Сьюзан Конант Пес, который взломал дверь

Глава 1

По семейному преданию, причиной отсутствия моей тетушки Касси и ее мужа Артура на свадьбе моих родителей была аллергия. Однако моя мама была уверена, что тут все дело в страхе: Артур испытывал врожденное чувство ужаса перед жизнью как таковой — в этом Мариса никогда не сомневалась. Вы, вероятно, решили, что она подразумевала некое отвращение Артура к символическому значению обряда бракосочетания, но это не так. Она просто имела в виду, что Артур страшно боится собак.

Однако отсутствие Артура и Касси на свадебных фотографиях моих родителей не столь бросается в глаза, как присутствие на всех праздничных изображениях шести или восьми почетных гостей вечеринки, которые, за исключением разве что моих родителей, были золотистыми ретриверами. Кульминационный момент свадебной церемонии наступил, когда моя мама прошествовала к выходу из церкви вслед за девочкой, зажавшей в острых зубках корзинку флердоранжа, и шафером, в чьи обязанности входило опускать мордочку в эту корзинку и усыпать лепестками путь своей дрессировщицы к священным узам брака. Мариса, я уверена, простила Касси отсутствие в момент обмена брачными обетами, но уж всяко затаила обиду на сестру за то, что она пропустила превосходное парное выступление.

Безусловно, выступление собак не осталось незамеченным. Объявив моих родителей законными супругами, священник преподнес группе, сопровождавшей молодую пару, большие белые ленты. Конечно же, он имел все полномочия, чтобы раздавать награды. Ведь он был — да и сейчас все еще является — лицом, посвященным как в высокий сан члена Американского клуба собаководства, так и в сан священника Епископальной Церкви. Мой отец, кстати, настаивает на той точке зрения, что доктор Хупер освятил их брак в качестве судьи АКС на соревнованиях по послушанию, а его связь со второстепенной религиозной организацией чистая случайность.

Когда я появилась на свет, Касси и Артур не удосужились отметить это событие хотя бы коротким поздравлением, и вероятнее всего потому, что извещение о моем рождении, придуманное моими производителями, выглядело как розовая почетная грамота с образцово-показательного выступления золотистых ретриверов. Касси, скорее всего, решила, что Мариса по ошибке отправила ей свою корреспонденцию, а если послание попало в руки Артура, то он, конечно же, не смог преодолеть приступа аллергии и выбросил конверт в помойку, даже не распечатав. Однако самой правдоподобной кажется та версия, согласно которой Касси и Артур просто не осознали, что новый щеночек имеет человеческое обличье. Что ж, их трудно за это упрекнуть. Меня зовут Холли Винтер. Остролист зимний. Имя почти собачье.

Во всяком случае, мою тетю и ее мужа нельзя винить в том, что они не поняли текста послания, где говорилось о моем рождении, как, впрочем, нельзя винить и моих родителей, коим не удалось разобраться в сообщении о появлении на белый свет моей кузины Лии, которое пришло, когда мне было лет шестнадцать. В отличие от других открыток с сообщениями о рождении младенца, которые Бак и Мариса получали от своих друзей и родственников, на этой не было заголовка типа «С прибавлением в конуре!» или «Поздравляем-лаем-лаем!». Мои родители также были немало удивлены тем обстоятельством, что хозяева не потрудились уточнить породу Лии. Мариса, однако, вполне разумно объяснила это упущение — если порода не уточняется, значит, на свет, безусловно, появился маленький золотистый ретривер.

В связи с тем, что отношения между двумя семьями неуклонно шли на спад, чему немало способствовали бесконечные аллергии Артура, о щенячьем периоде Лии мне совсем ничего не известно; мы не знаем, понравилось ли ей возиться со специальными экспортированными из Англии эбонитовыми неразжевывающимися шариками, которые моя мама отправила ей, приложив к посылочке напечатанную на машинке записку с инструкциями по домашней дрессировке щенков. Но даже тогда, когда Мариса умерла и Касси ее наверняка оплакивала, — а также, вероятно, раскаивалась, что не побывала у нее на свадьбе, — Бак не простил ни ее, ни Артура, потому как по-прежнему считал их тряпками и моральными уродами за то, что они нарушали раздел 24 устава АКС, гласящий: «Собаки должны состязаться».

Кстати, до того момента, как Лия поселилась у меня, я не видела ее лет десять, и не только потому, что со смертью мамы Бак перестал посылать ее родителям сообщения о прибавлении в собачьем семействе, но также из-за того, что семья Лии уехала из Бостона, переселившись в маленький студенческий городок в центре штата Мэн, а я тем временем покинула Мэн, поступила в университет и обосновалась в Кембридже. Видимо, мои координаты им сообщила моя бабушка. Хотя рядом с моей рубрикой в журнале и напечатана небольшая биографическая справка обо мне, я очень сильно сомневаюсь, что Артур и Касси выписывают «Собачью жизнь», возможно, они даже не листают ее у газетного киоска.

Редкие звонки Касси всегда поражают меня еще и потому, что голос ее, особенно по телефону, точь-в-точь голос Марисы. Мама часто говорит со мной, но я обычно отдаю себе отчет в том, что это просто мой внутренний монолог. Кроме того, более чем странно бывает услышать мамин голос, толкующий о чем-то помимо собак, а Касси обычно бубнит о людях, об Артуре или о Лие. Одной из многочисленных радостей собаковода является свобода от нудной ограниченности, на которую оказался обречен несчастливый брак Касси, — так, по крайней мере, говорила Мариса, считавшая, что несчастливым можно назвать всякий союз, не освященный собачьим потомством.

Как того желала моя мама, я была снисходительна к Касси и выслушивала всю ее болтовню. Я даже время от времени позванивала ей, и мы обменивались рождественскими поздравительными открытками. В прошлом году, например, я отправила ей открытку с потрясающей цветной фотографией Рауди, одного из парочки моих аляскинских лаек-маламутов, на которой он, в новенькой красной упряжи, тащит санки по покрытой снегом лужайке в Аулз-Хед, где и по сей день живет мой папа. Длинный красный язык Рауди, в тон цветовой гамме открытки, радостно свисает у него из пасти, он улыбается и благодаря упряжи почти совсем не походит на волка. Под снегом не заметно, что лужайка уж не та, что раньше, и ни Бака, ни его волчьих собак на снимке не видать. Иными словами, я изо всех сил пытаюсь внести жизнь и любовь в бесцветное прозябание Касси — это определение моей мамы. Вероятно, именно поэтому одним прелестным майским вечерком Касси решила позвонить мне и спросить, не желаю ли я приютить у себя на лето Лию.

Оказалось, что Артур получил какую-то сомнительную субсидию на научную работу, за счет которой он сможет болтаться по Европе, делая вид, будто занимается научными исследованиями; при этом ему удалось выхлопотать должность и для Касси, вписав ее в качестве какого-то малонаучного ассистента, а Лия оказалась не у дел, ей оставалось надеяться, что ее папаше взбредет в голову заплатить за билет из своего кармана. Касси не совсем так рассказала всю эту историю. Но этого от нее и не требовалось.

— В любом случае, — добавила Касси голосом моей мамы, — ей надо заниматься, чтобы подготовиться к НаПроСпо. Тест на проверку способностей для выяснения целесообразности дальнейшего обучения, — помолчав, уточнила она.

— Я знаю, что такое НаПроСпо, — заметила я, — хочешь — верь, хочешь — нет, но я тоже проходила такой тест.

— Да и к тому же там у тебя Кембридж, — сказала Касси. — Мы, конечно, всегда надеялись, что Артур будет призван, но…

Не надо заблуждаться. Артур хоть и учился в аспирантуре в пяти минутах ходьбы от моего дома, то бишь в Гарварде, семинарии он не посещал. Они с Касси просто убеждены, будто это святое место.

— Но трубы так и не прозвучали, — безжалостно прокомментировала я, потому как понимала, что Кембридж для Артура всего лишь олицетворяет идею закрытого учебного питомника с классно звучащим названием. Я бы на месте Артура и Касси не доверила своего щеночка кому-нибудь, кого я знала бы столь же мало, как они меня.

— Сколько ей лет?

— Шестнадцать.

— И ей, х-м-м-м, не передалась?…

— Здоровья ей не занимать, — сказала Касси.

Из этого сообщения я сделала вывод, что Лия — толстуха.

— И к тому же она твоя племянница.

— Кузина.

— Но она называет тебя тетей Холли. Может, это из-за разницы в возрасте?

— Я не настолько уж и старше. Мне всего-навсего немного за тридцать.

Да и с какой стати Лии вообще обо мне вспоминать? Она не видела меня десять лет. Мое производство в звание тети, скорее всего, дело рук Артура, который решил всеми правдами и неправдами добиться дармового жилья и стола для своего дитяти на добрые два месяца. Если бы порода Лии оправдала изначальные предположения моей мамы, то о ее приезде не было бы и речи. Несмотря на то что я обожаю золотистых ретриверов, я была бы вынуждена объяснить Касси, что как только ее сука попытается отпить воды из миски Кими или Рауди, так тут же один из моих маламутов, скорее всего моя сука Кими, немедленно раздерет ей морду. Но Лия, в конце концов, не золотистый ретривер, а я — не Кими. Я согласилась.

— Но, в конце концов, если ты так относишься к этим людям, то почему же ты не отказала им?

У Стива Делани, ветеринара Рауди и Кими, голос спокойный и рассудительный. Он высокий и худой, волосы у него каштановые и вьющиеся, а голубые глаза иногда становятся зелеными. Он пришел, вскоре после моего разговора с Касси и теперь сидел за кухонным столом и дурачился с собаками, пока я готовила яичницу и разогревала для него в тостере английскую булочку. Он не особо любит есть завтрак вместо ужина, но повариха из меня никудышная, да и к тому же я давненько не наведывалась в продуктовый магазин. На этот раз в качестве альтернативного решения был предложен собачий корм «ЯМС», который будет попитательнее, да и повкуснее моей стряпни.

— Почему? Вероятно, потому, что у нее голос совсем такой же, как у моей мамы.

К тому времени как я появилась на свет, мама годами дрессировала строптивых собак. Щеночек человечьей породы особой трудности не представлял. Не подумайте, что она была сурова. Она никогда не повышала голоса, но тон был такой, что сразу же хотелось сделать именно то, чего хотела она. Ее не стало более десяти лет назад, и, если вы еще не поняли, я говорю открыто, что мне ее по-прежнему не хватает.

— Кроме того, мне жалко этого несчастного, уродливого, толстого ребенка, чьи родители сваливают в Европу и просто хотят избавиться от нее на лето.

Я намазала булочку маслом, переложила яичницу из двух сковородок в одну тарелку, поставила тарелку перед Стивом, а сковородки — охлаждаться, чтобы собаки не обожгли себе языки. Когда в доме появилась Кими, я пыталась соблюдать очередность в вылизывании сковородки, но, так как понятие очереди в некотором смысле весьма абстрактно даже для маламутов, гениев собачьего племени, пришлось завести две сковородки. На выставках собак продаются спортивные фуфайки с нарисованными на них следами собачьих лап и с надписью: «Мои собаки прошлись по мне». У меня есть одна такая.

— Мне казалось, что ты не видела ее лет десять, — сказал Стив.

— Так-то оно так, но, по словам Касси, здоровья девочке не занимать, а это вроде как эвфемизм, так ведь? В последнюю нашу встречу она выглядела совсем как Артур. Ну ладно, ребятки. Получайте.

Им можно было ничего не говорить. Маламуты всегда знают, что предназначено им, а если им это и не предназначено, то они уж попытаются убедить вас, что вы не правы. Не успели сковородки оказаться на полу, как собаки тут же принялись за них, скосив большие темно-карие глаза каждый на порцию соседа, вычисляя возможность, покончив со своей, долизать и чужую сковородку. У всех маламутов карие глаза, и чем они темнее, тем лучше. Если вы не в курсе, то голубоглазые ездовые собаки — это сибирские лайки, правда, у них тоже могут быть карие глаза. Маламуты, конечно же, гораздо крупнее сибирских лаек, у них массивнее морды, а слегка закругленные треугольные уши широко расставлены. В то время Кими, девочка, весила идеальных семьдесят пять фунтов, а Рауди — где-то между восьмьюдесятью пятью и девяноста фунтами, но не стоит судить о них по весу. У маламутов имеется толстый подшерсток из мягких коротких волос, а поверх него — длинная грубая защитная шерсть, благодаря чему они выглядят крупнее, чем на самом деле; и еще они сильнее, чем кажутся, суки в том числе.

— И к тому же, — добавила я, — можешь себе представить, она — член моей семьи, племянница моей мамы — выросла без собак. По-моему, это непостижимо. Она заслуживает только сострадания. Наверняка она чувствует себя обделенной и не знает, чем это восполнить. Короче, мне в голову пришла мысль, что она могла бы вместо меня водить Кими. Ну, понимаешь, в чисто терапевтических целях.

— Вместо тебя?

— Кими уже не так меня достает, и, согласись, она стала вести себя намного лучше. Правда, Кими?

Обе собаки развалились на полу, зажав сковородки в передних лапах-снегоступах. Когда у меня были золотистые ретриверы, я покрасила кухню в кремовый цвет с терракотовой отделкой, но если у меня когда-нибудь появится достаточно денег, я намерена разукрасить ее в серебристо-серые тона с белым и покрыть пол настоящей плиткой, и никакого больше линолеума под кафель! А пока сочетание серой волчьей окраски Рауди и белой Кими отнюдь не режет глаз, и они оба только украшают мою хибару. Бонни, редактор моей рубрики, ни за что на свете не позволит мне напечатать это, но аляскинские маламуты — это самые красивые собаки на свете.

Услышав свое имя, Кими подняла глаза, но сковородки при этом из лап не выпустила. Она лишь приглушенно зарычала.

— У нее с вниманием гораздо лучше, — добавила я. — И я непременно запишу Лию на занятия, куда она будет ходить вместе с Кими. Я слышала, в Ньютоне есть такой класс, в каком-то парке. Мне об этом на днях сообщила по телефону Роз Инглман. Я возьму Рауди. А Лия возьмет Кими. Это будет своего рода эмоциональным перевоспитанием. Она и собак-то наверняка боится, и как с ними себя вести — понятия не имеет. А маламутов однолюбами не назовешь.

— Это очень великодушно с твоей стороны, — сказал Стив так, будто великодушие к людям мне столь же неведомо, как Лии — собаки.

— Вот как! Что ты этим хочешь сказать?

— Что это очень мило. Вот и все.

Затем мы вымыли посуду и отправились в постель. А ваш ветеринар разве не приезжает к вам по вызову?