"Мясорубка для маленьких девочек" - читать интересную книгу автора (Бенаквиста Тонино)

НЕСГИБАЕМЫЙ

Как всегда, он отказывается пить что-либо, кроме томатного сока.

— Добавьте в него хотя бы каплю табаско!

Он решительно качает головой. Трудно определить, когда Максимилиан находится в дурном настроении. Мы знакомы больше двадцати лет, и за это время я видел на его лице улыбку всего два-три раза. Думаю, он никогда в жизни не смеялся.

Пьянчуга слева от меня косноязычно заказывает «еще одну пол-литровую». Неказистая девчонка зачарованно внимает речистому незнакомцу, который с развязной ухмылкой окучивает ее. Хозяин бара прижал к стенке двух юных панков: они решили свалить не заплатив. Парочка за столом в дальнем углу ожесточенно ссорится, перемежая ругань машинальными поцелуями.

— Только вы умеете находить подобные места, — замечает Макс. — Вульгарные во всех отношениях… Сборище человеческих пороков… Чего тут только не увидишь.

— По-моему, вы преувеличиваете. Это всего лишь скромное бистро, эдакий театрик повседневной жизни во время своего вечернего представления.

Он пожимает плечами.

— Ваша снисходительность меня не удивляет, вы всегда были и будете добрячком, который довольствуется малым. Но всмотритесь внимательнее, и вы поймете, что перед нами картина вселенского падения. Здесь и алкоголик, ставший рабом вина и спасающийся в пьяном угаре от реальной жизни. И нахрапистый самец, хвастун и враль, озабоченный только тем, как бы поймать в сети и подчинить себе эту несчастную, которая уже ни на что хорошее не надеется. И хозяин, гордый своим правом собственника, — этот из-за пары франков доставляет себе удовольствие проучить двух молодых кретинов, считающих своим главным и единственным делом чести потреблять, не заплатив. Я уж не говорю о той парочке, которая никак не найдет свое счастье между лучшим и худшим исходом.

Я не могу сдержать улыбку перед этой безжалостной характеристикой человечества. Вот он — Максимилиан в чистом виде. Я чувствую себя обязанным вступить с ним в полемику, как в старое доброе время, однако заранее знаю, что в этой игре он сильнее меня. Он вынимает «клинекс», чтобы протереть очки, а заодно высморкаться.

— Ладно, я готов признать, что сегодня вечером здесь собрались все типичные представители нашего злополучного мира, сомнительная смесь надежды и отчаяния. Но вы забыли о связующем элементе — о стремлении, которое глубоко сидит в каждом из нас: это стремление добиться хотя бы чего-то малого. Ибо человек довольствуется малым потому, что большее и лучшее в данный момент ему недоступно. Бесполезно читать мораль этим двум панкам или запрещать этому пьянчуге дуть пиво. Бесполезно толкать эту парочку к разводу, а бабнику и его добыче мешать прожить завтрашний день в одиночестве. Или, например, национализировать это кафе, отобрав его у хозяина. Но кто знает, может быть, завтра…

Максимилиан прерывает мою речь хихиканьем. Я чувствую, что меня ждет горькая отповедь.

— А вы очень изменились, Жорж… Сильно изменились.

Это правда, я сильно изменился с той славной поры.

Мне вспоминаются баррикады и наша дружба, которой нынче исполнилось двадцать пять лет (господи, как время бежит!). Я мечтал о мечтателях у власти, а он запрещал запрещать. Он умел говорить, я умел сражаться. Он разводил теории, я добивался соглашений. Он эстетствовал, я читал проповеди хозяевам шикарных ресторанов, предварительно набив себе брюхо. Он хранил революцию в сердце, а я в горсти. Он призывал, с высоты своих идеалов, рубить головы, а я тешил себя, разбивая некоторые из них. Между нами уже тогда возникли разногласия, но наша мечта свергнуть существующий порядок превосходила все остальное.

А сегодня…

Сегодня я все еще обращаюсь к нему на «вы»: в этом пункте Максимилиан всегда был непреклонен.

— Мой бедный Жорж, я выражусь иначе: на самом деле вы нисколько не изменились. Все так же любите хвататься за соломинку и прибегать к компромиссам. А ведь вам хорошо известно, что я использую компромиссы только для компрометации. За все прошедшие годы мне так и не удалось определить, кто из нас двоих больше любит человечество. Вполне вероятно, что это именно вы, с вашими расчетами, вашим всепрощением, вашими подходцами.

— А может быть, как раз наоборот. У вас хватает сил оставаться цельной личностью.

Несгибаемым. Я всегда завидовал вашей чистоте помыслов, всегда надеялся, что они принесут реальные плоды…

Он сглотнул с таким трудом, словно у него болело горло. Его худоба и серый цвет лица говорят о том, что он полностью презрел заботу о материальной стороне жизни. Пятнистая кожа придает его взгляду дополнительную едкость. Подумать только: в те времена девчонкам это нравилось…

Будь я тогдашней студенточкой, я бы все позабыл ради его ораторского таланта, его магнетизма, его блестящей риторики, способной зажечь битком набитый лекционный зал. Сам не знаю, почему я до сих пор люблю этого парня. Ну а он — любил ли он меня когда-нибудь?

Состроив брезгливую гримасу, он тычет пальцем в посетителей кафе. Такое впечатление, будто он сейчас начнет метать в них отравленные стрелы.

— Смотрите на них… Смотрите… Какое убожество, какие ничтожные людишки! Просто тошнит.

Да, пока я сидел спиной к залу, обстановка и в самом деле изменилась. Вечерний театрик вознамерился разыграть перед нами социальную драму. Никогда больше не приглашу Максимилиана в такое место. Взбудораженные панки решили в свой черед воспользоваться своими священными правами клиентов. Хозяин знает, что они не уходят, желая поиздеваться над ним. Бабник бросает на эту парочку юных кретинов взгляды, исполненные презрения, в надежде восхитить своим мужеством девицу, которую он соблазняет. Но, похоже, ей на это глубоко наплевать. Парочка в углу с тревогой поглядывает на хозяина, женщина явно боится назревающего скандала.

— И все это в каком-то смысле дело ваших рук, — провозглашает Максимилиан.

На этот раз он явно перехватил, мой соратник по борьбе. В тот миг когда я открываю рот, чтобы обругать его, он испуганно смотрит мимо меня, снова указывая куда-то в зал. Что делать — обругать его или обернуться?

Ну так я и думал: один из панков вылил свое пиво на голову фанфарона-бабника. Самое страшное унижение в глазах девушки, которую тот собирался обольстить. Одним прыжком он вскакивает на ноги и роется в кармане куртки с криком:

— Ах ты сукин сын!

Его прерывает хриплый бас хозяина:

— А ну мотайте все вон отсюда!

Максимилиан с отвращением откашливается. Он не переносит жестокости. Никогда ее не переносил. Я должен вмешаться. Женщина в дальнем углу пытается увести мужа, но тот удерживает ее, положив руку на плечо.

— Убирайтесь, живо… Эй, хозяин… Гоните их к черту… — лепечет пьяница.

Бабнику слов не требуется, достаточно услышать щелчок его пружинного ножа. Окружающие испуганно отшатываются. С его головы еще капает пиво.

— Ну, видал, сволочь? Что ты теперь скажешь?

Один из парней хватает бутылку с полки и одним ударом разбивает ее о стойку; рука у него твердая. Я бросаю взгляд на Макса: он испуган до такой степени, что не может встать и выйти. Начинается переполох, хозяин вытаскивает из-под стойки револьвер и нацеливает его на панков. Женщина пронзительно вопит, муж крепко обнимает ее. Пьяница, с головы до ног в брызнувшем пиве, блаженно хихикает.

Улучив мгновение, когда все застыли, я подбегаю в надежде выправить ситуацию.

— Тихо, тихо, успокойтесь все, мы же не будем…

Но тип с ножом оказался проворней меня, и лезвие рассекает щеку панка; в тот же миг второй кидается к хозяину, пытаясь вырвать у него револьвер. Я застигнут врасплох, шум и паника мешают мне действовать уверенно, девушка падает на пол и кричит.

В зале громовым раскатом звучит выстрел.

Всеобщий столбняк. Наступает мертвая тишина.

Мой взгляд случайно падает на нелепую фигуру пьянчуги, который лежит на стойке мордой вниз; его ноги безвольно болтаются в воздухе.

Бабник с пружинным ножом без единого звука опускается на пол.

В зале слышатся только истерические стоны девушки, забившейся в уголок у стойки.

Да что же это творится, господи боже мой?.. Бабник лежит не двигаясь, истекая кровью, хозяин начинает всхлипывать, пьяница сползает со стойки и рушится на пол, муж с женой в дальнем углу по-прежнему судорожно обнимаются, как будто решили объясниться друг другу в любви.

— Это не я… Я не виноват… Это он, тот парень… Я ни при чем…

Это наконец заговорил хозяин. Он обезумел от страха. Я наклоняюсь над раненым, и у меня возникает необъяснимая уверенность, что он мертв. Подняв руку, я вытираю пот со лба.

Пульс, зрачки, сердце. Да, он мертв.

— Это не я, мать вашу! — вопит хозяин.

И смотрит на револьвер, который выпадает из его разжавшейся руки.

Что-то щелкает у меня в голове, сам не знаю, что именно. Но если минуту назад я не смог предотвратить катастрофу, то чувствую, что теперь настал момент подумать обо всех этих людях. Сейчас или никогда.

— Где вы взяли эту пушку?

— А… а что?..

— Отвечайте, и поскорее.

— Да это старая штуковина, я ее спер еще в армии… Ни разу даже не стрелял из нее… Это не я!

— Закройте кафе. И выбросьте ствол куда-нибудь подальше, в водосток, что ли.

Он еще не очухался и смотрит на меня дикими глазами. Я ору, чтобы привести его в чувство, и он исчезает.

Парочка в дальнем углу все еще не разжала объятий. Я бросаюсь к их столику.

— Вы что-нибудь видели, вы двое?

Мужчина нерешительно молчит. Я выхожу из себя.

— Да поймите же вы, здесь нет ни преступников, ни ангелов; если вы разболтаете о том, что тут стряслось, хозяин угодит за решетку, эти два недоумка попадут туда же, потому что вычислить их — пара пустяков, а у всех остальных будут серьезные проблемы. Ну так что?

Моя лихорадочная речь наводит на них страх.

— Ну так что же?

— Я не знаю… Я…

Женщина высвобождается из мужниных рук; похоже, она опомнилась быстрее его. Как ни странно, она говорит именно то, что я и хотел услышать.

— Мы… Мы ничего не видели.

— Нет, не так. Вы сидели в самом углу, услышали выстрел, но парней не заметили. Так ведь?

— Д-да… Выстрел… Но мы не видели, кто стрелял.

Я облегченно вздыхаю. Девушка все еще скулит, прижав руки к животу и привалившись к стойке. Я наклоняюсь к ней. Конечно, я совершаю глупость. Все случилось так быстро. Я протягиваю руки, чтобы поднять ее, и она кидается в мои объятия, словно к отцу родному.

— Ты была внизу и звонила по телефону, верно?

Она рыдает и судорожно жмется ко мне. Это движение придает мне решимости.

— Ну кивни хотя бы. Ты ведь мне доверяешь? Ты была внизу?

Ее лоб старательно тычется в мое плечо. Я поднимаю ее и усаживаю на стул. Теперь займемся пьянчугой. Он все еще валяется на полу. В кулаке у него зажат пучок денег. И мне вдруг становится понятен его недавний, с виду бессмысленный, акробатический трюк — трудно даже поверить, что он способен на такое. Во время схватки этот алкоголик просто-напросто перегнулся через стойку, чтобы забраться в кассу. В другой ситуации я бы умер со смеху. Хватаю его за отвороты пиджака и трясу, как грушу.

— Ты ведь ни черта не видел, точно? Упился до того, что запустил лапу в кассу, и поэтому ничего не видел. Так будет лучше для всех, верно?

Алкаш послушно кивает. Он неожиданно протрезвел; у меня такое впечатление, что сейчас он соображает едва ли не лучше меня.

Хозяин возвращается, теперь все на месте, и я кричу как оглашенный:

— Сюда вошел какой-то тип лет тридцати, на нем было темное пальто, все произошло мгновенно, никто ничего не успел понять, он выстрелил в этого и удрал.

Молчание.

Я, конечно, совершаю глупость.

Но все дружно кивают.

Велю хозяину вызвать полицию. Ну вот, теперь-то я уж точно последний дурак. И зачем только я вмешался в эту идиотскую историю?..

Я закрываю глаза и сажусь на пол.

Когда они вошли, я испугался по-настоящему. Каждый из нас имел все основания расколоться, не участвовать в этом бессмысленном розыгрыше.

И все-таки…

Все-таки мне довелось стать свидетелем невиданного спектакля. Я пережил уникальный момент. Невероятный. Против всякого ожидания, они все в один голос рассказали одно и то же, слово в слово. Не колеблясь ни секунды. Полицейские приняли эту версию глазом не моргнув. Маленький театрик преподал мне потрясающий урок. Люди, которые даже не знали друг друга. Не были связаны никакими общими интересами. Наверное, я ничего не понимаю в жизни.

Санитары выносят тело. Инспектор записывает приметы убийцы и велит хозяину прийти завтра в комиссариат. Обычная процедура. Дело едва открыто, а кажется, что уже положено в архив. И всего-то какой-нибудь час на расспросы.

— Ну ладно… Думаю, это все, — говорит инспектор, устало направляясь к выходу. Ему, как и всем нам, хочется скорее добраться до постели.

Но в этот миг чей-то голос — монотонный, негромкий — окликает инспектора.

— А почему вы не спросили, что видел я?

Макс.

Полицейский оборачивается.

— Разве вас не допрашивали?

— Нет.

Чего он хочет? Я, например, тоже о нем начисто забыл. Ни одной секунды не думал о нем.

— Я изложу дело вкратце: перед вами разыграли целый спектакль; здесь произошла стычка между двумя молодыми людьми, самое большее, семнадцати лет, и хозяином; он выстрелил, парни сбежали, тот человек был пьян и попытался обчистить кассу, та парочка и девушка дали ложные показания, а вот этот придумал фантастическую историю и вовлек в сговор всех присутствующих. Неизвестно зачем, но все они ему подчинились.

Комиссар изумленно таращится на него. Мужчины и женщины в отчаянии хватаются за голову. А я…

А я снова вижу нас обоих, четверть века назад, упивающихся мечтами о светлом будущем человечества.

Максимилиан пристально смотрит на меня.

В его взгляде нет ни проблеска стыда, ни намека на сознание вины. И я уверен, что в это мгновение он находится в полном согласии с самим собой.

— Вы же знали, Жорж. От меня бесполезно требовать лжи.

Мне вспоминаются все эти громкие слова.

ПРАВДА. ИСТОРИЯ. ЭТИКА. КОМПРОМИСС.

И внезапно на меня снисходит умиротворение.

Макс меня не предал.

Он всего только порвал со мной.

Полицейские ведут меня к машине. Перед тем как сесть в нее, я последний раз оглядываюсь на него. И кричу без всякой злобы:

— Ты последуешь за мной, Максимилиан! Ты последуешь за мной…[25]

Дверца лязгает резко, как нож гильотины.