"Коктейль на троих" - читать интересную книгу автора (Уикем Маделин)Глава 14Проснувшись на следующее утро, Кендис сразу вспомнила о том, что произошло вчера, и почувствовала, как сердце ее болезненно сжалось. Сначала она старалась не обращать на это внимание и долго лежала неподвижно, глядя в потолок. Но острое чувство потери не проходило, и Кендис, повернувшись на живот, зарылась головой в подушку, словно надеясь спрятаться от собственного горя. Однако это не помогло. Постоянно Кендис возвращалась к событиям вчерашнего вечера; безжалостная память снова и снова подсказывала ей, что она поссорилась с Мэгги и Роксаной – своими лучшими подругами. И не просто поссорилась, а разорвала отношения, ибо ее не покидало ощущение, что Роксана и Мэгги больше не захотят иметь с ней никаких дел. При мысли об этом Кендис едва не завыла от горя и отчаяния. Больше всего ей хотелось забыть о том, что произошло, но как бы крепко она ни зажмуривалась, как ни затыкала уши, перед ней словно наяву вставало холодное лицо Роксаны и потрясенное – Мэгги, звучали их голоса – осуждающие, презрительные. «Как я могла допустить такое? – снова и снова спрашивала себя Кендис. – Как могла позволить им уйти, не объяснившись с ними, не извинившись?» Но, по мере того как в памяти всплывали подробности вчерашней ссоры, Кендис чувствовала, как вместе с отчаянием в ней нарастает обида. В самом деле, какое преступление она совершила, что Мэгги и Роксана так с ней обошлись? Да, она пригласила в «Манхэттен» подругу – ну так что с того? Разве это запрещено? Кендис допускала, что Мэгги и Роксане хотелось поболтать и повеселиться в своем кругу, без посторонних, но разве она виновата в том, что у них такие эгоистические желания? Откуда она могла знать, что Мэгги и Роксана – такие умные, милые, добрые – встретят Хизер в штыки? Зная своих подруг, Кендис имела право предполагать совершенно иное отношение. Она была на сто процентов уверена, что Хизер им понравится, и вовсе не виновата, что из ее затеи ничего не вышло. Конечно, ей не стоило оскорблять Мэгги, но и она в свою очередь не должна была называть Хизер стервой! Почувствовав острый приступ раздражения, Кендис села на кровати, гадая, приняла уже Хизер душ или нет. И тут ее как будто ударило. В квартире стояла полная тишина, хотя в это время Хизер обычно уже хозяйничала на кухне. На цыпочках подкравшись к двери, Кендис выглянула в коридор и снова прислушалась. Ничего. Дверь спальни Хизер была приоткрыта, и по пути на кухню Кендис увидела, что в комнате никого нет, и что кровать Хизер аккуратно заправлена. В ванной тоже никого не оказалось. Кендис была в квартире одна. Часы на кухне показывали половину восьмого. «Должно быть, Хизер встала очень рано и куда-то вышла, – подумала Кендис, ставя на огонь чайник. – Но почему? Может быть, у нее разыгралась бессонница? А может, она решила установить для себе новый, спартанский режим? Кроме того, Хизер могла остаться на ночь у Эда…» При мысли об этом Кендис сердито покачала головой. Она понимала, конечно, что отношения Хизер и Эда ее не касаются. Больше того, она должна была бы радоваться за подругу, которую пригласили на свидание. И даже если Хизер настолько неразборчива, что согласна провести вечер с мужчиной, который уверен, будто гурман – это тот, кто ест пиццу с хлебом, это не ее дело. Вернувшись в спальню, Кендис сняла ночную рубашку и отправилась в душ, машинально отметив, что сегодня утром им еще не пользовались. Быстро намылившись ароматным гелем с оптимистичным названием «Утреннее настроение», она включила самую горячую воду, какую только могла выдержать, надеясь вместе с пеной смыть и неприятные воспоминания о вчерашнем дне, и свое неуместное любопытство по поводу Хизер и Эда. Главное – успокоиться, тогда можно попытаться что-то изменить или даже исправить. Когда, завернувшись в теплый махровый халат, Кендис вышла из ванной, на коврике перед входной дверью уже лежала изрядная горка утренней корреспонденции, а закипевший чайник подпрыгивал на конфорке и сердито пыхтел. Заварив чай с ромашкой, Кендис присела к столу и, разложив на нем почту, стала ее просматривать, намеренно оставив на потом розовато-лиловый конверт, лежавший в самом низу кучи. Первым ей попался отчет банка по кредитной карточке. Расход, как заметила Кендис, был больше, чем обычно, но это было как раз понятно. С переездом к ней Хизер она стала чаще выходить и больше тратить. А вот уведомление о состоянии текущего банковского счета Кендис удивил. У нее на счету оказалась чересчур большая сумма, но откуда могли взяться лишние деньги, она понятия не имела. В конце концов Кендис решила не ломать голову и, спрятав уведомление обратно в конверт, стала просматривать остальную почту. Мебельный каталог в прозрачном пластиковом пакете ее не заинтересовал, письмо с приглашением принять участие в юбилейной общенациональной лотерее – тоже. Рекламные буклеты она откладывала не читая, пока не добралась наконец до заветного конверта, адрес на котором был надписан знакомым петлистым почерком матери. Несколько секунд Кендис рассматривала его, потом вскрыла конверт и достала письмо. Впрочем, она и так знала, что в нем может быть написано. «Дорогая Кендис, – писала мать. – Надеюсь, у тебя все в порядке. У нас установилась очень хорошая погода, а как у вас, в Лондоне? Мы с Кеннетом ездили отдыхать в Корнуэлл. Дочь Кеннета ждет второго ребенка…» Дочитав письмо до конца, Кендис убрала его в конверт и тяжело вздохнула. В письме не было ничего нового – все те же нейтральные слова, все те же ничего не значащие вопросы. Такое письмо мог бы написать совершенно посторонний человек. Оно поддерживало дистанцию между ней и матерью – дистанцию, которую Кендис никак не удавалось сократить. И она знала причину. Это письмо написала женщина, чьи чувства были настолько парализованы страхом перед прошлым, что она не разрешала себе быть откровенной даже с собственной дочерью. И снова, как всегда в таких случаях, в душе Кендис вспыхнуло пламя обиды – вспыхнуло и тут же погасло. За свою взрослую жизнь она получила от матери слишком много таких сдержанно-нейтральных писем, чтобы расстраиваться по-настоящему. Кроме того, сегодня утром Кендис вообще чувствовала себя неспособной что-либо воспринимать. «Мне все равно! – подумала она, складывая почту аккуратной стопкой на столе. – Все равно». Кендис допила свой ромашковый чай и собиралась уже поставить чашку в мойку, когда зазвонил звонок на входной двери. Поплотнее запахнувшись в халат, она пошла открывать. Это оказался Эд Эрмитедж. – Я слышал, что вчера одна из твоих подруг вылила Хизер на голову коктейль со льдом, – как ни в чем не бывало сказал он, словно продолжая недавно прерванный разговор, и восхищенно покачал головой. – Признаться, я не подозревал, что ты общаешься с такими… гм-м… темпераментными особами. – Что тебе надо? – хмуро спросила Кендис. – Я бы хотел, чтобы ты познакомила меня с этой своей Роксаной, – заявил Эд, нисколько не смутившись. – Но для начала сойдет и чашечка кофе. – Что с тобой, Эд? Неужели ты не в состоянии даже сварить себе кофе? И, кстати, не скажешь ли ты, где сейчас Хизер?.. Кендис тут же пожалела об этих словах, но было уже поздно. – Интересный вопрос… – Эд лениво облокотился о косяк. – Уж не хочешь ли ты сказать, что Хизер должна готовить мне кофе? – Нет, – отрезала Кендис. – Я только… – Она покачала головой. – Впрочем, неважно. – Ты только хотела узнать, не так ли? – Эд посмотрел на часы и с самым невинным видом усмехнулся: – Откровенно говоря, я не знаю, где сейчас Хизер. Возможно, как раз в эти минуты она едет на работу. Пожав плечами, Кендис повернулась к нему спиной и отправилась в кухню. – Кстати, должен тебя поблагодарить за совет, – проговорил Эд следом. Заглянув в буфет, он отыскал там молотый кофе и принялся перекладывать его из баночки в кофеварку. – А ты будешь кофе? – Нет, спасибо, – холодно ответила Кендис. – Я по утрам пью чай с ромашкой – очень бодрит. А какой совет я тебе дала? – Насчет Хизер, – объяснил Эд. – Ведь это ты посоветовала мне пригласить ее куда-нибудь. – Да, что-то такое было, – пробормотала Кендис, припоминая. Последовала пауза. «Нельзя ни о чем расспрашивать, – твердила себе Кендис, пока Эд наливал в кофеварку горячую воду. – Только не расспрашивай, молчи. Эд сам все расскажет – ведь он явился сюда только затем, чтобы похвастаться!» – Ну и как? – не выдержала она наконец. – Что – ну и как? – поинтересовался Эд и снова ухмыльнулся, а Кендис почувствовала, что краснеет. – Как прошел ваш вечер? – пояснила она, сделав чуть заметное ударение на последнем слове. – Ах, вечер… Очаровательно, – ответил Эд. – Что ж, я за вас рада. – Кендис с безразличным видом пожала плечами. – Хизер очень привлекательная девушка, – продолжал Эд задумчиво. – Прекрасные волосы, красивое платье, приятные манеры… – Рада это слышать. – …и, как и следовало ожидать, круглая идиотка. Я бы даже сказал, у нее не все дома. – Что ты имеешь в виду? – сварливо сказала Кендис. Проклятый Эд, вечно он все жилы вытянет, прежде чем скажет что-нибудь по делу! – Что значит – не все дома? – Странная она. Немного не в своем уме, – уточнил Эд. – Впрочем, ты, наверное, сама заметила. – Ничего я не заметила, что за глупости!.. – Но ведь ты – ее старинная подруга. – Эд отхлебнул кофе и недоуменно посмотрел на Кендис поверх чашки. – Здесь совершенно нечего замечать! – вспылила Кендис. – Тебе виднее, – лениво протянул Эд. Кендис смерила его взглядом, который мог свалить и слона, но Эд, несомненно, был существом куда более толстокожим. – Ты, конечно, знаешь ее лучше, чем я, – добавил он, – и все же, если хочешь знать мое мнение… – Твое мнение меня не интересует! – отрезала Кендис. – И вообще, что ты понимаешь в людях? Если тебя и интересует что-то, так это еда, которую можно перехватить на скорую руку. Ну и деньги, разумеется. – Вот, значит, как ты обо мне думаешь? – Эд слегка приподнял брови. – Браво, Кендис, браво! Ты, оказывается, мастер психоанализа. И что же, по-твоему, для меня важнее? Деньги или полуфабрикаты из «Макдоналдса»? А может быть – одинаково?.. Кендис насупилась. – Не смешно, – сказала она. – Ты прекрасно понял, что я имела в виду. – Нет, не понял, – произнес Эд после паузы. – То есть кое-какие догадки у меня имеются, но я не уверен… – Ну и ладно, и не обращай внимания. Эд поглядел на нее с интересом. – Что ж, пожалуй, и сделаю. – Поставив чашку на стол, он поднялся и лениво двинулся к двери, но на пороге остановился. – Только одно, Кендис. Имей в виду: обо мне ты знаешь очень немного, и все-таки больше, чем о своей старинной подруге. Кендис, открыв рот, проводила его взглядом. Она хотела окликнуть его, спросить, что он имеет в виду, но не смогла. Когда же она справилась с растерянностью, было уже поздно: Эд вернулся к себе. Когда два часа спустя Кендис приехала на работу и вошла в редакцию, она первым делом поискала глазами Хизер, но ее нигде не было. Ее рабочий стол был пуст, компьютер выключен, а стул задвинут глубоко под стол, как поставила его уборщица. Судя по всему, Хизер еще не приходила. – Доброе утро, Кендис, – приветствовал ее Джастин, направлявшийся к своему кабинету. – Привет, – рассеянно отозвалась Кендис, все еще глядя на пустой стол подруги. – Кстати, – спохватилась она, – ты не знаешь, где Хизер? – Откуда мне знать? – Джастин даже остановился. – А что? – Нет, ничего, – быстро ответила Кендис. – Я просто спросила. И она улыбнулась Джастину, ожидая, что он тоже улыбнется, но тот неожиданно нахмурился. – Не слишком ли ты ее опекаешь? – спросил он недовольно. – Что-что? – Кендис удивленно подняла брови. – Что ты имеешь в виду, Джастин? – Говорят, ты проверяешь все ее работы. Это так? – Ну… – Кендис замялась. – Иногда я действительно кое-что смотрю, но… – Только смотришь – и все? Кендис почувствовала, что ее щеки предательски краснеют. Неужели Джастин догадался, что она делает за Хизер большую часть работы? Может быть, он узнал ее стиль или наткнулся на какие-то присущие только ей выражения и обороты? А может, он видел, как она работает над материалами, которые были поручены Хизер? Или заметил, что они постоянно обмениваются посланиями через редакционный сервер? – Ну, если я натыкаюсь на грубую ошибку, – начала она, – я считаю своим долгом… Но это бывает совсем редко. В общем, ты понимаешь… – Я понимаю, – кивнул Джастин и окинул ее таким пристальным взглядом, словно искал опечатку. – И я думаю, что Хизер вполне способна обойтись без твоей помощи, Кендис. Ты согласна? – Да, пожалуй… – растерянно пробормотала Кендис, которую резкий тон Джастина застал врасплох. – Что ж, пусть работает самостоятельно, я не против. – Рад это слышать, – коротко сказал Джастин и снова смерил ее взглядом. – Имей в виду, Кендис, я буду следить за тобой, и если я еще раз увижу… – Следи на здоровье! – огрызнулась Кендис, начиная приходить в себя. – Если тебе больше нечем заняться – пожалуйста! Джастин хотел что-то ответить, но в его кабинете зазвонил телефон, и он поспешил туда. Кендис проводила его задумчивым взглядом. «Интересно, – думала она, – как все-таки Джастин пронюхал, что я помогаю Хизер? И почему это так его задело? Ведь я хотела просто помочь молодой сотруднице, тем самым сняв часть забот с плеч того же Джастина. Почему же это ему так не нравится?» Так ничего и не придумав, Кендис пожала плечами и пошла к своему столу. Сидя перед пустым компьютерным экраном, она вдруг подумала, может быть, дело вовсе не в том, что она помогает Хизер? Может, из-за этой помощи сама она стала работать хуже?.. – Внимание всем! – Голос Джастина отвлек ее от мрачных раздумий. Повернувшись на стуле, Кендис увидела, что он стоит у дверей своего кабинета и на его лице застыло какое-то странное выражение. – Внимание! – повторил Джастин, убедившись, что все его слушают. – У меня очень важное и весьма неприятное сообщение. Ральф Оллсоп серьезно болен. У него нашли рак. В комнате наступила потрясенная тишина, потом кто-то испуганно ойкнул. – Увы, это так. – Джастин мрачно кивнул. – Для всех нас, и для меня в том числе, это полная неожиданность. Ральф, правда, болен уже довольно давно, но об этом, по-видимому, никто не знал. А теперь… – Он растерянно потер лицо. – Теперь болезнь зашла настолько далеко, что скрывать ее стало невозможно. И снова наступило молчание. Потом у Кендис вырвалось: – Так вот почему Ральф ушел в отставку! Он знал, что болен! Ей сразу вспомнился звонок из больницы Чаринг-Кросс, на который она однажды случайно ответила. Так вот что это было!.. – Сейчас Ральф находится в больнице, – продолжал Джастин. – Мне сообщили, что состояние очень тяжелое. Врачи делают все, что могут, но… Он не договорил – только оглядел молчавших сотрудников и опустил голову. По всему было видно – Джастин очень расстроен, и Кендис даже почувствовала к нему что-то вроде симпатии. – Я думаю, – добавил Джастин после продолжительной паузы, – нужно отправить ему открытку от всех нас. С пожеланиями… всего хорошего. Он не рискнул сказать «скорейшего выздоровления», и за это Кендис тоже была ему благодарна. – Сколько ему еще осталось? – спросила Кендис, испытывая страшную неловкость. – Что говорят врачи? – Врачи… – Джастин вздохнул. – Судя по всему – немного. Если уже пошли метастазы… – И все-таки? Несколько недель? Месяцев? – Я думаю… – Джастин немного поколебался. – Наверное, несколько недель. Или даже меньше. – Боже мой! – воскликнула Элис. – Но ведь Ральф выглядел таким… – Она не смогла продолжать и закрыла лицо руками. – Я позвоню Мэгги и сообщу ей, – сказал Джастин Вы тоже подумайте, кого необходимо известить о… об этом несчастье. Я считаю, что все внештатные репортеры должны быть в курсе дела. Дэвид Геттингс, например… – Роксана Миллер… – подсказал кто-то. – Да-да, – согласился Джастин. – Может быть, кто-нибудь возьмет на себя труд разыскать ее? Кажется, сейчас она снова где-то в Европе… Пошевелившись в шезлонге, Роксана вытянула ноги и подставила лицо теплому вечернему солнцу. В Ниццу она прилетела в десять утра и сразу из аэропорта поехала на такси в отель «Парадин». Управляющий отелем был ее старым приятелем. Узнав о ее приезде, он сразу же зарезервировал для нее очень приличный номер за весьма умеренную плату. Впрочем, Роксана с самого начала предупредила, что ничего особенного ей не нужно – только кровать, душ и кресло у бассейна, где можно было бы подремать или просто посидеть, закрыв глаза, пока солнце ласкает тело и согревает душу. Сразу после обеда она пришла сюда и провела возле бассейна несколько часов, время от времени смазывая кожу маслом или делая несколько глотков прохладной минеральной воды из графина. Так прошел день, и настал теплый южный вечер. Невзначай посмотрев на часы, брошенные рядом на столике, Роксана с удивлением подумала, что каких-нибудь двадцать четыре часа назад входила в бар «Манхэттен», чтобы провести там один из самых худших вечеров в своей жизни. Закрыв глаза, Роксана все еще могла вызвать в душе чувства, которые она испытала, увидев, как виски со льдом течет по удивленному, недоумевающему, испуганному личику этой сучки. Но удовольствие было неполным: к нему примешивались горечь и даже что-то вроде раскаяния. Роксана не хотела ссориться с Кендис, совсем не хотела. Но так уж получилось, и, чтобы не наговорить подруге еще больших гадостей, она поспешила уйти из бара – и оказалась один на один со своими невеселыми мыслями. Мэгги вышла вместе с ней, но стоило им оказаться на улице, как она посмотрела на часы и сказала извиняющимся тоном: – Роксана, я… – Не уходи, пожалуйста! – сказала она ей тогда с мольбой в голосе. – Я понимаю, вечер не задался, но ведь еще не поздно. Мы могли бы попытаться как-то наверстать упущенное. Ведь мы теперь так редко видимся… – Прости, но мне пора, – ответила Мэгги. – Уже поздно, и… – Вовсе не поздно! – Увы, я должна возвращаться в Гемпшир. – Мэгги, казалось, была не на шутку расстроена. – Ты ведь понимаешь… Кроме того, мне необходимо покормить Люсию, иначе я просто лопну. – Мэгги взяла Роксану за руку. – Я бы осталась, если бы могла… – Ты бы смогла, если бы хотела! Голос Роксаны предательски задрожал. Словно маленькая, она вдруг испугалась, что останется совсем одна. Сначала ее бросил Ральф, потом – Кендис, а теперь и Мэгги тоже уходит. Казалось, все, кого она знала, предали ее, променяли на кого-то, кто был им дороже, ближе… Взгляд ее упал на руку Мэгги – точнее, на золотое обручальное кольцо с крупным сапфиром? – и зависть обожгла сердце Роксаны словно кислотой. В конце концов, чем она хуже Мэгги?! Чем она хуже всех тех женщин, у которых есть муж, семья, дети? Ведь она и красивее, и умнее многих, так почему же она обречена вечно оставаться одна?.. – Ладно, как хочешь, – сказала она со злобой. – Возвращайся к своему муженьку, мне наплевать! – Роксана! – с мольбой воскликнула Мэгги. – Подожди!.. Но Роксана уже вырвала у нее руку и, повернувшись, быстро зашагала прочь, бормоча себе под нос проклятия. Она знала, с самого начала знала, что Мэгги не побежит за ней, ибо у нее действительно не было выбора, но, боже, как бы ей этого хотелось! В эту ночь Роксана спала всего несколько часов, а проснувшись, неожиданно решила уехать из Англии – уехать куда глаза глядят, лишь бы там было море и солнце. Ральфа она потеряла, друзей, возможно, тоже, зато у нее осталась свобода, куча знакомых и отличная фигура для бикини. «Значит, – решила Роксана, – сначала Средиземное море, а там будет видно!» Быть может, она даже уедет из Лондона насовсем, забудет родную страну, забудет все. Она не станет отвечать на звонки и телеграммы, не станет даже отсылать в «Лондонец» свои статьи – пусть Джастин покрутится без нее. Пусть они все без нее покрутятся!.. Роксана подняла руку, и тут же рядом вырос почтительный официант в белоснежной тужурке. «Вот это называется – сервис!» – с удовольствием подумала она. Порой Роксане казалось, что она могла бы всю жизнь прожить в пятизвездочном отеле в окружении услужливых официантов и старательных горничных. – Пожалуйста, один фирменный сандвич с салатом и свежий апельсиновый сок. Официант кивнул, черкнул что-то в блокнотике и бесшумно удалился, а Роксана снова вытянулась в шезлонге, подставив лицо солнцу. В «Парадине» она прожила две недели. Каждый день Роксана с самого утра спускалась к бассейну и наслаждалась солнцем, свежим воздухом и фирменными сандвичами, которые ей очень нравились тем, что раз от раза их вкус нисколько не менялся. Сама Роксана тоже старалась следовать одному и тому же распорядку. Она ни с кем не знакомилась, не заговаривала с другими постояльцами и не выходила за пределы территории отеля. В результате каждый новый день отличался от предыдущего не больше, чем отличаются друг от друга бусины четок в руках монаха, но Роксану это устраивало. Благодаря этому она чувствовала себя спокойной, далекой от всех житейских переживаний и тревог. Единственным, что позволяла себе ощущать Роксана, была ласка теплого солнца, податливая мягкость нагретого песка под ногами и терпкий вкус первой вечерней «Маргариты». В далекой Англии по-прежнему жили люди, которых Роксана знала и любила, но очень скоро они стали казаться ей ненастоящими, почти бесплотными – словно тени прошлого, о которых вспоминаешь хотя и с теплотой, но редко, очень редко… Боль от разлуки с Ральфом тоже улеглась или почти улеглась. Лишь иногда сердце ее сжималось с такой силой, что ей оставалось только стиснуть зубы, закрыть глаза и ждать, пока все пройдет. Однажды вечером, когда Роксана сидела в баре отеля, оркестр заиграл песню, которую они часто слушали с Ральфом. При первых же аккордах она едва не потеряла сознание от боли и с трудом заставила себя остаться на месте, хотя на глазах у нее выступили слезы. Так она и сидела, пока песня не кончилась, а слезы не высохли. А потом зазвучала новая, веселая мелодия, и официант принес ей заказанную «Маргариту», и мир снова стал если не прекрасным, то вполне сносным. Но когда две недели подошли к концу, Роксана стала испытывать беспокойство. Безделье прискучило ей, она начала томиться. Отель, который поначалу так ей нравился, теперь казался тесным, словно комфортабельная тюрьма. «Похоже, пора уезжать, – подумала Роксана, стоя однажды утром у окна своего номера, откуда был виден бассейн и огороженные теннисные корты. – Только куда? Не в Англию – это ясно. Значит, еще дальше…» И, не дав себе времени на размышления, Роксана принялась деятельно паковать вещи. Она давно поняла, что чем больше думаешь, тем сильнее болит, и спасение от этой боли только в движении: в путешествиях, в новых впечатлениях, сменяющих друг друга точно в калейдоскопе. Роксана заказала билет на рейс в Найроби и позвонила своим знакомым в тамошнем «Хилтоне», попросив забронировать комнату. Она собиралась прожить в Найроби несколько дней, а потом отправиться на двухнедельное сафари, чтобы описать его потом в серии статей. Роксана заранее предвкушала, как будет фотографировать слонов и носорогов, как будет наблюдать восход солнца в саванне, и надеялась, что просторы африканских равнин помогут ей окончательно забыться. Салон первого класса был наполовину пустым. Поднявшись на борт, Роксана с удобством устроилась в просторном кресле у окна. Пока стюардесса инструктировала пассажиров, она взяла бесплатный номер «Дейли телеграф» и стала просматривать первую страницу. Несколько статей были подписаны знакомыми именами, и Роксана поймала себя на том, что ей по-прежнему приятно сознавать себя частью журналистского мира. Впрочем, от своей работы она никогда и не собиралась отрекаться. Перевернув несколько страниц, Роксана нашла раздел, посвященный модам, и углубилась в него. Тем временем самолет вырулил на взлетную полосу и начал разгоняться. Рев двигателей стал громче, и Роксана невольно поморщилась – она всегда считала, что коль скоро за первый класс приходится платить такие большие деньги, авиакомпании просто обязаны предпринять что-то, чтобы пассажиры не страдали от шума. Но вот наконец лайнер оторвался от земли, слегка просел, выровнялся и начал набирать высоту. «Слава тебе, господи!» – подумала Роксана, перевернула страницу и… вздрогнула от неожиданности. Прямо на нее смотрел Ральф. Черно-белая фотография была довольно старой, и на ней он выглядел очень молодо, но Роксана узнала его мгновенно. «Дьявол!..» – Роксана машинально перебрала в уме все общественно значимые события и мероприятия, к которым Ральф мог иметь отношение. Таковых оказалось довольно много, однако она никак не могла сообразить, что он такого сделал, что «Дейли телеграф» поместила его портрет размером в полполосы. Потом она сообразила, что за раздел мог находиться в газете после «Мод», и лицо ее вытянулось и окаменело. «Ушел из жизни Ральф Оллсоп, – было написано в некрологе, – издатель, который несколько лет назад сумел реанимировать ежемесячный иллюстрированный журнал «Лондонец», долгое время балансировавший на грани банкротства…» – Н-нет… – произнесла Роксана вслух каким-то чужим, сдавленным голосом. – Не может быть!.. Ее руки дрожали так сильно, что она едва разбирала буквы. «…Ральф Оллсоп скончался в минувший понедельник. Он оставил жену и троих детей, двое из которых уже совершеннолетние и имеют собственные семьи. Вдова, миссис Синтия Оллсоп, заявила нашему корреспонденту…» Боль обрушилась на Роксану, словно лавина. Сначала ее затрясло, потом к горлу подкатил такой тугой комок, что она едва могла дышать. Непослушными пальцами она нащупала пряжку пристяжного ремня. – Нет! – донесся до Роксаны ее собственный голос. – Этого просто не может быть! Мне нужно идти, я должна… – Что с вами, мэм? Вам плохо?.. – к Роксане подошла стюардесса, профессиональным движением извлекая откуда-то пачку пластиковых пакетов «Друг путешественника». – Остановите самолет, мне срочно нужно в Лондон! – воскликнула Роксана. – К нему, понимаете? – Но, мэм… – Мне нужно назад! – Роксана изо всех сил старалась держать себя в руках, но ей это не удавалось. Внутри вскипало что-то обжигающе горячее, грозящее выплеснуться наружу самой настоящей истерикой. – Назад, понимаете?! – Боюсь, что… – Скажите пилоту, пусть повернет самолет! – Роксана уже почти кричала. – Немедленно! – Боюсь, это невозможно, мэм. Стюардесса успокаивающе улыбнулась, но Роксану это окончательно вывело из себя. Слезы хлынули из глаз двумя горячими потоками. – Не смейте надо мной смеяться! – завизжала она, не в силах больше сдерживаться. – Что тут смешного, черт бы вас побрал?! – Я вовсе не смеюсь, – удивленно ответила стюардесса. Потом взгляд ее упал на смятую газету, и в глазах девушки что-то изменилось. – Я совсем не смеюсь, мэм, – повторила она и, наклонившись, сочувственно обняла Роксану за плечи. – Мы не можем повернуть назад, но командир экипажа сейчас свяжется с Найроби и закажет для вас билет на обратный рейс. Если я правильно помню, он вылетает через полчаса после нашей посадки. Не волнуйтесь, мы все устроим… Не обращая внимания на других пассажиров, стюардесса опустилась в проходе на колени и, пока самолет набирал высоту, все гладила и гладила вздрагивающую от рыданий спину Роксаны. |
||
|