"Три времени Сета" - читать интересную книгу автора (Мак-Грегор Дункан)

Глава вторая

Конану суждено было проснуться не от первого солнечного луча, но от чавканья и урчания рыжего недоноска, уплетавшего остатки ночной трапезы. Впрочем, стоило киммерийцу открыть глаза, как тут же появился и луч — предвестник восхода над землей ока благого Митры; еще слабый и тонкий, он, тем не менее, заставил тьму отступить — черное небо посветлело, звезды погасли; день подходил к престолу, с которого только что спрыгнула ночь.

Рывком поднявшись, Конан ловко выхватил прямо из-под носа у рыжего последнюю рыбину и, не успел тот придать взору своему выражение глубокой печали и усталости, уплел ее всю. Пива больше не было, так что жажду пришлось утолять обыкновенной речной водой, затхлой, зато холодной.

— Слушай-ка, варвар, — осипшим после сна голосом протянул рыжий. — Не пора ли тебе узнать родовое имя мое?

— Тьфу! — раздраженно сплюнул Конан. — Опять заговорил как придворный стихоплет…

— А ты их видел?

— Ха! — ответил варвар.

— И я стихи слагаю… — скромно потупившись, сообщил парень. — И баллады там всякие, песни…

Он закатил глаза и начал ерзать тощим задом по кочке, явно намереваясь немедленно исполнить новому знакомому балладу-другую. Но Конан, у коего воспоминания об искусстве были самые что ни на есть грустные еще со времен его знакомства в Аграпуре с юной лютнисткой, которая оказалась хладнокровной убийцей, оборвал его грубым шлепком меж лопаток, от которого рыжий кулем повалился на землю.

— Варвар… Настоящий варвар, — проворчал он, поднимаясь. Но в зеленых глазах его ни обиды, ни возмущения киммериец не увидел — кажется, парню досталось в жизни немало зуботычин, и сейчас он был вполне доволен, что его вообще не убили.

— А ты — рыжая аргосская шкура, — беззлобно парировал Конан. — Вставай!

— Меня зовут Висканьо… Слышишь? Висканьо — Приносящий Счастье И Отвергающий Ошибку!

— Тьфу! — снова сплюнул варвар, с рождения испытывающий суеверную неприязнь к пышным именам и прозвищам, но все-таки тоже представился: — Конан.

— Ты можешь называть меня просто — Виви, — с любезной улыбкой разрешил рыжий и был немало удивлен, услышав раздраженное рычание в ответ на столь откровенное проявление дружеских чувств.

— Еще чего!

— Опять ты сердишься, Кони…

— Что-о-о? Хр-р-р… Какой еще Кони? Я — Конан! Ты понял, недоумок?

— Понял, — с грустью кивнул Висканьо, подавив тяжелый вздох.

— Вставай!

— Куда мы пойдем?

— В Мессантию.

— Зачем?

— Сам пока не знаю…

— А я знаю.

С хитрой ухмылкой Виви потянул Конана за рукав.

— Сядь. Я поведаю тебе одну историю. Митрой клянусь, ты не пожалеешь, варвар!

Больше всего Конану хотелось сейчас снова ткнуть в лоб этого рыжего наглеца, но, памятуя о ночной рыбной ловле, он решил все же сдержать на время свое раздражение и выслушать обещанную историю.

— А я клянусь Кромом, — тем не менее счел нужным предупредить он, — что снесу половину твоей дурной башки, если ты наплетешь мне вздора.

— О-о, нет. Никакого вздора! Правда — одна только правда слетит с уст моих, приятель.

Рыжий важно пригладил вихры и, приняв позу верховного жреца, начал свое повествование.

— На северо-востоке Аргоса, там, где начинается полоса Кофийских гор, есть одно маленькое сельцо со странным названием — Собачья Мельница. Я-то родом из столицы, Мессантии, но в Собачьей Мельнице жил последние два года. Надо сказать, Кони…

— Хр-р-р…

— Конан, — быстро поправился Висканьо. — Так вот, Конан. Надо сказать, что люди там живут неплохие. Работящие, добрые… Только тупые — невероятно. Ты не поверишь, но они убеждены, что если дитя заплакало — быть дождю. И стоит неразумному младенцу испустить вопль, как все жители Собачьей Мельницы бегут прятаться в дома от дождя!

— А если его нет?

— Они говорят — это Митра отвел тучи в сторону, потому что он любит нас.

— Ха!

— И я так считаю. А еще они…

— Короче, рыжая вошь!

— Хорошо. Несколько лет назад в Собачью Мельницу прибыл важный господин. Такого франта и богача в этих краях и не видали! Он одарил каждого взрослого мужчину золотой монетой и бутылью кислого, но крепкого вина, и —

за день и половину ночи только они выстроили ему роскошный дом в два этажа, ибо господин заявил, что ему тут нравится и он хочет навеки поселиться именно в Собачьей Мельнице, и нигде более. Спустя год выяснилось, что сей франт был всего лишь вором, знаменитым вором из Шема, коему на склоне лет вдруг изменила удача. Звали его Деб Абдаррах по прозвищу Красивый Зюк. Ты знаешь язык древних шемитов, Конан?

— Древних — нет. Но что значит Зюк — знаю. Придурок?

— Что-то вроде того. Глупый, гнусный и наглый — вот что по-шемитски означает это имя. Позднее я имел несчастье познакомиться с ним, и могу с уверенностью сказать, что Деб Абдаррах вовсе не был придурком. Но — вернемся к тому времени, когда он еще жил в своем прекрасном доме в полном одиночестве (если не считать прислуги, конечно).

Дни его текли размеренно и спокойно. Преследователи, гнавшие его из Шема через Коф в Замору, а из Заморы обратно в Коф до самых Кофийских гор, отчаялись изловить знаменитого вора и представить его светлым очам своего ублюдочного императора, а потому вернулись домой. Дебу, как ты понимаешь, дороги назад уже не было. Денег — полный мешок, и в одежду зашиты драгоценности, так что оставалось только найти подходящее пристанище и поселиться там. На пару лун ли, на год ли, на всю жизнь — он полагал, что время покажет. И таким пристанищем оказалась Собачья Мельница.

Крестьяне полагали, что Деб Абдаррах ниспослан им с небес самим Митрой — богатый, знатный, лицом гладок и бел, а речь высокая, затейливая… Так толковали о нем между собой жители маленького сельца у подножия Кофийских гор… Они таскали Дебу охапки сладких кореньев и трав, корзины, полные фруктов, овощей, хлеба, жареных гусей и прочей жратвы, не говоря уже о домашнем слабом вине, которое поступало в дом Красивого Зюка не бутылями, но бурдюками в половину его роста. Но — рано или поздно наступает срок расплаты, Конан… Пришел сей срок и для Деба. Уж не ведаю, чем он задобрил богов — скорее всего, боги тут и ни при чем, просто голову надо иметь не пустую, — а удача-изменница вновь повернулась к нему лицом. Впрочем, может, всего лишь подмигнула… Если тебе доводилось бывать прежде в Кофе, ты должен был слышать о банде Медведя Пино…

— Слышал, — кивнул Конан, коего уже весьма заинтересовал рассказ Висканьо. — Они живут в Кофийских горах.

— Верно. Не стану перечислять их грязные делишки — тебе они, конечно, известны. Полна земля слухами… Но об одном все же скажу. Однажды крестьянин из Собачьей Мельницы попал им в руки… Незавидная судьба… Ему удалось бежать. Израненный, он добрался до сельца и перед тем, как душа его отлетела на Серые Равнины, поведал страшное известие: бандиты Медведя Пино собираются напасть на Собачью Мельницу. Ты понимаешь, Конан, что сие означало. Кровавая резня, после которой в сельце не осталось бы ни одного живого человека… А если знать, что ближайшие соседи живут в трех днях пути… В общем, помощи ждать не приходилось. И тогда люди обратились за советом к Дебу Абдарраху. Он внимательно выслушал их — о, Конан, он умеет быть таким внимательным, что хочется рассказывать ему еще и еще! — потом мягко улыбнулся и пригласил за стол.

Пять дней и пять ночей по приказу Красивого Зюка жители Собачьей Мельницы рыли вокруг сельца рвы, заполняли их водой, а после закрывали деревянными щитами, подпиленными ровно посередине. На шестой день банда Медведя Пино спустилась с гор. Надо ли рассказывать дальше, Конан?

— Они провалились. А когда бултыхались в воде, их было легко переколоть по одному.

— Верно! Простое решение принял Деб, но ведь бандиты и вовсе не ожидали отпора! Так Красивый Зюк заплатил крестьянам долг и стал — не смейся — настоящим императором Собачьей Мельницы! Это они его так называли, и он не возражал. Он разбирал тяжбы, мирил, наказывал… Он был справедлив! Но… Сие продолжалось недолго. Вор остается вором всегда, как жрец благого Митры остается жрецом не только в храме, но и на пиратском судне, и в шайке разбойников. Деб стал раздражителен, часто впадал в неправедный гнев, до полусмерти пугая двух крестьянок, что жили у него в доме и вели его хозяйство. Да и соседи уже боялись заходить к нему запросто, как раньше… Приносили обычную дань и норовили поскорее смыться, дабы не попасть на глаза столь сердитому господину… Видно, Красивому Зюку все же наскучила однообразная деревенская жизнь…

В один ненастный день, когда после истерики очередного младенца разразилась настоящая буря, вызвал к себе Деб одного старика да снарядил его в Шем с грамотой. Уж не ведаю, что в ней было понаписано, только через какое-то время прибыли в Собачью Мельницу два парня — близнецы, похожие между собой, как один твой глаз походит на другой. Ростом — с меня, а я ведь макушкой достаю тебе до носа! Зато шириною они и тебя превосходят. Чернявые, угрюмые, малость туповатые, но… добрые. Смешно, правда? Где их откопал Деб?.. До сих пор понять не могу. Они называют его отцом, он их — детьми, но я не верю, Конан, что у такого человека, как Красивый Зюк, вообще могут быть дети… Один, Гана, выпить любил — я его по тому и отличал от Мисаила. Того от вина прямо воротило, а пива он и нюхать не мог.

Вот эти-то близнецы и похитили меня по приказу Деба из жаркого городишка Кеми, что находится в Стигии. Я жил там у одной красотки из высшего общества, приносил ей удачу. Красотка эта, между нами, страшна была, как задница Нергала. Жирная, кривоногая, и лицо словно у мартышки из джунглей Зембабве… Но со мной ей проходу от мужчин не было. Первые красавцы наперебой тащили ее в постель, а трое даже хотели жениться… Она все куксилась, ждала принца или, на худой конец, рыцаря, да так и не дождалась. Гана и Мисаил запихали меня в сундук, сундук погрузили на корабль и уплыли в Аргос. Слыхал я, что после меня и последний нищий не взглянул в ее сторону… А Красивый Зюк принял меня как высокого гостя! Клянусь Митрой, Конан, и благородного нобиля так не принимают его же сородичи! Пока мы с ним пили да ели, он все выспрашивал, почему это я талисман. Откуда мне знать? Видно, боги одарили меня сим талантом… Очень скоро Дебу представилась возможность убедиться в этом самому — он взял меня с собой на охоту и подстрелил молодую самку оленя, кабанчика и целую пропасть куропаток! Я понимаю, почему ты улыбаешься, Конан. Да, хорошему охотнику ничего не стоит принести домой и более богатую добычу. Но Деб никогда не был метким стрелком, и я сам слышал, как крестьяне толковали между собой о поистине удивительной его способности с десяти шагов промахнуться в стену дома…

А потом мы поехали в Мессантию — он хотел проверить, можно ли при мне свистнуть из кармана стражника кошель с деньгами так, чтоб тот ничего не заметил. Мы и полпути не проехали, как он до нитки обобрал двух гвардейцев; причем пока он тащил их мешки, они рассказывали ему о своих любовных похождениях в Кордаве! Деб был так доволен, что решил не ехать в Мессантию, а вернуться в Собачью Мельницу и заняться делами. И вот об этом-то, Конан, я и хотел поведать тебе…

На этом Виви оборвал свой рассказ и выразительно посмотрел на киммерийца.

— А не пора ли тебе снова залезть в реку? Я проголодался.

Угрюмо усмехнувшись, Конан медленно встал. Темные воды Хорота, у берега покрытые зеленым ковром, были вялы и безжизненны; даже лучи восходящего солнца не блистали на матовой глади. Нечто похожее на тоску царапнуло вдруг суровую душу варвара: зачем он здесь, в пустынной степи Аргоса? Случайно ли ветер странствий занес его сюда? Подавив вздох, Конан сплюнул в пепелище костра, не найдя иного ответа на вопросы сии, потом повернулся к рыжему. Тот удивленно взирал на него круглыми наглыми глазищами, не в силах понять, почему же этот огромный парень не спешит к реке за новой партией рыбы. Неужели он еще не голоден?

Виви смиренно перенес долгий взгляд синих Конановых глаз и так же смиренно, не издав ни звука, вознесся над землею в могучих руках нового знакомого. Но когда Конан, ухнув, зашвырнул его в вонючий Хорот, рыжий испустил дикий вопль, сравнимый разве что только с брачной песней крукана — обезьяны, что обитает на знойном юге, в устье реки Зархебы. Правда, в отличие от крукана Висканьо не умел плавать, а потому, лишь погрузившись, тут же затонул. Лежа на самом дне, таком глинистом и скользком, рыжий проклинал всех варваров на свете вместе с их жестокими богами; в ужасе чувствуя, как рвутся наружу последние пузырьки воздуха, он не сделал и попытки спастись — руки и ноги его оцепенели, тощий зад сделался вдруг тяжелым, словно кузнечный молот. В мутной воде перед его глазами уже маячила дорога на Серые Равнины, и он закрыл глаза, готовясь достойно перейти в чужой мир, как тут что-то крепко ухватило его за ворот рубахи и потянуло вверх.

Мокрым котенком болтаясь в железной руке киммерийца, Виви размышлял о превратностях судьбы, этой своенравной сестры всех богов, что скрестила до того параллельные пути его и Конана. «Почему? — мысленно восклицал он, — почему меня не выловил какой-нибудь добрый купец, или красивая девушка, или цирюльник императора? Почему я попал в лапы неотесанного дикаря, коему даже неизвестно, как надо обращаться с талисманом? О, проклятый Кром… Не иначе как по сговору с Нергалом породил ты киммерийцев…»

Здесь сетования Виви оборвались, ибо Конан зашвырнул его в кусты, оказавшиеся весьма колючими. Пока рыжий, стеная и кряхтя, выбирался на свободу, отпрыск Крома и Нергала натащил сухих веток и развел костер; затем, закатав штаны, снова отправился к реке и начал шарить руками в мутной воде, то и дело плюясь и изрыгая проклятия.

После первой же громадной рыбины, готовой стать вторым завтраком для двух путешественников, раздражение варвара начало понемногу угасать. А когда на берегу выросла целая серебристая куча, из которой торчали плавники и хвосты, и рыжий, не глядя на нового приятеля, уже просовывал веточку в разинутую словно нарочно за этим рыбью пасть, на смену раздражению пришло иное чувство, заменяющее порой все прочие, — голод. Сглатывая слюну, Конан завороженно смотрел, как розовеет над костром его добыча, как капает сок на раскаленные угли; ноздри его шевелились, с вожделением вдыхая волшебный запах свежей жареной рыбы, а дух желудка, живущий, как полагал старый знакомец варвара Ши Шелам из Шадизара, где-то под ребрами, нетерпеливо ворчал в ожидании жертвоприношения.

Наконец бока рыбины зарумянились, и Конан торжественно снял ее с жертвенного алтаря. Виви достался хвост с маленьким кусочком мяса, чему он был чрезвычайно рад: после купания в Хороге и барахтания в кустах он не то что не особенно рассчитывал на благосклонность сурового своего спасителя, но и вовсе не думал, что он его накормит. Однако, утолив первый голод, тот явно был готов слушать дальше рассказ рыжего талисмана, о чем свидетельствовал умиротворенный взгляд его помутневших синих глаз. Но пока он молчал, молчал и Виви, не осмеливаясь словом потревожить таинство трапезы варвара.

— Ну? — прорычал Конан, коему в действительности очень хотелось услышать продолжение истории. Первобытное чутье его подсказывало: здесь есть чем заняться. Путь к славе и богатству снова открыт! Нет, совсем не случайно ветер странствий занес его сюда, в аргосскую глухомань; не случайно рядом с ним сейчас сидит и пыхтит рыжий недоносок, который, оказывается, вдобавок к природной наглости еще и не умеет плавать. Ничто не случайно в мире сем, ничто… — Ну! — повторил варвар, сверля Висканьо синим холодным взглядом своим. — Говори, что было потом!

И рыжий, торопливо проглотив свою долю, почтительным шепотом продолжил повествование о Дебе Абдаррахе и собственной злой судьбе.

— Вот что рассказал мне Красивый Зюк одним прекрасным вечером, сидя за бутылью сладчайшего офирского красного: «Много лет назад, когда на свете не было еще ни тебя, ни даже меня, жил в Саадхе — маленьком и пыльном городке на востоке Шема — мудрец, астролог и просто провидец Баг Левен. Дом его стоял на самой окраине Саадха; за ним начиналась пустыня, а потому песчаные смерчи не раз качали ветхую каморку Бага, занося ее песком почти по крышу, как в Ванахейме пурга заносит дома снегом. Питался мудрец так же, как я теперь — то есть жители таскали ему черствый хлеб да воду, а большего он не желал. Ты улыбаешься, Висканьо?» Так сказал мне Красивый Зюк, прервав рассказ. Я и в самом деле улыбался, Конан, ибо на нашем столе нашлось место и доброму жареному каплуну размером с пивной бурдюк, и глубокому блюду, полному вареной с травами фасоли, и отличному куску свинины в том же офирском красном, не говоря уже о медовых лепешках и фруктах… Так что питался тот мудрец совсем не так, как его соотечественник Деб Абдаррах. И хотя я понял, что именно он имел в виду, мне захотелось немного подшутить над ним…

«Я улыбаюсь, — ответил я Дебу, — потому что сей жареный каплун мало походит на черствый хлеб, а сие чудесное офирское вино ничем не напоминает мне простую воду».

Благодушно усмехнувшись, хозяин махнул холеной белой рукой своей и, будучи не расположен более говорить со мной о разнице в питании его и мудреца, продолжил эту весьма занимательную историю: «В Саадхе не было человека, который не знал бы, что Баг Левен может совершенно бескорыстно предсказать судьбу любого, знакомого и незнакомого. По звездам, по руке, по игральным костям читал он чужую жизнь своим сухим, безжизненным и скрипучим голосом.

Кроме того, он вышел однажды на улицы города — а на памяти старожилов такого еще не случалось — и громко возвестил о скором землетрясении. Счастье жителям Саадха — они ему сразу поверили и тем самым спасли себе жизнь. Через пару дней, когда в городке не осталось никого, кроме Бага Левена, земля разверзлась под Саадхом и поглотила больше половины домов, разрушив до основания те, что устояли… И только каморка мудреца осталась невредима.

Когда жители вернулись в родные места и увидели разруху, царящую там, они поняли, как необъятно велик ум их Бага, как необычайно чувствительно его сердце — ведь только сердцем можно почувствовать колебания неба и земли. И тогда… Но — прости меня, Висканьо, я несколько поторопился…»

— Ты что, запомнил каждое слово этого Зюка?

— Ну да, — легко ответил вполне освоившийся за время повествования Виви. — Это не так уж трудно. Надо просто внимательно слушать.

— Ладно, валяй дальше…

— Итак, «прости меня, Висканьо, я несколько поторопился, — сказал мне Деб, — и забыл упомянуть кое о чем… Старый Баг, аскет и затворник, имел только одну слабость — золотые безделушки, и ее-то питал с наслаждением, покупая все, что только приносили в его дом жители и проезжие. Зачем они были нужны этому одинокому старцу, чей земной путь мог завершиться в любое мгновение, следующее за тем, что уже миновало? И откуда у него, всю жизнь, кажется, проходившего в одном дырявом платье, брались деньги на такое дорогое удовольствие? Вот два вопроса, на которые я и сейчас не знаю ответа. Может быть, какой-либо проезжий купец оставил ему в благодарность за хорошее предсказание мешок золотых, а может, он нашел клад в полу своего старенького домишки… Не знаю, нет, не знаю… Зато мне известно нечто другое…» На сем Деб остановился и предложил мне отведать бритунского белого. Тебе не приходилось пить его, Конан?

— Отрава, — коротко констатировал варвар, обгладывая кости последней рыбины.

— И я того же мнения. Но Деб был в восторге от кислого вкуса этого вина и еще больше от его мерзкого терпкого запаха. Я же глотнул раз, а потом незаметно вернулся к офирскому… Эх, — мечтательно произнес Виви, — хоть бы четвертушку маленькой бутыли к нашей милой ароматной рыбке… Ладно, ладно, Конан, я продолжаю.

Деб выпил до дна огромный кубок своего любимого бритунского белого, крякнул, затем налил себе еще, и только тогда я услышал, что же за «нечто другое» стало ему известно.

«Давным-давно, задолго до появления на свет мудрого Бага Левена, в предместьях Сухмета — древнего стигийского города — жил золотых дел мастер Хатхон. Его медальоны, статуэтки, перстни и прочая ювелирная дребедень ценились в Стигии наравне с кораблями, домами и женщинами, то есть очень высоко. Самые богатые нобили не всегда могли позволить себе купить что-нибудь из изделий Хатхона. Лишь у жрецов Сета, людей наигнуснейших и наиподлейших — уж поверь мне на слово, милый мой талисман, — хватало денег на все, и на то, чтобы с ног до головы обвешаться золотыми безделушками мастера — тоже. Ты понимаешь теперь, Висканьо, что Хатхон был одним из самых богатых стигийцев, ибо — и в этом я всецело с ним согласен — умел ценить свое искусство. Ах, мой друг, по молодости лет ты еще не можешь знать о том, сколько людей загубило свои жизни именно из-за того, что не умели ценить себя и свои способности. Вот ты, к примеру. Горд ли ты столь редким даром, коим наградили тебя добрые боги? Готов ли ты потребовать за один день помощи кому-либо караван самоцветов и красотку-рабыню? Ты качаешь головой? Ты слишком скромен, мальчик. Я! Я готов дать тебе и караван и красотку, сложность заключается в том лишь, что у меня нет ни того, ни другого, вот я и вынужден был украсть тебя и силой принудить остаться со мной…»

На этом месте Красивый Зюк довольно противно захохотал, обдав меня тошнотворным запахом бритунского белого. Я отвернулся. Мне вовсе не было обидно, Конан, просто я хотел дать ему понять, что не слишком-то рад своему заточению в его доме. Тогда, может быть, он стал бы осторожнее использовать мой дар, а главное — берег и кормил бы как следует меня самого. Скажу тебе честно, варвар, мне нравилось у Деба, и нравился он сам — но он не должен был этого знать, не так ли? Я путано изложил тебе свои мысли на сей счет, но ведь они тебя мало волнуют, да?

Получив подтверждение в виде небрежного кивка киммерийца, Виви со вздохом продолжал рассказ.

— Когда Деб наконец заткнулся и с опаской посмотрел на выражение моего лица, я позволил себе слегка улыбнуться. Он радостно осклабился мне в ответ. Как видно, старик все же боялся, что я могу попробовать улизнуть от него! Он подвинул мне остатки каплуна и налил полный кубок офирского красного, заметив, с каким удовольствием я пью это вино. «Что же случилось с Хатхоном, Деб?» — спросил я его после того, как осушил половину кубка. «Ничего, — пожал плечами мой хозяин. — Разве я сказал, что с ним что-то случилось? Хатхон прекрасно дожил до глубокой старости и на Серые Равнины ушел богачом, хотя, между нами, Висканьо, нужны ли ему деньги в царстве мертвецов? Впрочем, то же можно сказать и обо мне… Зачем мне деньги, если путь мой все равно завершится на Серых Равнинах, и помоги мне Иштар, чтоб сие произошло не очень скоро… Тем не менее я обожаю золото и хочу его, как ты, юноша, хочешь любви… Один вид монеты приводит меня в состояние благости. Так жрец нашего светлого бога Адониса млеет, узрев в небесах ярко вспыхнувшую на миг звезду — знак согласия высших с его служением им.

Но я опять отвлекся, Висканьо. Кажется, я говорил о Хатхоне? Бр-р… После смерти его тело намазали какой-то дрянью и положили в деревянный ящик. Стигийцы утверждают, что если раскрыть ящик через пятьсот лет, труп будет цел, только хрупок, сух и цветом бур. Ф-фу! Не правда ли? Называется сия гадость мумией и стоит человеку при жизни больших денег. Ты хотел бы быть мумией? И я тоже. Но ты ведь жил в Стигии и должен об этом знать лучше меня!»

«А я и знаю, — ответил я, — И видел мумий сам. И со жрецами Сета я имел несчастье познакомиться. Ты, Деб, совершенно прав, когда говоришь, что люди сии наиподлейшие: за мой рыжий волос ублюдки едва не скормили меня аллигаторам!»

«О-о-о, это страшные звери! Как же тебе удалось избежать столь ужасной гибели? Насколько я понял, твоим даром может воспользоваться кто угодно, кроме тебя самого!»

— Хватит болтать! — Конан, который давно уже поглядывал на солнце, висящее в зените, устал слушать пространный рассказ рыжего. Желанной сути он пока не дождался, хотя Виви подходил к ней не раз, а остальное — вроде дурного характера жрецов Сета да мумий — его никак не трогало. — Вставай. Пойдем к Мессантии. К вечеру остановимся где-нибудь на ночлег, и ты доскажешь мне свою байку, но покороче, понял?

Висканьо согласно кивнул и с готовностью вскочил на ноги. Ему самому не терпелось попасть в столицу Аргоса и там свершить то, что он задумал еще во время плавания на доске по Хороту. Все же хорошо, что выловил его именно Конан! Ни добрый купец, ни красавица, ни, тем паче, императорский цирюльник не смогли бы ему помочь в этом деле, а были бы только обузой. Да и не решился б Виви поведать им то, что только что услышал от него варвар… Рыжий с улыбкой посмотрел в широкую спину нового спутника и вприпрыжку поскакал следом. Могучий воин и талисман — что может быть сильнее в этом мире? Маги Черного Круга? Xa!

На таком оптимистичном соображении Висканьо догнал Конана и пошел с ним рядом, изо всех сил стараясь попадать в шаг…