направили в запасной, а оттуда...

Негусто. Но я еще днем у него под распахнутой тертой кожанкой приметил орден Красного Знамени...

— Экипаж подобрался — что надо! Штурман Лебедев Леонид, я тебя с ним знакомил, стрелок-радист...

— Что сейчас делает полк, Дима?

— Как сказать... Вроде как передышка. На разведку летаем, Черное море щупаем и Азовское, на «свободную охоту» с торпедами. Бомбим плавсредства у побережья Крыма, в базах... Сегодня вот на разведку летал. Возле Анапы прищучил нас «мессер», еле отбились...