"Пат и Пилаган" - читать интересную книгу автора (Нечаев Вадим Викторович)

Глава пятая

Не правда ли, сколь часто мы обращаемся воспоминанием в детство, отрадное для нас или не отрадное, это все равно, чтобы там — в исчезнувшей стране — найти отдых или отгадку сегодняшних противоречий.

Иногда мы видим его во сне, и это — как праздник, после которого наступают взрослые будни. У некоторых людей детство иссякает раньше срока, у других — длится до самой смерти. Трогателен пятидесятилетний младенец с румяными щеками и седыми висками.

Пат не торопился стать мужчиной, но по своей природе и обстоятельствам жизни он значительно отличался от сверстников. Он острее чувствовал и шире понимал окружающий мир, чем это свойственно обыкновенному мальчику одиннадцати лет.

Не всякий бы на его месте пустился в дальнее путешествие за бедной собакой, всецело полагаясь лишь на свои силы, да и не всякому это необходимо.

Итак, расставшись с дрессировщиком, Пат поехал дальше — навстречу новым приключениям. В поезде он познакомился с лесничим Бельковским, который прожил на Сахалине тридцать лет безвыездно, отпуск свой проводил на Южных Курилах и там писал воспоминания.

— Обычно этим делом занимаются, — сказал лесничий мальчику, — люди знаменитые, чтобы потомки могли представить «дела минувших дней». Правильно? И естественно, знаменитые люди волей-неволей приукрашивают себя. Каждому ведь хочется остаться в истории почетным гражданином. Правильно? А я решил, напишу-ка сам воспоминания, все, как было и как помню, воспоминания рядового человека. Отдал я первую часть в издательство, и приставили ко мне редактора. Чтобы помог мне. Ну, он мне и помог в самом деле. Прочитал я, что он там накуролесил, смотрю: это уже не мои воспоминания, а его. И жизнь не моя, а его. Вот те на! Это, значит, он решил пролезть в историю под моей фамилией. А я ведь не псевдоним. Правильно? Сейчас с другим редактором работаю. Тот, вроде бы, тоже поползновения имеет, чтобы свое детство в моей книге описать. А зачем это? Чтоб из одного корня и дуб и береза росли.

В ответ мальчик рассказал свою историю, и лесничий, выслушав, удивился чрезвычайно, потому что такую же собаку — точка в точку, как Атак, — он встречал в саду уважаемой Ольги Павловны Синицыной, которая проводит столь редкие опыты, что только диву даешься. За двадцать лет она вырастила необыкновенный сад, — в условиях сахалинского климата кто бы на это отважился.

— Она женщина крутая, — сказал лесничий, — но ты ее не бойся, детей она любит и не обижает.

— Понял, — ответил Пат, — а я и не боюсь никого. Чего мне людей бояться!

— Как знать, — возразил Бельковский, — иной раз их-то и надо бояться. Но это хорошо, что ты такой смелый. Это правильно. Страх — самое скверное чувство. В человеке необходимо воспитывать полное бесстрашие. Вот для этого я и пишу свои воспоминания, как я освободился от всех страхов.

…По саду гуляли пожилая женщина и мальчик. О возрасте женщины свидетельствовали только седина и морщинки вокруг глаз, а так — она была молодая, лицом молодая, голосом и улыбкой. Они гуляли в саду уже часа два — одно удовольствие бродить среди деревьев в такой день: воздух тихий, мягкий, снег пушистый, рассыпчатый, вокруг ясно, просторно и даже тепло.

Ласково рассказывала женщина о своем саде Пату. И сад ее внимательно слушал. Он был обширный, густой и сплоченный, несмотря на разнообразие пород. Кряжистые тисы, стройные, с пышной кроной и мясистыми листьями диморфанты, или белый орех, у тех, что помоложе-острые колючки на стволах. Неподалеку раскидистые березы и бархат сахалинский с пробковой кожей. Кусты шиповника иглистого и морщинистого с красными, буро-красными плодами. До самого потолка деревьев взбираются лианы, оплетая их так густо, что совершенно скрывают листву. Темно-коричневые, с приторным запахом лианы актинидий, лианы лимонника с гладкими листьями, завивающимися возле деревьев с красно-оранжевыми ягодами, оставшимися зимовать, — для нарядности. Лианы винограда. Кишмиш и гортензия.

Впереди виднелась вишневая роща из деревьев трех видов: вишни сахалинской, курильской и Максимовича. А рядом зимовали яблони Зибольды и черемуха айнская.

И чем дальше слушал Пат Ольгу Павловну Синицыну, как она переносила растения из леса в питомник, как ухаживала за ними, как укрывала виноград от морозов и по ночам разводила костры, как скрещивала разные сорта, чтобы вывести устойчивые к капризному климату, тем сильнее он влюблялся, правда, неясно еще в кого — то ли в женщину, то ли в сад, и это состояние влюбленности, покоя и тишины появилось так внезапно, что Пат вдруг забыл и о своем доме и о пилаган.

Женщина водила мальчика от дерева к дереву, поглаживая их кору и ветки, и те как бы выпрямлялись под ее рукой, шуршали листьями, и по-прежнему было тихо, светло, искристо от снега, и когда женщина обращалась к Пату, она называла его «мой мальчик».

Сыну каюра, который прежде всего, наверное, ценил свою независимость и самостоятельность, это, как ни странно, было приятно. «Мой мальчик», — повторяла женщина и улыбалась, как его умершая мать когда-то.

Она видела, что мальчик в нее влюблен, и не краснела вовсе, зная, что так и должно быть, и рассказывала о своем саде с доверительной интонацией, словно бы и о прожитой жизни. Пат понимал, что и о жизни своей она рассказывает ему не жалуясь и не похваляясь ею, а просто — все, мол, так и совершилось. А когда женщина спрашивала его о чем-нибудь, он немного смущался, и это было ей, по-видимому, не в новинку.

Пат узнал, что муж ее умер десять лет назад и теперь Синицына живет только с дочкой и выходить снова замуж не собирается, да и не стоит, потому что сердце свое она отдала саду. «Как же это можно, — подумал мальчик, — отдать сердце саду?» Женщина почувствовала его недоумение и сказала: «Я не знаю, как это случилось, но это так. И по ночам я здесь гуляю. И если уезжаю в командировку надолго, то прямо места себе не нахожу, так по саду скучаю. А если мне грустно бывает и нехорошо, то стоит выйти сюда, как все исчезает. Я и мужа в саду похоронила». — «А где же могила? — спросил Пат, — что-то я ее не видел». Женщина помедлила и сказала: «Теперь я сама не знаю где. Она так заросла, что и места этого не узнать. Ведь сад не любил моего мужа, потому что тот вырос в городе и скучал только по городу». — «Значит, вы не нарочно забыли его могилу?» — сказал мальчик. «Конечно, так уж произошло; забыла и вспомнить не могу. Но скажу честно, он не любил мой сад: рубил деревья на дрова и, главное, втихомолку подсмеивался, что я столько времени вожусь с растениями. Я боялась его, и когда он умер, успокоилась: мой сад никто не трогает».

Женщина пригласила мальчика в дом и там познакомила его со своей дочкой, которую звали Ирина. Ей было двенадцать лет.

Девочка подала руку и сказала:

— Давайте дружить.

— Я не знаю, получится ли это у нас, — ответил Пат, осторожно пожимая ее ладошку.

— Если вы не будете трогать наш сад, то получится, — рассудительно сказала девочка.

«Уже наш сад. И чего они над ним так трясутся? Ну да ведь женщинам всегда за кем-нибудь нужно ухаживать. Вот и берегут свой сад. И она, — подумал мальчик про женщину с ревнивым чувством, — влюблена только в сад. А больше ни — в кого. Муж поэтому назло ей и рубил деревья. Те же дрова он мог наготовить и в лесу.

А почему бы им и не любить свой сад. Такого, пожалуй, на острове и не найдешь. И не для себя же только они любят — и другим людям от этого польза. Каждому человеку положено любить что-нибудь одно. А остальное может нравиться или не нравиться — уже не важно. Разные люди любят разное — и это следует уважать». Пат успокоился, придя к такому решению.

— Мне нравится ваш сад, — сказал он девочке, — зачем же я буду его портить. Мне много чего нравится. А люблю я отца и свою собаку.

— Собака, — повторила женщина, — это какая собака, не та, что у нас жила недавно?

— Наверное, та самая, — подтвердил угрюмо Пат, — большущая и с коричневыми пятнами.

— Ой, — воскликнула девочка, — так это, оказывается, ваша собака, а мы хотели ее жить оставить, да она убежала!

— Она от всех убегает, — сказал мальчик. — Мой бедный Атак, у кого только он не жил. У начальника Каткова и дрессировщика Кленова жил и у вас жил и отовсюду сбегал. Его тоска гонит.

— Почему же у собаки тоска? — недоверчиво спросила женщина.

— Как вам сказать? Я сам над этим много думал. Конечно, его и старики напугали, но не в страхе все дело. Понимаете, бывает, охотник потерял направление, по-научному — ориентир. Мой Атак тоже ориентир потерял. От волков он ушел, а к людям не пристал еще окончательно. Меж двух берегов он плывет, а на какой выбраться — не знает. От этого у него и тоска. И никто, кроме меня, помочь ему не может. Понимаете теперь?

— Понимаю, — сказала женщина мягко, — очень хорошо понимаю. У моего мужа часто бывала хандра; это так ужасно, когда человек мучается, горюет и неизвестно, по какой причине. А мне скучать некогда — видели, какой у меня сад большой, я, кстати, не весь вам показала. Самые редкие деревья у меня спрятаны в глубине за высоким забором.

— Вы очень похожи на мою умершую мать, — сказал Пат.

Женщина улыбнулась.

— И вы такая же красивая, как она.

— Мне это приятно слышать, — ответила женщина, — но в молодости я красивее была.

— Я не видел вас в молодости, — сказал Пат. — Значит, вы вдвоем с дочкой живете?

— Да, вдвоем.

— И вам не скучно?

— Нам совсем не скучно, — решительно ответила девочка.

Она подошла к матери, обняла ее, прижалась щекой и шепнула что-то. Они обе засмеялись тихо и посмотрели на Пата — взрослая женщина и маленькая, — и до чего же они были похожи, голубоглазые, с тонкими изменчивыми лицами и дружелюбным лукавством.

Пат поерзал на стуле, и чего они на него так смотрят, прямо неловко.

— Теплый день, правда? — сказал он. Они улыбнулись и промолчали.

— Солнышко светит.

И снова молчание. Пат затосковал.

— Хорошо у вас.

Они все так же глядели на него, не говоря ни слова, мелкими-мелкими шажками удаляясь по направлению к окну, за которым блестел бесконечный зимний сад, с инеем на ветках, и в потоке дневного широкого света все прозрачнее становились их фигуры, воздушнее лица, и, кажется, минуту назад они еще были здесь — и уже их нет, видно, скрылись за деревьями, и только на стекле задержалось и вскоре растаяло вспотевшее пятно от их двойной улыбки.

Куда же они пропали? — подумал мальчик, озираясь по сторонам. — Или я задремал, и они ушли, чтобы не мешать мне. Заботливые женщины». Он прилег на диван и соснул слегка, и так покойно и сладко ему было здесь, в чистой опрятной комнате, так уютно и нетревожно, как уже давно не было с той поры, когда жила его мать.

Сквозь прикрытые веки он чувствовал, что Синицына с дочкой опять появились в комнате и ходили на цыпочках, переговариваясь шепотом, и что-то ставили на стол, потом кто-то из них накрыл его одеялом, и свет мало-помалу померк — зимой вечереет рано, — и мальчик подумал, что здесь, пожалуй, он передохнет; он повернулся на другой бок, вдруг смутно вспомнил отца, пилаган, свой поселок, школу и забыл тотчас, и чем дольше он спал, тем прочнее привыкал к новому дому, и саду за окном, и женщинам, что ходили на цыпочках.

Когда он открыл глаза, Синицына сказала:

— Добрый вечер, мой мальчик. Выспался?

— Выспался, Ольга Павловна.

— Зови меня Ольгой, ладно?

— Ладно, — согласился Пат.

— Сейчас поужинаем, а после пойдем в сад, ты поможешь мне, — уверенным тоном сказала Синицына.

— Мне ехать пора, Ольга, — нетвердо возразил Пат.

— Куда ты торопишься? Разве тебе не нравится у нас? Поживи немного, а потом и поедешь.

— Вообще-то так. Спешить мне некуда.

Вечером после ужина Ольга и Пат ходили по саду, и мальчик помогал ей обрезать высохшие ветки и нижние побеги у молодых деревцев, чтобы все питательные соки устремлялись вверх, к растущей вершине, и сад чуть-чуть наклонялся над ним, и опять Патом овладевало неопределенное чувство влюбленности, и опять женщина называла его «мой мальчик», и внезапно он подумал: «Едет человек и едет куда-нибудь по своим делам, торопится, спешит, наконец, устав, сворачивает в сторону передохнуть и попадает в сад к Ольге, и это для него как подарок, и он тотчас забывает все прежние дела свои и хлопоты, забывает все, как и я».

И на следующий вечер женщина и мальчик вышли на прогулку, и сад приветствовал его, как уже своего знакомого, как товарища, и все впечатления Пата за последние дни сомкнулись в какой-то цельный круг: Ольга, сад, дом, тишина. Мальчик ощутил безвольно, что ему невозможно вырваться из этого круга, — он привык. Возвращаясь назад, они встретили по дороге возле дома старуху — она шла и вытирала на ходу бахромой черного платка слезы.

— Отчего вы плачете, бабушка? — спросила ее Ольга.

— Вот третий месяц хожу на почту, а от сына ни весточки; как уехал в город, так и пропал, — прошамкала старуха, — а он у меня одинешенький сынок. Я и адреса его не знаю. Не жалеет он меня, старую.

— Вы мне фамилию его скажите, я буду в городе, разыщу в адресном столе.

— Фамилия его Беспалый. Зовут Анатолий Иванович, — ответила старуха. — Увидите если, спросите, не болен ли, а может, на мать обиделся. Скажите ему, что я ему варежки связала и помню его каждый день. Невзначай помру, то и хоронить некому будет, так и передайте. Я и на том свете его прощу, а бог не простит.

И она пошла к себе в деревню, сухонькая, легонькая, в черном платочке, повязанном вокруг светлого на морозе лица. На повороте она оглянулась, и мальчик почувствовал, словно что-то ударило ему в грудь. Как если бы калитка в сад, в котором он бродил без памяти все эти дни, очарованный его блеском и свежестью, убаюканный тихим голосом женщины, усыпленный тишиной и покоем, — эта калитка отворилась — и он услышал громкие голоса земли, шум, движение, и сердце его от тревоги вздрогнуло, и когда Ольга зашла в комнату, он постоял чуть-чуть снаружи с бьющимся сердцем под окном, глядя сквозь занавеску на женщину и ее дочку, сидящих рядом в зеленом свете абажура, глядя с теплой грустью, но уже как на посторонних, к которым нельзя прикоснуться рукой, повернулся и зашагал прочь, сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, а на вокзал он прибежал, совсем запыхавшись.

Ожидая поезда, он написал коротенькое письмо: «Ольга, не сердитесь, что я не попрощался и ушел. Если бы я был постарше, окончательно взрослый, я бы наверняка остался, так мне было хорошо с вами и в саду. Но мне надо жить дальше среди людей, которые делают разную работу, надо жить возле отца и учиться охотиться и ловить рыбу, потому что, разыскивая Атака, я очень много увидел и понял: каждому человеку положено жить у себя дома и нести свою заботу. Когда я подрасту, я обязательно приеду к вам в гости. Желаю здоровья вам, дочке и саду. Пат».