"Смертельные друзья" - читать интересную книгу автора (Коулридж Ник)

15

В среду утром я проснулся в состоянии жестокого похмелья, поэтому доехал на такси до Бэкингемских ворот, а потом прошел через парк, отправив вперед машину с багажом. В офисе меня ждала Сузи с упаковкой солпадеина.

– Это вам, – сказала она. – Пригодится. А то до Нью-Йорка долетит ваш хладный труп.

Два часа я собирал документы для поездки, включая последний балансовый отчет и прогнозы по тиражу, а также расходные квитанции на типографию и бумагу. У Барни Уайсса была отвратительная привычка запрашивать именно ту статистику, которой в данный момент ты не располагал. Но теперь я был во всеоружии, запасся карманной шпаргалкой по всем вопросам.

Без десяти одиннадцать Сузи напомнила мне, что начинается совещание «Мира мужчин», и я побежал наверх, чтобы встретиться с Симоном Берио.

Редакционные комнаты «Мира мужчин» располагаются в самом дальнем углу от «Кутюр» и «Стиля». Едва я открыл дверь, как мимо меня, чуть не задев мое ухо, что-то просвистело и ударилось в висевший на стене девичий календарь.

– О черт! Прости, брат, – сказал Дин Дуайт, заместитель Спайка Стила. – Мы разрабатываем тему молодежной культуры. Заказали сорок наборов дартс и вот эти календари.

Одна из стен комнаты была целиком заклеена полуголыми красотками – рыжими, блондинками и брюнетками с клюшками для гольфа. На другой стене разместились футбольные плакаты.

Спайк, отделенный от коллектива стеклянной перегородкой, сидел за компьютером, прихлебывая сидр из бутылки. Он в прошлом – военный корреспондент, и у него две страсти в жизни – хорошие костюмы и новейшее оружие. До того, как я взял его в прошлом году редактировать «Мир мужчин», он освещал войну в Боснии и писал тексты для модных каталогов.

– Привет, Кит, – бросил он, увидев меня. – Ну так вчера все нормально закончилось!

– Ты насчет премий? Да, вполне. Ты свою долю заслужил.

– Жаль, Анна Грант не смогла получить свою, – добавил он. – Она была хорошим журналистом и симпатичной крошкой.

Я рассмеялся. Мне бы в голову не пришло назвать Анну крошкой, но, как ни странно, Спайк удачно подобрал словцо.

– А теперь взгляни вот сюда, – сказал Спайк. – Обещаю острые ощущения.

Он застучал пальцами по клавиатуре, пошарил мышкой по монитору. Мы вошли в Интернет, проскочили несколько веб-страниц и оказались в каком-то незнакомом мне уголке всемирной паутины.

– Ну, вот мы и на месте, – торжествующе констатировал Спайк. – Голову дам на отсечение, тут ты не бывал. Японское кибер-порно. Я знал, что это должно было быть где-то здесь. Ищите и обрящете.

Он прошелся курсором по меню, выписанному красными буквами.

– Придумали где-то в Окаяме. Адрес сайта держится в секрете, нигде не публикуется.

Я следил за рукой Спайка, под которой сменялись картинки, изображающие расчлененные тела японских школьниц.

– Жаль, что изображение дрожит, мы хотели сфотографировать это хозяйство с экрана.

– Для того материала? Но это ж тошнотворная мерзость!

– Тошнотворная? Гм. Пожалуй, ты прав. Но в этом и фишка! Мы хотим покопаться в этом японском электронном порнобизнесе. Журналистcкое расследование. Перспективная вещь.

Офис Спайка начал заполняться народом. Авторы рассаживались на подоконниках и на краешке стола. Многие явились на совещание одетые с иголочки в костюмах от Хельмута Ланга или Хьюго Босса, с узкими черными галстуками. Остальные пришли будто прямо из фитнес-центра, в джинсах и застиранных футболках. Спайк обновлял свой контингент, набирая кадры в самых разных местах. Симон Берио еще не показывался.

Спайк начал летучку с информации по октябрьскому номеру.

– Статья о перемене пола готова, дело за оформлением, – доложил он. – Как движется, Расс?

Рассел Холл, главный художник «Мира мужчин», оторвался от ноутбука.

– Я разговаривал с агентом Яндо, он согласен снять что-нибудь в начале недели в Лос-Анджелесе. Хочет сделать что-нибудь в духе хичкоковского «Психоза».

– Это предполагает аренду мотеля? – обеспокоенно спросил Дин, по совместительству занимавший должность исполнительного продюсера, ответственного за бюджет.

– Яндо затребовал апартаменты в «Шато Мармон», – ответил Расс Холл.

– Ну что ж, – бодро продолжил Спайк, избегая моего взгляда, – остальное начинает приобретать конкретные формы. Статья о наркокартелях в Сан-Сальвадоре есть, обзор сидиромов есть, игроки в Лас-Вегасе есть и портрет Акселя Роуза есть. Что еще готово?

– Почти все по отделу моды, – ответил Дин.

И тут я заметил Симона Берио. Он как-то незаметно просочился в комнату и притулился у стеклянной переборки. Он казался напряженным, натянутым как струна. Неудивительно: телефонный долбеж Рудольфа Гомбрича хоть кого достанет.

Перехватив взгляд Симона, я жестом показал ему, чтобы он вышел за дверь. Он неохотно подчинился.

Мы сели на стулья в пустой редакционной комнате. Через стекло видны были спины журналистов.

– Извините, что помешал, – начал я, – надо поговорить. О Бруно Фулгере и вашей фотографии. Дело в том, что нам вчинили иск.

– Я вам обещал неприятности, – ответил Симон. – Я предупреждал.

– Надо было позвонить вам после похорон. Вы тогда обмолвились, что Рудольф Гомбрич устроил вам веселую жизнь.

– Вот именно, надо было. Вы же втянули меня в эту заваруху. Гомбрич говорит, что у него есть способ заставить меня дать показания в суде. Говорит, у меня не будет выбора.

– Боюсь, он прав. Если они припрут вас к стенке, вам ничего другого не останется. А что именно он хочет, чтобы вы заявили? Он объяснил? – Что Анна Грант выкрала эту фотографию из моей студии. Вообще он просил меня самого подать иск против Анны и обещал оплатить все судебные издержки. Я отказался, но он не отставал. Сказал, еще заплатит. Потом начал расписывать, как крепко я влип. А потом Анну убили, так что вопрос закрылся сам собой.

– И тем не менее Гомбрич продолжает на вас наседать.

– Ну да. Теперь он требует, чтобы я дал показания в суде, что это в журнале подали Анне мысль украсть фото.

– Мы этого не делали.

– А мне-то откуда знать! – Он пристально посмотрел мне в глаза. – Я ваших дел не знаю.

– Послушайте, я же чувствую, что вы чего-то недоговариваете. Почему бы прямо не сказать, в чем проблема?

– Ничего я не собираюсь вам говорить, – резко ответил Берио. – Но вы сами подумайте. На сегодняшний день я получаю примерно шесть заказов из «Мира мужчин» в год, вы платите по паре сотен за страницу. Посчитайте – негусто получается. А тут вырисовывается ушлый адвокат и предлагает в десять раз больше только за то, что я разок прогуляюсь до здания суда. Видите, какой расклад? Мне от вас ничего не нужно, просто я ввожу в курс дела. Так сказать, оцениваю возможности.

Он достал сигарету и закурил.

– Похоже на шантаж, – откомментировал я.

Симон Берио нахмурился.

– Послушай, парень, – злобно прошипел он. – Ты меня такими словечками не пугай, ясно? Я только тебе намекаю, что другие фотографы в ваших изданиях сидят на договорах. Имеют гарантированный месячный заработок. Ну и работу, само собой. Мне по душе съемки моды. Я бы согласился на десять-двенадцать полос в месяц.

Он встал.

– Решай сам, парень. Меня не колышет, что ты решишь. Вы, друзья, втянули меня в это говно, вам меня и отмывать. Если решишь сделать мне предложение, номер телефона знаешь.

Он вернулся в офис Спайка и на этот раз уселся перед носом главного редактора.

У меня был билет бизнес-класса на двухчасовой рейс из Хитроу в аэропорт Кеннеди, и я занял место в очереди на регистрацию. Очередь на регистрацию напоминает мне очередь в школе на вакцинацию против гриппа: ты опасливо заглядываешь вперед, дожидаясь, когда придет твой черед, и с беспокойством поглядывая на того, кто уже ее дождался и, довольный, что все позади, с облегчением идет дальше.

Слева от меня послышался какой-то шум, я оглянулся и увидел Яндо в компании смутно знакомых мне молодых людей с горой металлических чемоданов, в которых они таскают аппаратуру. Они спорили с девушкой, сидевшей за стойкой первого класса.

– Сожалею, джентльмены, – говорила она, – но больше ничего сделать для вас не могу. У вас два билета первого класса и два экономических. Я не могу всех вас посадить на места первого класса.

– Слушайте, здесь какое-то недоразумение, – выдвинулся вперед третий помощник Яндо. – Вся команда Яндо всегда летает первым классом. По контракту, понимаете? Что, к черту, творится в этой долбаной «Уайсс мэгэзинз»?

Яндо был с ног до головы одет в черное, штаны из парашютного шелка спускались на мотоциклетные ботинки, длинные рыжие волосы были перехвачены на затылке. Он, прищурясь, лениво смотрел на девушку и позевывал с таким видом, будто не было на свете ничего менее значительного, чем эта мелкая служащая.

– Что думаешь делать, Яндо? – спросил третий помощник. – К черту поездку, а?

– Доплатим, – процедил он, – а если журнал не компенсирует, не отдадим им фотографии, только и делов.

Как только самолет оторвался от земли, я взялся за красное вино. Три маленьких самолетных бутылочки на высоте девять тысяч километров неизменно оказывают благотворное воздействие: пятнадцать минут беззаботности, за которыми следует глубокий сон. Обожаю ощущение отрезанности от мира, которое создается в полете, – в это время никто тебя не побеспокоит ни внезапным вторжением, ни телефонным звонком. В какой-то момент, между первой и второй бутылочками, когда я просматривал «Уолл-стрит джорнэл», мне попалась на глаза заметка об Эрскине Грире. Заголовок гласил: «Корпорация Грира приобретает «Федерейтид Авиэйшн». В заметке говорилось, что компания «Грир аэропейс», входящая в состав конгломерата, база которого находится в Гонконге, рассматривается как наиболее вероятный из пяти претендентов переживающей не лучшие времена американской авиакомпании. «Федерейтид», приписанная к Хьюстону, с капиталом в 2,3 миллиарда долларов, – третья по величине компания отрасли в Соединенных Штатах. Частная корпорация, возглавляемая Эрскином Гриром, ее основателем, включает в себя авиалинию «Транс-Азия эруэйз», страховые компании «Грир Ашуранс» и «Мьючуэл лайф», а также «Грир стар» – линию по производству одноразовой тары, а также сеть отелей «Пасифик Рим» и «Иннз оф хэппинес». Акции корпорации на биржевых торгах на Уолл-стрит в понедельник в виду ожидаемой сделки поднялись с 6.40 до 7.25 пунктов.

Какая жалость, подумал я, что Анна уже никогда не создаст портрета Эрскина Грира. Он сейчас на волне успеха, интерес к нему необычайно высок, и мы попали бы в жилу. Для самого Грира это тоже был бы подарок, он пока еще мало известен в Штатах. Наш вклад в его раскрутку оправдался бы сторицей.

Я уснул, положив голову на руки на откидном столике, и не просыпался до самой посадки, когда меня растолкали. Побег из замка Фулгерштайн, иск Гомбрича, церемония награждений премиями Журнального общества временно отступили на задний план. Пока мы кружили над Квинсом, я тупо смотрел вниз на бензоколонки и кварталы жилых домов. Теперь главное – собраться с силами, чтобы успешно провести операцию по восстановлению прав на рекламу «Мушетт». Кроме того, меня волновало, что Барни пожелал столь срочно со мной увидеться. По телефону голос его звучал довольно безмятежно, но черт знает, что у него за душой.

В общем, я с тяжелыми предчувствиями прошел формальности и ступил на землю свободных людей.

Я сел в желтое такси на стоянке у терминала, и мы двинулись в сторону Манхэттена. Водитель – типично восточной внешности – всю дорогу слушал радио Бруклин-Хинди. Когда я назвал ему место назначения – отель «Пьер», – он молча кивнул и открыл багажник, чтобы я собственноручно уложил туда чемодан. Заднее сиденье выглядело как после ножевой атаки и кровоточило пузырями пены, кое-где спеленутыми черной изоляционной лентой.

Незадолго до того, как мы подъехали к мосту Триборо, нас обогнал белый лимузин. В нем сидели Яндо и его помощники, потягивая коктейли из мини-бра. Тот нервный парень, что спорил с девушкой за стойкой, разговаривал по мобильнику. Может, нас и нагрели с первым классом, зато встреча организована на высшем уровне.

Каждый раз, приезжая по делам в Нью-Йорк, я останавливаюсь в разных местах. «Плаза», «Карлайл», «Марк», «Четыре времени года», «Плаза-Атенеум», «Ритц-Карлтон»… Поместите меня в номер любой гостиницы в Манхэттене и спросите – где я, отвечу: я в гостинице Манхэттена. Не поверю, что кто-нибудь способен отличить один номер от другого. Покрывала на кроватях, ванные, отделанные мрамором, лампы, мини-бары, картины на стенах, кнопки для заказа завтрака в номер – никакой разницы, все они однояйцевые близнецы. Нет, я не жалуюсь. Я всегда предпочитал огромные отели, где чувствуешь себя безымянной песчинкой, где всем наплевать, кто ты, лишь бы твоя кредитная карточка была в порядке. И наоборот, нет ничего хуже крохотного отеля, где портье здоровается, обращаясь к тебе по имени. Как только мне говорят: «Приятного дня, мистер Престон!» – я немедленно покидаю эти стены.

Моя комната в «Пьере» располагалась на пятнадцатом этаже, и я расположился в ней вполне анонимно. Портье, правда, задержался, показывая, как включать телевизор и крутить ручки в ванной, пока я не откупился пятидолларовой бумажкой.

Я лег на кровать и раздумывал, кому звонить сначала. До развода я всегда звонил Салли в тот момент, как только добирался до телефона, это дошло до автоматизма. Теперь я от этой привычки избавился. И больше звонить было некому. Анна, если бы ты знала, как я тоскую по тебе!

Апартаменты Фабриса Мушетта находились на четвертом этаже тихого здания почти на углу Центрального парка и 72-й улицы. У подъезда была выстелена дорожка, у дверей стоял швейцар, а в холле громоздился камин, ведущий свои дни от ветхого Адама. Швейцар сверялся со списком гостей, приглашенных на обед, и, отметив меня в списке, позвонил по телефону, провозгласив: «Мистер Престон!»

Я попытался прочитать, кто еще значится в списке, но швейцар одарил меня суровым взглядом. Судя по длине списка, обед предстоял грандиозный.

Дверь в апартаменты была распахнута, и внутри стоял наготове официант в белом кителе с подносом, уставленным бокалами. Кроме него, в зале крутилось человек тридцать, и официантка в черном платье обносила гостей блюдом с кусочками копченого лосося на черном хлебе.

Первой знакомой мне личностью оказалась вездесущая Минни Васс. Уж не знаю, кто из нас двоих удивился больше. Она стояла с высоким венесуэльцем, которого отрекомендовала Рейнальдо Хэррэрой.

– Кто тут есть-то? Ты всегда всех знаешь, – спросил я.

– Ах, дорогой, – вздохнула она, – все те же, кого ты видишь и в любом другом месте.

И она указала на принцессу Ли Радзивилл (сестру Жаклин Кеннеди-Онассис), жену Рейнальдо Каролину (модельера) и кучу бизнесменов, попечителей всевозможных благотворительных фондов.

– Голландскую манекенщицу, Тигру, ты, конечно, знаешь. Она не сходит со страниц «Кутюр». – Минни показала бровью на новое лицо «Мушетт», двухметрового роста блондинку, которая явилась на обед в платье со шлейфом. – А вон там у камина, с Фабрисом разговаривает, Анастасия Фулгер.

«Боже милостивый, – подумал я, – хорошо, что она меня предупредила. Теперь я по крайней мере знаю, где мне дислоцироваться».

– А ты сам-то какими судьбами здесь очутился? – спросила Минни. – Скажи мне, зачем ты здесь, и я скажу тебе, зачем тут я.

Я объяснил, что прилетел в Нью-Йорк пообедать с Барни и решил заодно поболтать о делах с Фабрисом.

– Теперь твоя очередь.

– Оглянись, – сказала Минни. – Мы в царстве окаменелостей. Старинные золотые шторы. Французская антикварная мебель. Деревянные панели. Все это в том самом виде, в каком было до смерти Анжелики, двадцать пять лет назад. Она была женой Фабриса. Она обставила апартаменты по своему вкусу в семидесятые годы, и Фабрис ничего не тронул. Сентиментальный, собака. Но у меня тут наметились кое-какие планы.

– Я и не знал, что ты спец по декору.

– Строго говоря, нет. Я лишь свожу нужных друг другу людей. За гонорар, конечно.

Подошел Фабрис, поздоровался, взял меня за локоть и стал представлять гостям. Когда мы оказались в опасной близости к Анастасии, я слегка ретировался, сделав вид, что увлекся беседой с женой банкира о картине Шагала, которая висела над камином.

Пригласили к обеду, и мы прошли в обшитую дубовыми панелями столовую, где было сервировано три круглых стола, каждый на двенадцать персон. В середине каждого стола стояли изысканные серебряные канделябры в виде миниатюрных наполеоновских пушек. Одна стена была увешана картинами кубистов и сюрреалистов, каждая с собственной подсветкой.

Гости обходили столы, высматривая карточки со своими именами, и, к моему ужасу, я обнаружил, что мне отвели место по левую руку от Анастасии Фулгер. Поменять карточку было слишком поздно, я успел только спрятать свою карточку. Чтобы она не прочла моей фамилии на ней.

– Добрый вечер, – сказала Анастасия. Ее акцент был сильнее, чем я предполагал. – Я Анастасия Фулгер.

– Кристофер, – отозвался я. Не помню, когда я в последний раз называл свое полное имя. С детского сада меня всегда звали просто Китом.

Она была худее, чем на фотографиях, а может быть, исхудала после расставания с Бруно. Талия, подчеркнутая коротким аквамариновым жакетом, была прямо-таки осиная. Рукава и лацканы расшиты розовыми цветами. В ушах огромные бриллиантовые серьги от Кучински, как на фотографии в «Светской жизни».

Пока ели первое блюдо, мне удалось избегать ее внимания, сосредоточившись на соседке слева, скучнейшей француженке с длинными серьгами, безбожно оттягивавшими мочки ее ушей. Ее муж, как сказала она, – генеральный управляющий «Мушетт» в Южной Америке. Они живут в Рио-де-Жанейро, и раз в месяц она приезжает в Нью-Йорк на шопинг.

Я решил притвориться, что ничего не слыхал об Анастасии Фулгер.

– Вы из Нью-Йорка? – спросил я, оборачиваясь к ней.

– Вообще-то у нас семь домов, но в последнее время я в основном живу здесь.

– Отчего же?

И тут ее как прорвало. Мне уже не пришлось задавать ей вопросы минут сорок. Она поведала мне все: как вышла замуж за Бруно, как рассталась с ним, как он ее предал, как она нуждается («У него больше миллиарда долларов, но он такой жмот, вы не поверите»), как он ей изменял («Ни одной шлюшки не пропустит, вы не поверите»). У меня создалось впечатление, что она повторяет эту историю уже в сотый раз. Мне не потребовалось вызывать ее расположения, чтобы она рассказала всю подноготную. Я был просто случайный сосед по столу, ничего больше.

– Этот развод – просто ужас, тихий ужас, – тараторила она. – Каждый день адвокаты, адвокаты. – Между ее бровей залегло две морщинки, а глаза нервно зыркали по сторонам. – Бруно-то ничего, с его деньгами. Для него это игра. Я же не требую у него половину его богатств. Я прошу всего десять процентов, на дочь. У меня скромные запросы, сами видите.

Я согласно кивнул.

– Знаете, – продолжала она, – когда все эта разводная процедура закончится, я нисколечко не буду жалеть о том, что покинула мир Бруно. Я буду покупать всего несколько вещей в сезон, только самое необходимое. Кому нужны эти тряпки? Ведь красота внутри нас! Все это так тяжело, это любопытство со всех сторон, газеты, журналы. Я такая стеснительная, такая замкнутая, никогда не разговариваю с журналистами. А они все выдумывают. Верьте мне, высасывают из пальца всякие небылицы. – Она вдруг внимательно посмотрела на меня. – Где, вы сказали, живете?

– Э, в Лондоне.

– Тогда, может быть, вы читали эту ужасную статью? Мою фотографию поместили на обложку без разрешения и нагородили обо мне массу лжи. Про развод и все прочее. В «Светской жизни». Не читали?

Становилось жарковато. Мне не хотелось врать, но и раскрывать себя как кукловода, который дергает за ниточки марионеток, тоже не хотелось.

– В «Светской жизни»? – рассеянно переспросил я. – В Англии этот журнал почти никто не читает (увы, это было почти правдой), а скажите, куда вы ездите из Нью-Йорка на уик-энд?

Меня спасло появление десерта – шоколадного мусса. Анастасия принялась сперва за него, а потом переключилась на своего соседа справа.

Французская грымза с серьгами не слишком обрадовалась возобновлению внимания с моей стороны, и надо отдать ей должное, я разделял ее чувство, но раз уж судьба нас свела, пришлось общаться. По мне уж лучше она, чем Анастасия. Я похвалил шоколадный мусс, она тоже. Я спросил, как обстоит дело на рынке косметики в Южной Америке, она ответила, что сложно.

– Для Анри, моего мужа, ситуация сейчас очень непростая. Недавно рынок процветал, бизнес шел в гору, но сейчас там инфляция, продавщицам в магазинах приходится менять ярлычки с ценами каждый день. И еще эти индейцы, они прямо с ума сводят бедного Анри.

– А они-то что? Не желают покупать косметику «Мушетт»?

Моя соседка сверкнула глазами, выражая явное сомнение в моих умственных способностях.

– При чем тут это? – сухо ответила она. – Они чинят препятствия для исследовательской работы. Как только наши ученые предлагают использовать какую-нибудь тамошнюю травку или цветок, индейцы заявляют, что это священное растение. Смех и грех, они хуже, чем наши глобалисты, которые пикетируют лаборатории во Франции.

К счастью, в этот момент в гостиную подали кофе, и я смог переместиться поближе к Фабрису и подальше от Анастасии. Я молил бога, чтобы Минни, которая как раз разговаривала в другом конце комнаты с Анастасией, не выбрала темой обсуждения обложку нашего журнала.

Я извинился перед Фабрисом за то, что приходится говорить о деле в такой милой обстановке, и мы приступили прямо к главному. В три минуты я обрисовал проблему с рекламой. Фабрис выслушал меня внимательно, не перебивая, его острые глаза неотрывно следили за моим лицом. Когда я закончил, он на секунду опустил веки, как будто взвешивая про себя, до какой степени может быть откровенным со мной.

– Знаете, какой совет я могу вам дать, – сказал он наконец. – Не суетитесь. В данный момент я ничего не могу объяснить конкретно, это слишком долгий разговор. Но обе наши компании только выиграют от более тесного сотрудничества.

– Однако же, – возразил я, – на осень у нас как раз не предвидится никакого сотрудничества. Такого еще не было. Имея в виду долгий опыт совместной работы, нам было бы достаточно вашего устного обещания. Я был бы очень благодарен вам, если бы вы смогли уделить мне завтра утром час для более детального обсуждения этого вопроса. Внешне я сохранял спокойствие и говорил последовательно и логично, а внутри меня все кипело. Я, конечно, был далек от того, чтобы ожидать, что такие серьезные вещи улаживаются за кофе, но таинственные намеки Фабриса ставили меня в тупик.

Фабрис со значением посмотрел на меня, и я понял, что он мысленно прикидывает, что мне известно.

– Вы давно разговаривали с Барни Уайссом? – спросил он.

– Завтра мы с ним обедаем.

– Вот, может быть, за обедом, – протянул он. – Да, кстати, как вам понравилась моя внучка, когда была у вас на стажировке?

К нам вдруг подлетела Минни Васс и сказала:

– Фабрис, дорогой… я тебе не представила моего кавалера. Кристоф Кулпер.

Фабрис подозрительно оглядел этого молодца. Высокий блондин, лет на тридцать моложе Минни, явно гомосексуальной ориентации. – Он только что закончил дизайн студии Яндо на Лонг-Айленде, – сказала Минни, – и у него просто крыша поехала от твоего Шагала!

Меня разбудил звонок в дверь. Я нехотя прошлепал к двери с полотенцем, обмотанным вокруг бедер. За дверью стоял официант со сверкающей тележкой, накрытой крахмальной салфеткой, из-под которой выглядывало фарфоровое блюдо и красная роза в узкой вазе.

– Номер 1547? Ваш завтрак. Заказан на семь пятнадцать.

Он ногой распахнул дверь и вкатил тележку в комнату.

– Сервировать здесь или здесь, сэр? – Он указал на свободное место у окна и на изножье кровати.

– У кровати, пожалуйста.

Я запамятовал, что сдуру вчера вечером подписался на полный американский завтрак. Официант поднял крылья тележки, и, громыхая мельхиоровой посудой, извлек блюдо с этим самым завтраком. Два яйца вкрутую, два кружевных кусочка ветчины, вафли и кленовый сироп, который капал на ветчину и булочку. Посередке между яйцами розовела половинка загубленной раньше срока клубники.

– Больше ничего не желаете, сэр? – склонился надо мной официант, пока я подписывал счет. – Кофе, кипяток, чай, молоко, два яйца…

Я вложил ему в ладонь пять долларов сверх денег Барни Уайсса и, выкупив себе одиночество, надолго встал под горячий душ.

Потом, принявшись за завтрак, я взял телефонную трубку и, отойдя с трубкой к сервировочному столику, набрал номер Кэзи. В Лондоне сейчас половина первого, у меня есть возможность застать дочку дома. Почти год у меня не было такого шанса. Девочка стеснялась разговаривать по телефону, отвечала односложно, только «да» и «нет» или молчала. В последнее время она осмелела, не робея, оживленно болтала по телефону, как будто мы сидели с ней рядышком в одной комнате.

Я слышал, как отзванивает зуммер далеко в Клэпхеме, и думал, кто поднимет трубку. Хорошо бы Кэзи, недавно она и это стала уметь делать.

– Алло? – Мне ответил незнакомый мужской голос. – Алло, можно попросить Кэзи? Это кто?

– Это Пол. Кто ее спрашивает?

– Ее отец.

– А, да. – Мужчина на том конце провода замялся. – Сейчас позову.

Слышно было, как Пол подзывает Кэзи из сада. «Кэзи, тебя папа спрашивает по телефону». Потом: «Да, Салли, это Кит, он спрашивает Кэзи». После паузы: «Не знаю. Я просто снял трубку. Конечно, сказал, кто, как же я мог не ответить, если он спросил».

Послышался топот маленьких ножек, и Кэзи взяла трубку.

– Привет, папа!

– Привет, дорогая! Догадайся, откуда я звоню. Из Америки! Здесь еще утро, забавно, правда?

– А ты привезешь мне подарок из Америки?

– Ну что ты, Кэзи! – я притворился огорченным. – Разве можно просить подарки! Тогда это уже не подарок будет.

– А я попросила Пола, и мне был подарок. Он ездил в Гонконг, мы встречали его в аэропорту. Еще до завтрака. И он привез мне большого китайского дракона из бумаги. Я его на стенку повешу. И он привез мне маленькую соль и перец из самолета. И такую маленькую салфетку в пакетике, она уже мокрая, ей руки вытирают, когда они липкие.

– Понятно, – сказал я. – А что ты хочешь, чтобы папа привез тебе из Америки?

– Ну, – протянула Кэзи, – знаешь, папа, мне ужасно нужны маленькие вилочки и ножички из самолета. Пол говорит, они там бывают. У меня тогда будут и соль, и перец, и весь набор для пикника.

– О'кей, дорогая, – ответил я. – Постараюсь. Будь хорошей девочкой. А можно мне теперь с мамой поговорить?

Салли, видимо, стояла возле телефона, потому что немедленно взяла трубку у дочери.

– Привет, Кит, – сказала она. Голос звучал неестественно.

– Не объяснишь ли мне, какого черта посторонние мужики ошиваются в моем доме посреди рабочего дня?

– Не глупи, Кит, – резко сказала она. – Ты слышал, что Кэзи сказала. Пол только что вернулся. Он три недели был в Гонконге.

– И явился прямо сюда, даже домой не заехав? Или теперь мой дом – его дом?

– Послушай, я не собираюсь разговаривать в таком тоне. Нечего зря сотрясать воздух. И вообще, перестань все время называть наш дом твоим.

– А что, разве это не мой дом? Не помню, чтобы ты за него платила.

– Сейчас не время обсуждать эти вопросы. Ты, верно, в дурном настроении. А когда вернешься в Англию, я не возражаю сесть и спокойно обсудить все с тобой и Полом.

– Опять Пол! При чем здесь Пол? Он что – твой поверенный по финансовым вопросам?

– Видишь ли, Кит, я хотела бы выкупить твою долю дома. Мне казалось, это в твоих интересах.

Я провел утро, шатаясь по Пятой авеню. На душе у меня было тревожно и муторно. Похоже, у Салли с этим Полом серьезно, а я не уверен, что искренне желаю обрубить все концы, отказавшись от своей доли собственного дома. Конечно, Салли была права. Деньги, которые я получу за дом, пригодятся, чтобы самому обзавестись приличной квартирой, а не арендовать чужую. Но в этом было что-то фатальное. Теперь, приходя по субботам к Кэзи, я уже не смогу чувствовать себя хозяином. Я буду всего лишь гостем. А может быть, дело обстоит еще хуже. Вдруг Салли с Полом замыслили уехать из Лондона? Переедут в Бейсингстоук или, чего доброго, в Гонконг. И тогда – прощай, Кэзи. Она станет дочерью Пола.

Я размышлял и над своим последним разговором с Фабрисом Мушеттом. Что он имел в виду, говоря о том, что обе наши компании только выиграют от более близкого сотрудничества? Ясное дело, выиграют. Беда в том, что в настоящий момент наши компании вообще никак не сотрудничали. Где же собака зарыта, черт подери?

Я направился по 49-й улице в сторону центра и вскоре подошел к зданию, где помещался ресторан «Смит и Волленски». Это было грандиозное заведение, от которого за милю несло богатством. Именно такие по вкусу Барни Уайссу. Внутри стены были увешаны гравюрами на орнитологические темы, а также чучелами птиц. Пахло жареным мясом. В центре зала уже восседал Барни, важно беседовавший с метрдотелем.

– Привет, Кит! – кивнул он, увидев меня. – Вот советуюсь с капитаном, что лучше взять – седло барашка или лобстера.

– Почему бы не взять и то и другое, мистер Барни? – возразил тот. – Я попрошу шеф-повара приготовить вам хорошего большого лобстера, они сегодня совсем свежие, и жаркое точно по вашему вкусу.

– О'кей. Уговорил, – согласился Барни. – И на гарнир лук колечками и жареный кабачок. А тебе что, Кит? Как всегда, то же самое?

– Мне только лобстер.

– Ну ладно. Вообще-то это местечко знаменито бифштексами, правда, Паоло? Принеси мистеру Престону то же, что и мне, – и еще бутылку французского вина и воды со льдом.

Скажи мне, Кит, – начал Барни, когда Паоло пошел выполнять заказ, – ты прилетел на «Конкорде»?

– Нет, на «Боинге-747».

– Ты меня удивляешь. Не понимаю, как можно так транжирить время. Я всегда говорю: если ты не можешь сделать пару «тонн» баксов за то время, которое экономишь, летая «Конкордом», тебе вообще не стоит двигаться с места.

– Как продвигается сделка в Вегасе? – спросил я, меняя тему разговора.

– Отлично. Вегас – только начало. Дальше пойдем в Индианаполис, Сент-Луис…

Он вкратце посвятил меня в детали бизнеса парковки, который приближался по размаху к издательскому, и задал вопрос о перспективах его распространения на Англию. Мне даже показалось, что он собирается превратить Парк-плейс в большую автомобильную стоянку.

Официант принес обед. Мясо было разложено по краям тарелок, в центре которых возлежали ярко-розовые лобстеры.

– Только посмотри на эти клешни! – воскликнул Барни. – В каждой не меньше фунта мяса, голову отдам на отсечение.

Я рассказал ему об успехах в продаже последних номеров, не особенно подчеркивая собственных заслуг, но он выслушал меня как-то равнодушно. Только когда я упомянул проблему с «Мушетт», он очнулся и включился в разговор.

– Самое странное, – сказал я, – я вот вчера беседовал с Фабрисом Мушеттом, который, как вам известно, является владельцем компании, и он намекнул на какие-то большие перемены, о которых я не имею ни малейшего представления.

Барни заметно оживился.

– А что конкретно сказал тебе Фабрис?

– Он выразился крайне туманно. Сказал что-то насчет сближения наших компаний, но не уточнил, в чем оно должно выразиться.

– Зря он разоткровенничался. Это секретная информация.

– Что вы имеете в виду?

– Ладно уж, скажу. Все равно в понедельник будет объявлено. Он выходит из дела.

Я непонимающе глядел на него.

– Слушай. Я уже три месяца скупаю акции «Мушетт». На сегодняшний день у меня одиннадцать процентов акций компании. Мы с Мушеттом некоторое время торговались. Он хочет выйти из дела и принял мое неофициальное предложение купить его сорок пять процентов. Это значит, что я получу пятьдесят семь, и контрольный пакет будет у меня.

Так вот на что намекал Фабрис! Не зря он советовал мне расслабиться и не предпринимать никаких мер. Обе компании в ближайшем времени будут принадлежать Барни Уайссу. Первой моей мыслью было – как это повлияет на рекламу в наших изданиях? Понятно, что Барни не позволит ей уплыть к «Инкорпорейтид». И, вероятнее всего, выгонит Ру и Леноя. Во всяком случае, я бы советовал это сделать первым делом. А как насчет Говарда Тренча? Мне не терпелось увидеть его рожу, когда он услышит, что Барни скушал «Мушетт» со всеми потрохами.

С другой стороны, как прореагируют на эту новость «Л'Ореаль» и «Эсте Лаудер»? Окажется, что их конкурент получит у нас привилегированное положение. Им это может не понравиться, и тогда у нас возникнут совершенно новые проблемы с рекламой.

Однако, взвесив все «за» и «против», я решил, что лично мне эта новость по душе, о чем я поспешил доложить Барни.

Он беспокойно оглянулся вокруг и налил нам обоим еще вина.

– Буду с тобой откровенен, Кит, – сказал он. – Мне надо тебе кое-что сказать. Затем я тебя и вызвал.

Что-то в его тоне меня насторожило. Я взглянул ему в лицо, он отвел глаза.

– Покупка «Мушетт» влетела мне в кругленькую сумму. Без дураков, я здорово потратился. – Он отхлебнул кларета. – Чтобы свести концы с концами, мне тоже надо что-нибудь загнать.

Я молча смотрел на него, дожидаясь, когда он выложит карты на стол. Меня зазнобило, во рту пересохло.

И я дождался.

– Я решил расстаться с издательством. Вот как дело обстоит.

– Вы хотите сказать, что наши журналы выставляются на продажу?

– Уже продаются. Целый месяц. Между прочим, к ним проявляют интерес.

– Великолепно, – бесцветным голосом сказал я. – Спасибо, что заранее поставили меня в известность. – Во мне закипала ярость. Я ненавидел Барни. Целый месяц свора медиа-брокеров решает мою судьбу, а мне даже не соизволили об этом сказать.

– Не считаете ли вы, что следовало дать нам знать об этом несколько раньше? – спросил я. – Ну, хотя бы пару недель назад, когда мы вместе обедали?

– Послушай, Кит, – неожиданно зло прорычал Барни. – Это бизнес. Я хозяин. А вы все – моя собственность, которую я выставляю на торги. Ни один потенциальный покупатель не захочет иметь дела с кучей выскочек-журналюг, которые, видите ли, желают ставить свои условия и выторговывать себе места. Я продаю компанию вместе со всем содержимым.

– И тем не менее, – не сдавался я.

– Это не обсуждается, Кит. – Барни терпеть не мог, когда ему перечили. Но мне было наплевать на это, тем более что он уже и не был моим боссом.

– Могу я по крайней мере узнать, кто будет нашим новым владельцем?

– Это конфиденциальная информация.

– Мне кажется, надо сказать об этом редакторам прежде, чем они прочтут это в газетах.

– Насрать мне на твоих редакторов, – оборвал меня Барни. – Кому есть дело до того, что они подумают? Плюнуть и растереть. Журналы – тухлый бизнес. Чем раньше я от них избавлюсь, тем лучше.

Появился официант с десертом, но Барни отмахнулся от него.

– Сделка состоится сегодня, – сказал он. – Юристы готовят бумаги. Так что недолго вам осталось ждать.

– Волшебно, – ядовито отозвался я. – Надеюсь, вы распорядитесь прислать мне пресс-релиз, если вас не затруднит.

– Да пошел ты, – процедил Барни. – Еще пресс-релиз ему посылай! Сам позвони в чикагский офис завтра в двенадцать по лондонскому времени, и я скажу, кто твой новый хозяин. А ты уж сам рассылай пресс-релизы, кому захочешь.

Барни с силой оттолкнулся от стола, поднялся и, ухватив с тарелки увесистую клешню, зашагал прочь. Я проводил его глазами, пока он не скрылся за дверью.

До самолета оставалось еще семь часов, так что я, не торопясь, допил оставшиеся полбутылки, раздумывая над своим будущим. Объективно говоря, выглядело оно не блестяще. Пожалуй, даже катастрофически. Одному богу ведомо, чем все это обернется лично для меня. Я всего лишь вещь, раб, которого Барни запродал кому заблагорассудилось вместе с землей. Новые хозяева, кто бы они ни были, наверняка захотят посадить на мое место своего человека или же нас проглотит какая-то другая компания. Ужасная мысль закралась мне в голову: а что, если нас купила «Инкорпорейтид»? Что ж, вполне вероятно. Процветающая фирма, долгов нет, баланс положительный.

О том, что моим хозяином станет Говард Тренч, мне думать не хотелось.