"Ангел за правым плечом" - читать интересную книгу автора (Лекух Дмитрий)Глава 4Когда я наконец-то закончил с ментами и перекурил, чистя мозги тупым взглядом на желтый забор старого Ваганьковского кладбища, – почему-то сразу же перестал дуть ветер и снова пошел дождь. Причем стало намного теплее. Или мне просто так показалось? Я созвонился с Али, попытался рассказать ему, что тут да как, и уехать наконец-то домой, но в ответ только и услышал короткое: – Приезжай! В принципе, чего-то подобного я и ожидал, да и серьезных причин против того, чтобы навестить старого товарища, не видел, честно говоря. Кроме смертельной усталости, разумеется. Но это – такая фигня, господа мои хорошие. Особенно вот в такой… хм… нестандартной, скажем так, ситуации… А к Али, думаю, он прав, – заехать по-любому стоит. А что? Я, в конце-концов, – птица вольная, дома меня даже собака не ждет. Что бы и не полетать. К тому же ночью по столице ездить приятно, – ни очумело перестраивающихся из ряда в ряд таксистов, ни пробок, ни прочей херни. Подозвал Илюху, поинтересовался, где он живет. – Да здесь, – смущается, – рядышком. На Магистральной. Ты не переживай, Дэн, я сам доберусь… – Ну уж нет, – усмехаюсь в ответку. – Это ты не переживай. Потому как я тебя по-любому подброшу. Мать-то спит небось уже? – Да нет, – смущается еще больше «бауманец», – она у меня медсестрой работает, в Боткинской. Сегодня как раз в ночную смену вышла. Так что, если хочешь, давай, я тебя чаем напою… …Чаю мне, врать не буду, сразу же захотелось. Горячего, желательно с молоком. И очень-очень большим количеством сахара. И – в постельку, под теплое, обязательно мохнатое и колючее одеяло. Баиньки. А то продрог, как собака. И устал приблизительно так же, если еще не больше. Дурацкий денек сегодня выдался, чего уж там… Поэтому отказывать ему пришлось с тяжелым внутренним усилием воли и вполне искренним сожалением. – Извини, – говорю, – я бы с удовольствием. Но не получается. Дела. Мне сейчас еще к Али ехать, потом с Мажором разговоры разговаривать… – Да я все понимаю, – вздыхает. – Вроде как не совсем дурак. Только вот в одну тему въехать никак не могу: зачем вам всем все это надо? Ну, в смысле, – тебе, Мажору, Федору, Баку, Киллеру, остальным старшим? Али тому же. Такому, каким он раньше был. Там, одно дело, – с конями или мусорами пересечься или на трибуне перфоманс устроить, тут все понятно – чистый кайф, адреналин бушует. И совсем ведь другое – жизнь, как у вас, выстраивать. Обо всем думать, за всех в голове масло гонять, а потом еще и отвечать перед парнями, если что не так получилось. Вот на хрена вам вся эта байда-то сдалась, никак въехать не могу?! Слава, риспект, уважуха?! Но у вас все и так по жизни в порядке: ты вон журналист известный, аналитик. Никитос в бизнесе отцовском реально рулит, видел я его тут как-то на галстуке и на мегасложных щщах, да еще и при машине с водителем. Про Мажора с Али я ваще молчу, люди на таких высотах живут, что простому смертному и в прыжке дотянуться не получится. Власть?! Тоже бред, я почему-то так думаю. В нашу тему народ за властью не ходит, власть в другом месте отыскивают. Уж слишком она тут, ты уж меня прости за умное слово, – эфемерна. И вдруг, – вот все эти безобразия. Ну, на хрена?! Я хмыкаю и лезу в карман за уже почти опустевшей пачкой сигарет. Надо, кстати, не забыть еще пару пачек по дороге купить, а то смолю, как паровоз. Да еще и Али, похоже, тоже без курева сидит… Тогда – даже не пару, пачки три-четыре… – Знаешь, – говорю, – я сам об этом частенько задумываюсь, но так ни хрена и не надумал, если честно. Пока что. Ты представляешь?! Просто так как-то само собой получается, будто от меня лично ничего в этой теме и не зависит. И все дела… Он хмыкнул в ответ и молча полез на пассажирское сиденье. То, которое рядом с водительским. Хороший, думаю, парень. Но – все-таки не совсем наш. Не до конца. Тут Гарри – очевидно не прав, раз подтаскивать его наверх начал, с такими-то тараканами на чердаке. Если врубаться чуть глубже начнет, если въедет в тему по-взрослому, то так начудить может, – что хоть стой, хоть сам лично на два метра в землю зарывайся. Люди с такими мозгами, как у этого парня, как правило, не системы строят, а революции устраивают. Причем – на хрен никому, включая их самих, и не нужные. Глеб-то, похоже, все-таки получше Мажора в людях разбирался в свое время, это ж очевидно. Я, Никитос, другие парни, да чего уж там – сам Мажор! – его кадры. Личные. Хотя… Хрен его знает. Может, – так, а может, – и не так. Потом додумаю. Сейчас все равно мозги в башке еле ворочаются… Добросил Илюху до дома, купил по дороге блок сигарет да и поехал к Глебу. Время-то, мама моя дорогая, уже почти что четыре часа утра. А у меня, между прочим, завтра в одиннадцать планерка в редакции. Редакторам отделов, в том числе и мне, – явка обязательна. Игорь, мой шеф и учитель в журналистике, как только стал-таки главным редактором газеты, – этот порядок сам, лично установил. Все остальное время ты можешь болтаться там, где хочешь и где тебе больше нравится, лишь бы номер по твоему отделу нормально заполнялся и материалы рейтинговые шли. Но уж два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, с одиннадцати до двенадцати – отдай, не греши. Беда, думаю… Ничего, где наша не пропадала… И – там пропадала, и – тут пропадала… Ладно. На фиг. Прорвемся. Сейчас не об этом думать надо, – ой не об этом. Как там Инга-то в Склифе, все в порядке? Или чего, не дай бог, не так по жизни рисуется? Звякнуть, что ли, Мажору, поинтересоваться? Да не, думаю, не стоит пока дергать человека. Если какие траблы, так он сам всех высвистит – только в путь. Может, у него с человеческой психологией и чего не так, но с дисциплиной – все всегда в полном порядке. Хрен забалуешь. И от себя всегда всего того же, что и от нас, требует… …Доехал до Али, опять продефилировал мимо предупрежденных им охранников, поднялся на лифте на седьмой этаж, позвонил в дверь, вошел, разулся, уселся в кресло и сжато пересказал ему все, что видел, слышал, понял и о чем догадался. Он вроде как остался доволен. Покивал, докурил сигарету из привезенного мной блока, после чего поманил меня ладонью на кухню, где на стеклянном столе лежала, прикрытая серьезной кредитной карточкой, внушительная горка кокаина. Нарезал две жирные дороги, решительно втянул одну из них правой ноздрей, помотал башкой, поморщился. И – протянул мне аккуратно обрезанный недлинный кусок широкой коктейльной трубочки. Давай мол присоединяйся. Я задумался. …Такой, кстати, – босой, в синих застиранных джинсах и белой футболке с короткими рукавами, с мокрыми и чистыми после недавно принятого душа волосами, Глеб мне нравится куда больше, чем то животное, которое я сегодня вытаскивал из гнусного, хоть и дорогого борделя, уютно, блин, расположившегося в самом центре моего самого любимого на этом свете и самого родного города… – Может быть, не надо, – спрашиваю, – Глеб? А то у меня планерка завтра в одиннадцать. Игорь, ты его знаешь, он же такой: если чего решит… – То выпьет обязательно, – подхватывает, усмехаясь. Прикуривает новую сигарету, с наслаждением выпуская дым в сторону дорогой, громоздкой и почему-то жутко неуютной кухонной техники. Игоря он, действительно, очень хорошо знает. Друзья. Глеб меня, кстати, в свое время как раз через Игоря в газету и устраивал. Давно. Тогда казалось, что для меня это – всего лишь эпизод, случайность, вовремя подвернувшаяся возможность облегчить непростую жизненную ситуацию. А – вон как вышло. Я сейчас себя без газеты уже как-то и не представляю. Да и она без меня, если без ложной скромности, была бы – гораздо хуже, я почему-то так думаю… – Ты, – говорит, – не парься, Дэн. По крайней мере насчет завтрашней планерки. Остальное уж как-то, сам понимаешь, на твое усмотрение. С твоим главным я уже переговорил, сразу же, как только домой приехали. Так что можешь себя считать во временной, но очень важной местной творческой командировке. Причем по личному заданию своего любимого главного редактора… – Вот так, значит?! – вскидываюсь. – И давно я вам с Игорем право дал снова за меня, как за сопляка, любые решения принимать?! – Да ты не злись, – мягко кладет мне руку на плечо Али, – побереги пока что свое не в меру ранимое самолюбие. Тут дело не в тебе. И даже не во мне. В Игоре. Он бы и сам все бросил и подорвался решать известные тебе вопросы, можешь мне поверить. Просто я его убедил, что ты лучше нас с ним, старых оболтусов, с этим дерьмом справишься. Потому что у тебя есть навыки, которых нет ни у меня, ни, тем более, у него самого. Ты – сам гонялся, знаешь трассу, то-се. А он… – Что он?! – щерюсь. – Меня в свое кресло усадит что ли из любви к тебе, своему старому приятелю?! Али хмыкает. – Дурак ты, – морщится, – Данька. Причем вполне себе малолетний. Он же в Ингу с университетских времен влюблен, они с ней учились на одном курсе. Не знал что ли?! Их родители семьями дружили, до сих пор на дачи друг к дружке в гости ездят, представляешь? А я ее у него увел уже тогда, когда у них заявление в загсе лежало. Меньше чем за две недели до свадьбы. Причем он же сам, дурак, нас и познакомил… – Вот, значит, как, – тяну потрясенно. – Значит – так! – жестко усмехается в ответ Али и всовывает мне в ставшие ватными пальцы толстую пластиковую трубочку. – Иди прочищай мозги, нам с тобой еще о многом поговорить следует. А я пока пойду кофе поставлю… Беру трубку и на ватных ногах подхожу к столу. Ну ни фига себе, думаю. А Инга-то у нас какова – просто, блин, роковая женщина какая-то… И – эти двое. Красавцы… Это ж какие силы, думаю, – и какое безумие, – надо носить в себе, заботливо свернув его в кокон и уютно прикрыв теплым мохнатым пледиком, – чтобы после такого друзьями-то оставаться?! У меня бы, сто пудов, крышак сорвало. А эти – ничего, держатся… Зажимаю левую ноздрю указательным пальцем и решительно всасываю порошок через правую. Весь. До конца. Потом задумываюсь на секунду и решительно нарезаю себе еще одну, такую же, с которой справляюсь так же решительно, но уже через левую. Мне сейчас – точно не помешает… – Небось, – усмехается за спиной Глеб, – сейчас гоняешь, как это мы с Игорем умудрились отношения не испортить? Не гоняй, все равно не догадаешься. Потому что ни я, ни он тут ровным счетом не при чем. Это она всю эту байду придумала и исполнила. Инга. Я, между прочим, тогда еще женат был, первым браком. Двоих детей пытался воспитывать. И, несмотря на то, что уже прекрасно понимал, что первую жену не люблю, уходить оттуда никуда и не собирался. Из-за глупого, как сейчас понимаю, представления о долгах и об их оплате. Она так решила, она меня выбрала. Сама. И свернуть ее с этого пути не смог бы никто. Даже я. Даже экскаватором. Даже если бы я этого и вправду когда-нибудь захотел… – Понятно, – выдыхаю. Хотя, на самом деле, – мне-то как раз сейчас ничего совершенно и не понятно. Глеб усмехается. – Ладно, – говорит, – давай пойдем в зал, посидим, покурим. А то здесь, на кухне, все устроено как-то совсем не по-человечески… – Я, – киваю, – заметил… И мы, захватив дымящиеся чашки с кофе, переходим обратно в гостиную. Здесь, конечно, тоже не очень уютно, но, по крайней мере, есть диван, есть кресла, есть пледы. Есть неярко горящий торшер, приоткрытое окно и бормочущий что-то свое в углу приглушенный почти что на полную телевизор. А на кухне – стерильно-белое уродство с этой, до жути напоминающей медицинскую, хромировано-никелированной навороченной техникой. Пустые стены и смертельная, больная тоска. И как только Али среди всего этого безобразия жить умудряется?! Или он тут и не живет?! А так, ночевать приходит изредка?! Похоже, думаю, очень похоже… Мы пьем обжигающе горячий крепкий кофе и потихонечку успокаиваемся. Настолько успокаиваемся, что меня даже начинает тянуть на откровенность. – Не нравится мне у тебя здесь, Али, – говорю, – вот никак не могу понять почему, но – не нравится… Он фыркает. – А что ж тут, – отвечает вопросом на вопрос, – непонятного? У меня траблы с организацией пространства, вот и все. Людьми управлять могу, вещами – не получается. Ты ведь у нас с Ингой в той квартире, в Серебряном Бору, бывал? – Бывал, – киваю, – и не раз. – Так вот, – усмехается, – там все Инга делала. Я специально не лез, только деньги давал. И ведь сумела все выстроить так, что там и ей, и мне было хорошо! И это, заметь, при просто чудовищно разных вкусах. Талант. Зато во многих других вещах, которые я умею, она просто конкретно не рубит и рубить не сможет никогда, потому что для этого не приспособлена. Ну да ладно, не в этом дело… – А в чем? – делаю вид, что туплю я. – А в том, что твоя миссия по вытаскиванию моей бывшей жены из уголовного дерьма, в которое она сама сдуру и вляпалась, закончена, – усмехается. Отхлебывает из чашки кофе, причмокивает. Снова закуривает. – То, что ты сделал, ты сделал хорошо, – говорит, – но завтра за всю эту фигню возьмутся уже другие, специально обученные люди. Но это вовсе не значит, Дэн, что твоя работа по этой теме на этом кончается, понимаешь?! Я задумываюсь на секунду. – Не понимаю, – признаюсь, – если совсем честно. Он опять усмехается, снова отхлебывает из тонкой фарфоровой чашечки маленький глоток безумно крепкого кофе. – Сейчас, – говорит, – объясню. По возможности популярно. Для этого, собственно говоря, и пригласил. Вот только давай перед этим пойдем еще по дорожке проскачемся. А то мозг что-то залипает совсем. Я ведь, только для того чтобы этот сраный алкоголь из себя выбить, ты даже не представляешь, что тут над собой творил… – Почему же, – кривлюсь, вспоминая горку порошка на стеклянном кухонном столе, – очень даже хорошо представляю… Он вздыхает. – Нет, – говорит, – Данька. Не представляешь. Кокаин – это только инструмент, причем далеко не самый лучший и не самый надежный. Была бы такая возможность, – я бы и его постарался сейчас избегать. Тут мозг включать пришлось. Хотя бы для того, чтобы просто тупо осознать, в какое животное я начал благодаря всему этому говну превращаться. После этого и протрезвел. Сразу же. А порошок – это уже так, шлифовка. Химическая поддержка еле скрипящим от алкоголя извилинам, ничего более… – Нормально, – удивляюсь, – ты выступаешь! Ну, тогда и вправду давай пойдем еще по одной пробежимся… Прошли на кухню, сделали свои дела. Если решили, – исполняем. Всю жизнь так… Али сварил еще по чашечке совершенно ядовитого по крепости кофе, и мы снова устроились в гостиной, вокруг торшера, мягкий круг света от которого скрывал общий неуют неживого дома моего старшего друга. Тяжко-то как, блин. И ведь помочь ему – ничем не поможешь. Помочь можно только тем, кто слабее. А он, даже такой, разобранный, – все равно всем нам фору даст – и все одно обыграет, если ему это на самом деле реально понадобится. Правда, – какой ценой… Но это уже, увы, не имеет к самому понятию силы ровным счетом никакого отношения… – Ты, – спрашиваю, – это всерьез так на бухло окрысился или просто понты колотишь, чтоб передо мной порисоваться? А то знаю я за тобой одну особенность: любишь, чтобы все вокруг обставить красиво. А сам ничего пока и не решил еще, для себя-то… – Да было б, – морщится, – перед кем колотить. Ты ж не девушка, в конце-то концов. Которую в койку уговаривать надо, потому что так положено. Нет, Дэн. Просто я сегодня реально испугался, что пришло время, когда уже не я управляю событиями, а они мною. А я могу – только плыть в кильватере. Или, если уж совсем честно, – как говно в проруби болтаться. Типа, вроде тоже плавать умеет, а ведь ни хера не корабль, понимаешь? – Понимаю, – кривлюсь, – фигли тут такого непонятного… – Ну, вот и пришлось глянуть, типа, как со стороны, на то, что я сейчас из себя представляю, – усмехается. И, неожиданно, замолкает. Надолго. Я даже сигарету успеваю прикурить и выкурить. – И? – наконец не выдерживаю. – А?! – вскидывается. – Извини, задумался что-то… И, криво ухмыляясь чему-то своему, тоже лезет в пачку за сигаретой. Что-то мы курим все в последнее время, – просто нереально, вздыхаю про себя и мотаю башкой, отгоняя накатывающие из прошлого воспоминания… – О чем хоть задумался-то? – интересуюсь. – Да так, – машет рукой, – ни о чем. Просто залип, выпал чуть-чуть из реальности, бывает такое. И мысль из-за этого потерял… – Мы, – подсказываю, – об алкоголе говорили… – А что алкоголь? – фыркает. – Алкоголь – это только симптом. Болезнь глубже. Но если я сейчас, в ближайшее время, не избавлюсь от этого симптома, – она, зараза, может и затянуться. А вот этого как раз в данной конкретной ситуации я допускать не имею ни малейшего права, понимаешь? – Понимаю, – кривлюсь. – Да ни хрена ты не понимаешь! – злится. – Пойдем еще разнюхаемся. – Может, – спрашиваю осторожно, – хватит пока? Он кривится. – Да нет, – отвечает, – не хватит. Я уже на последнем заводе. Сдыхает Бобик, усек? А мне тебе еще кое-что прояснить надо, относительно себя самого. А потом еще и задание дать. Точнее, – просьбу. Хотя, – просьбы вроде как не «дают». А что с ними, интересно, делают-то?! – Да хрен его знает, – теряюсь неожиданно. – Наверное, их – просят, а так, извини, – не знаю… – Вот то-то и оно, – вздыхает. – Ладно, пойдем убьемся что ли. Потом я тебе еще немного расскажу про себя, потом «попрошу просьбу» и мы пойдем спать. Я тебе в дальней спальне постельное белье уже бросил, застелить и сам сможешь, не маленький. Гостевой душ – в твоем полном распоряжении. Домой тебе смысла ехать нет, я так думаю. Что там делать-то? Стенам пустым кланяться? А выспаться – ты и здесь выспишься, у меня вполне себе даже свободно… Я киваю. Я и сам хотел попросить у него разрешения остаться. В пустой родительской квартире мне будет, наверное, сегодня уж совсем тоскливо… Разбередил он мне душу, сволочь, однако. Или то, что там от нее, от этой самой души осталось. А какая, в принципе, разница? …Через некоторое время мы взяли свои чашки с кофе, сигареты и вышли постоять на балконе. Там была осень, моросил дождь, и уже потихоньку начинало светать. Господи, думаю, глядя на отражения фонарных огней в мокром блестящем асфальте, как же я все-таки люблю этот город! Так, наверное, только женщин любят, тех самых, единственных. Когда иной раз – и плохо, и больно, а попробуй-ка отдели себя от нее, – и просто сразу погибнешь. Не знаю. Как я только сейчас начинаю понимать, у меня – чтобы вот так! – с женщиной пока еще никогда не было. И я даже не знаю, когда вот гляжу сейчас поочередно – то на Москву, то на Али, – хочу ли я, чтобы у меня это было. Или просто, блин, на фиг, боюсь этого… …Али, сцуко, как будто мысли мои прочитал, зараза. – Вот странно, – говорит, – где-то в начале двухтысячных мне показалось, будто я разлюбил Москву. Злая она какая-то стала, но это-то как раз и не страшно. Я сам… хм… недобрый, в общем-то. Просто – не моя, и все тут. Плохо мне в ней начало становиться, а уехать не мог, потому что это – мой город. Да и бизнес тут. Жизнь. Вот и сбегал, куда придется: на выезда, на рыбалки. Хотел было даже за город переехать, дом там построил. А сейчас, прошло какое-то время, – и все вернулось. То ли я стал другим, то ли город. То ли мы с ним опять оба изменились. Вот стою сейчас здесь с тобой на балконе, смотрю на дождь, слушаю, как где-то там вдалеке машины-одиночки взрыкивают, – и мне хорошо. А почему хорошо – даже и не знаю, и не задумываюсь… Я затягиваюсь сигаретой, внимательно рассматриваю тускло тлеющий коричнево-красный огонек, соглашаюсь: – Похожие, – говорю, – ощущения… Он усмехается. – Это понимание, знаешь, Дэн, ко мне только сегодня опять пришло. Раньше только чувствовал. Как зверь. А объяснить даже самому себе не получалось. Я ведь разваливаться начал, старик. Тупо деградировать, я это только сегодня понял. И началось это, увы, не тогда, когда мы с Ингой расстались. Раньше, много раньше. Когда решил, что я – все могу, что я – бог. А наше расставание – это только следствие. Не причина. Хотя, надо честно признать, что, когда мы с ней разошлись, эта байда начала со мной творится, скажем так, прогрессирующими темпами. А нужно-то всего было: остановиться на секунду, взглянуть на себя со стороны. Не мог. Или – не хотел. А на фига, когда и так все звездато? Вот сегодня меня эти события и хлопнули. Как пыльным мешком. Похоже, это конечная, Дэн, въезжаешь? Поезд дальше не идет. Осторожно, двери закрываются. И, если я сейчас не разберусь, что к чему, если правильный – для себя правильный, не для Инги, не для тебя, не для друзей моих дорогих – для себя – путь не найду, то мне, похоже, пиздец, Данька. Вот такая вот катавасия получается… Я молчу, курю. А что тут скажешь? Тут лучше просто помолчать. Послушать. Ему сейчас даже не жилетка нужна. Стенка. Чтобы об нее обыгрываться. Как для теннисиста, который, как удар по мячу идет, вспоминает после затянувшейся травмы. Мышцы помнят, рефлексы остались – значит, восстановится. А если нет, – значит, не судьба. Как он там говорит? Сдох Бобик?! Значит, туда ему, бедолаге, и дорога, неудачнику… – И как? – спрашиваю осторожно. – Есть предпосылки, что разберешься? Он ржет. – Ты, – говорит, – извини. Анекдот про тренд вспомнил, совершенно дурацкий. А насчет «предпосылок» – рано еще, Дэн, об этом думать. Сейчас мне нужно мозги латать да Ингу вытаскивать. А там уж разберемся, есть какие «предпосылки» или нет их ни хера… – Так ты об этом, – догадываюсь, – поговорить-то со мной хотел? – Ну да, – кивает, – об этом. Или с тобой, или с Гарри. Или с обоими… Я допиваю остывший кофе, вздыхаю, закуриваю очередную сигарету. – Ну, – спрашиваю, – и как поговорил? – Нормально, – улыбается краешками губ, – поговорил. По крайней мере, то, что мне надо было, я от тебя получил… – И что же это такое было?! – теряюсь неожиданно. – Да понимание, – затягивается почти дотлевшей сигаретой, – в глазах. На сегодняшний момент мне этого – вполне достаточно… Мы молчим, курим, смотрим, как постепенно в сказочную прозрачную графику предутреннего города неумолимо вползает очередной будничный, прозаичный дождливый осенний рассвет. Где даже теплый желтоватый электрический свет в окнах означает не то, что кто-то опять засиделся до утра, гадая – или разговаривая с друзьями – о чем-то своем, может, нереально важном и высоком. А то, что, кажется, кому-то пора вставать и выдвигаться на службу. Продираться сквозь серую утреннюю хмарь в прокуренные офисы, давиться горячим невкусным кофе, украдкой зевать в ладошку, ежась от вездесущей утренней сырости и тоски, тупо таращиться в мерцающие ядовитым светом мониторы, считать никому на хрен не нужные чужие суммы с большими и скучными нулями. Тьфу, бля. Пора спать, наверное. Вот и Глеб зевает уже совсем по-другому – на последнем, похоже, издыхании. – Ладно, – говорю, – просьбу свою тогда, как проснемся, попросишь, ок? А то я прямо сейчас у тебя здесь на балконе отрублюсь. Вот прямо на этом коврике… – На коврике, – мотает башкой в ответ, – не надо. На коврике холодно, простынешь еще. А мы сейчас друг другу нужны предельно здоровыми и предельно отмобилизованными… Мы усмехаемся, жмем друг другу руки и расходимся по спальням. В последний момент, уже застилая себе постель, я понимаю, что сил добраться до душа у меня просто нет. Поэтому забиваю на все и тупо падаю в койку, где моментально отрубаюсь, проваливаясь в глухую, ватную пустоту. Слава богу, никаких снов мне этой ночью никто показывать и не собирался. А то – могу себе, блин, представить сюжетики… Не знаю, кого уж за это благодарить, но поблагодарить – почему-то хочется. Когда-нибудь в этом самом деле надо будет обязательно разобраться. Но не так, как сейчас, на ходу, а – по-настоящему. То есть – по-взрослому. Да какая, в принципе, разница… |
||
|