"Смертельные друзья" - читать интересную книгу автора (Коулридж Ник)

10

Утром я проснулся все с тем же чувством ярости против Микки. И против себя самого за то, что ввязался в спор с Райсом. И еще я чувствовал себя усталым, убитым и опустошенным.

Сузи скормила мне три таблетки солпадеина, растворив их в свежевыжатом апельсиновом соке. Я обычно не принимаю таблеток, но на этот раз выпил без слов.

Я проснулся часа в три ночи мокрый как мышь. Меня трясло. Наверное, мне приснилась Анна, потому что я проснулся с мыслью о ней, и в глазах моих стояло ее лицо, ее волосы, рассыпанные по голым плечам, розовое льняное платье. Она казалась настолько живой, что я протянул руку, чтобы коснуться ее. Мне захотелось ее поцеловать. Но мои пальцы вместо ее щеки уткнулись в пустоту. Я с ужасающей отчетливостью вспомнил, что Анна мертва.

Уснуть мне больше не удалось. Перед глазами плыло лицо Микки с выражением торжества на нем. Мысли вихрем завертелись у меня в голове. Неужели Микки имел отношение к убийству Анны? Если он так завидовал Анне и боялся, что она займет его место редактора «Светской жизни», он, конечно, мог убрать ее с дороги. Но способен ли он на убийство? Журналистика была смыслом жизни Микки, нельзя было и представить, чтобы он смог заняться чем-то иным. Если он потеряет работу у нас, вряд ли его приютит кто-нибудь из наших конкурентов или даже возьмут в какое-нибудь воскресное цветное приложение. Он успел слишком многим напакостить.

Думая о нем, я понял, как я, в сущности, мало о нем знаю. К тому времени, как я начал работать в издательстве, он уже занимал пост редактора «Светской жизни» лет шесть или семь, а до того был заместителем легендарной Баффи Леджюна. Мне всегда говорили (чаще всего сам Микки), что в последние годы правления Баффи он делал за нее всю работу, пока Баффи в шляпке вкушала обед в «Кларидже» или «Козери». Однажды вечером Баффи, которая, казалось, будет царствовать вечно, подавилась суши на выставке столовой посуды и была доставлена в реанимационное отделение больницы короля Эдуарда VII. Три месяца она цеплялась за жизнь, страдая полной потерей памяти из-за недостатка кислорода. Микки доблестно проявил себя на посту. Когда Баффи наконец отошла в мир иной, у Билли Хиткоута не хватило мужества пригласить на это место кого-нибудь другого. А может быть, у него просто никого не оказалось на примете. Таким образом, Микки Райс, подвизавшийся на вторых ролях, стал официальным редактором «Светской жизни».

Ничего о его личной жизни за пределами редакции я не знал. Он жил в квартале от Мэрилибоун Хай-стрит, в квартире, принадлежавшей благотворительному фонду, так что платил он за нее сущие гроши. Никто из наших у него не бывал, во всяком случае, я об этом не слышал. Он развлекался в ресторанах, расплачиваясь по кредитной карточке компании. Обедал и ужинал он, насколько я мог понять, еженедельно подписывая его счета, в кругу стареющих актрис, обнищавших аристократов и богатых европейцев типа Анастасии Фулгер.

Той ночью мне вспомнилось кое-что еще.

Если Микки имел отношение к смерти Анны и если Анна умерла утром в воскресенье, значит, он либо должен был звонить ей после одиннадцати в субботу вечером или рано утром в воскресенье. И назначить ей встречу.

Я знал по своему опыту, что, если звонить Анне рано утром, особенно в воскресенье, приходилось долго ждать ответа. Она так долго не снимала трубку, что успевал включиться автоответчик. Вы слышали, как ее голосом он извещал, что сейчас в доме никого нет, а потом врубалась заспанная Анна, спрашивая: «Кто говорит?» Автоответчик продолжал работать все время, так что разговор автоматически записывался.

Допустим, Микки позвонил ей в семь или восемь утра в воскресенье. Анна наверняка еще спала. Следовательно, разговор должен был быть зафиксирован. И, значит, улика находится в ее квартире на Харрингтон-гарденз. В квартире, ключи от которой лежали у меня в кармане.

Я принял решение: сегодня же вечером, после работы, я отправлюсь туда. Я, конечно, сильно запоздал, но, чем черт не шутит, может, мне удастся прищучить Микки.

Однако была и другая версия: может, Микки тут и ни при чем. Тогда это скорее всего Фулгеры.

– Сузи! – позвал я. – Я хотел тебя спросить, тебе удалось узнать, съехал Бруно Фулгер из «Коннота» и куда он двинулся?

– Да, – откликнулась она. – Я разговаривала с портье вчера вечером. Он сказал, что он выехал поздно вечером в воскресенье. Очевидно, теперь он в Сент-Морице.

– Значит, все утро воскресенья он пробыл в Лондоне.

– Безусловно. Знаете, в «Конноте» ведь не любят распространяться о клиентах. Мне даже пришлось приврать. Я сказала, что звоню от его портного, нам надо доставить ему костюм. Они сказали: «Вы опоздали на день. Мистер Фулгер покинул нас вчера в семь вечера».

– Будь добра, сделай еще вот что. Тебе придется напрячь умишко. Задание непростое. Когда вчера я был в квартире Анны, я заметил, что исчез ее компьютер. Может, это ерунда, может, она отдала его в мастерскую или еще что, не знаю. Не могла бы ты обойти сервис-центры в Южном Кенсингтоне и проверить, нет ли его там? И у ребят из нашего техцентра тоже спроси. У нее был «Эппл-Мак». Насколько мне известно, они централизованно обслуживают все свои машины. В четверг вечером компьютер был на месте, а теперь его нет. Так что его должны были бы забрать в пятницу или в субботу утром.

Сузи округлила глаза:

– И сколько времени мне на это дается?

– Ну, скажем, до четверга. К моему возвращению из Парижа.

– Кстати, вы не забыли, что сегодня после обеда у вас назначено совещание с шеф-редакторами? Я собрала народ на два тридцать. Рановато, конечно, но вы же просили подготовить бумаги и сделать копии, чтобы взять с собой в Париж.

– Очень предусмотрительно с твоей стороны.

– Значит, завтра, пока вы будете расслабляться на правом берегу Сены, я проведу волшебный день, рыская по сервис-центрам.

– Прежде чем мы начнем совещание, – сказал Кевин Скай, – я хотел бы сказать для протокола две вещи. Во-первых, в связи с тем, что «Светская жизнь» вполне правомерно получает львиную долю рекламы от «Мушетт», я категорически заявляю, что расценки с увеличением вала не должны падать. Наоборот, я ожидаю шестипроцентной прибавки. Во-вторых, если они сократят объем ниже тридцати восьми полос, я прикажу редакторам не упоминать их продукцию вообще. Никакую.

– Это нормально для «Кутюр», – сказала Кей Андерсон, – но «Светская жизнь» не может позволить себе такой роскоши. Мы ведь даже не основное издание. И если вы упретесь рогом и будет выяснять отношения с «Мушетт», нас просто выпихнут с рынка.

На совещании присутствовали четверо наших шеф-редакторов, каждый с толстой папкой, на которой значилось «Мушетт 1987–1996». В них содержалась десятилетняя деловая история: количество полос, затребованных рекламодателем, цены на каждый отдельный брэнд, скидки на пакетное размещение рекламы и специальные предложения по сделкам. В некоторые месяцы, например, рекламе крема для лица от «Мушетт» гарантировалось место на форзаце. В другие это место отводилось «Клиник» или «Ланком». Три раза в год «Мушетт» красовалась на последней странице обложки, или на обороте первой, или на странице сразу после гороскопов. Они особо доплачивали за эти привилегированные площади, которые называются элитными и за которые боролись новые, еще не слишком утвердившиеся рекламодатели. Время от времени какая-нибудь новорожденная американская или японская компания пробовала откупить для себя местечко получше, предлагая нам выгодные цены. Мы, как правило, отказывали. Лучшие места в толстых глянцевых журналах распределяются с точки зрения добрососедства. Если поместить сюда выскочку, респектабельные люди могут и съехать. Хоть мы и называем эту политику партнерской, на самом деле она приносит немалую выгоду, потому что держит на крючке этих самых партнеров.

– Давайте перейдем к повестке дня, – нетерпеливо прервал я начавшийся было спор. – Все собрались? А где Кэти из «Стиля»?

Вошла Сузи с чайным подносом.

– Кэти задержалась на ярмарке «Дизайн интерьера», но она оставила мне свои пожелания на будущий год и хотела бы, чтобы вы довели их до сведения французов. В прошлом году они получили три полосы рекламы от «Мушетт» и три модульных рекламы духов. Ей хотелось бы в будущем году получить пятнадцать полос.

– Пятнадцать! – Кевин произнес это так, словно получил личное оскорбление. – Какая же приличная косметическая компания даст столько рекламы в такой дешевый листок?

Сузи, обходившая собравшихся с молочником, сказала:

– Вот и я о том же самом ее спросила. Она объяснила, что по последним опросам число читателей «Стиля», ответивших, что они «любят баловать себя дорогими духами», превысило число читателей всех других журналов на рынке.

– Так или иначе, – возразил Кевин, – если мы будем просить у «Мушетт» больше рекламы для других наших изданий, то «Кутюр» останется меньше, а нам это невыгодно.

– Нам сделали весьма специфическое предложение, – сказал я, призывая народ к порядку. – Очень специфическое. Они, конечно, безумцы, но если мы получим эксклюзив и оторвемся от «Инкорпорейтид», выгода может быть очень чувствительная. Точнее, дело обстоит так, что если мы согласимся, то можем либо выиграть, либо проиграть, а если откажемся, то Говард Тренч укатает нас в асфальт.

– Знаешь, что меня сдерживает? – спросила Кей. – Как «Мушетт» может всерьез рассматривать возможность отдать всю рекламу «Инкорпорейтид»? Их издания – второсортная дешевка. Одни названия чего стоят! «Домашний кулинар», «Левые девочки», «Городские сплетни». И все только про оргазм и рецепты жареных кур.

– И тем не менее, – продолжил я, – это информация из первых рук, от Пьера Ру. Их валовый тираж гораздо больше нашего, а расценки ниже.

– Ниже, – повторил Робин Риз, шеф-редактор «Мира мужчин», – не то слово! Вчера в агентстве я слышал, что они продали оборот задней обложки «Городских сплетен» «Ауди» знаете за сколько? За тысячу двести фунтов! Просто даром отдали! За тысячу двести! Элитное место!

– Если мы выиграем тендер, – сказал я, – дело будет не просто в расценках. Иначе мы бы уже проиграли. Тут Тренч нас обскачет. Нам надо сосредоточиться на дополнительной для них выгоде. То есть на том, что мы можем сделать для «Мушетт», чтобы помочь раскрутить их новые брэнды.

– Как, например? – поинтересовался Робин. – Пустить Кевина по Оксфорд-стрит живой рекламой?

– А что вы скажете насчет прямой рассылки? – предложила Кей. – Мы могли бы предложить рассылать подписчикам образцы.

– За наш счет или за их? – уточнил Робин. – Поставки для 626 тысяч человек влетят в грошик.

– За наш счет, – подтвердил я. – Но цену можно включить в подписку. Тогда на нас это не скажется.

– Можно еще один вариант предложить, – разошелся Кевин. – Вкладывать в номер «Кутюр» купон для получения в магазине бесплатного образца омолаживающего крема.

– И в «Светскую жизнь» тоже, – съязвила Кей.

– Не зарывайся, дорогая, – осадил ее Кевин. – Речь должна идти только о «Кутюр». Три миллиона двести тысяч читателей.

– Вообще-то, – вмешался я, – на мой взгляд, речь должна идти о раскрутке во всех изданиях компании. Все четыре журнала должны включиться в рекламную акцию товара.

– А что предлагает «Инкорпорейтид»? – осведомился Робин Риз. – Только скидки на размещение рекламы?

– Я краем уха слышала, – сказала Кей, – что Говард Тренч решил переплюнуть сам себя и тайно готовит какую-то презентацию.

– Хорошие новости, – отозвался Кевин. – Могу себе представить, во что это выльется.

– Не надо недооценивать противника, – сказал я. – Если им в голову пришла парочка свежих идей плюс существенные скидки на рекламу – они, глядишь, и перехватят у нас «Мушетт».

– Вот что я вам скажу, – ответил Робин. – Если «Мушетт» снимет рекламу в «Мире мужчин», я больше ни на какие уступки им не пойду. Кончено. У меня Келвин Кляйн с Хьюго Боссом в очереди стоят. Я с превеликим удовольствием расплююсь с Жан-Марком Леноем и всей его маркетинговой бандой. Мы так много сделали в своем журнале для «Мушетт», и вот вам благодарность.

– Кроме того, – подхватила Кей, – Жан-Марк Леной в последний раз увидит свою рожу на страницах «Светской жизни».

– Давайте рассмотрим и такую возможность: действовать через их головы, – предложил я. – Фабрис Мушетт пока что их босс и держатель половины акций. Я утром отправлюсь в Париж и по пути загляну к нему. Не забывайте, что его внучка прошлым летом проходила у нас практику.

– Довольно опасный маневр, – заметила Кей. – Обращаться непосредственно к хозяину – это может и боком выйти. Тогда уже ничто не поможет.

– Ладно, тогда оставим эту возможность как резервную. Но нам нужно придумать что-то еще. Идеи с дармовыми образцами хороши, но нам нужно что-то ударное, чтобы повергнуть «Инкорпорейтид» в прах.

– Может быть, нам статистика что-нибудь подскажет? Мы ведь изучаем аудиторию, свою и их, нельзя ли извлечь отсюда полезную информацию? – спросил Робин Риз.

– Увы, отсюда ничего не выжмешь. С точки зрения статистики у нас почти никаких различий. Хотя, с другой стороны, вот что можно попробовать. Вы же знаете, какие они снобы, эти французы, так что дельце может выгореть. Только для этого нужна стремительность. Нам потребуются последние восемь номеров всех изданий «Инкорпорейтид» и наших. И к утру надо сделать несколько новых слайдов.

В сумерках я проехал через весь Лондон и оставил машину на стоянке позади отеля «Хилтон – Тара». Оттуда три минуты ходьбы до Харрингтон-гарденз.

Чем ближе я подходил к дому Анны, тем тягостней становилось у меня на душе. В течение дня привычные заботы отодвигали мысли о ней на задний план, но они не уходили совсем, а оседали где-то в глубине сознания, словно выжидая момент, чтобы накрыть меня с головой как черным одеялом. Не знаю, как мне удалось провести последнее совещание с редакторами.

В кармане позвякивали ключи от квартиры Анны. Я на ощупь определял, какой из них от какой двери. Вот этот толстый – от подъезда, еще два тонких от ее двери. Не годится долго разбираться с ключами у входа.

А вдруг полиция опечатала квартиру? Я видел по телевизору: дверь крест-накрест заклеивают лентой, чтобы никто не проник. На этот случай у меня был с собой небольшой кухонный нож и пара замшевых перчаток.

Когда я подошел к дому, возле него какая-то девушка пыталась припарковать свою машину на свободном куске асфальта, и я сделал круг, дожидаясь, пока она уйдет, чтобы не мозолить глаза. Меньше всего мне хотелось, чтобы меня застали копошащимся с ключами возле дверей дома Анны. Все-таки я был последним, кто видел ее живой, и мое появление сейчас выглядит подозрительно. Тем более что я довольно часто здесь бывал и, наверное, примелькался жильцам.

Оглянувшись, я вставил в скважину толстый желтый ключ, он легко повернулся, дверь отворилась, и я вошел. Холл, отделанный мозаичной плиткой, был темным, холодным и совершенно пустым. Я минутку постоял, не включая света, прислушиваясь. Откуда-то с первого этажа доносился шум телевизора. Когда мои глаза привыкли к темноте, я стал подыматься по лестнице.

На каждой площадке я останавливался и прислушивался. Вдруг полиция устроила засаду? Хоть они и жалуются на дефицит кадров, но кто знает, может, на такой случай у них нашелся лишний полицейский. На втором этаже из-за дверей не доносилось ни звука, наверное, никого не было дома.

На третьем я услыхал яростный лай. Собачьи когти драли обшивку двери. Судя по остервенению – овчарка или терьер. Вот сейчас дверь распахнется, зажжется свет… Потом я услышал голос – старушечий голос, – уговаривавший пса заткнуться: «Место, противная тварь!» Я наконец добрался до этажа, где жила Анна.

Никакой ленты на двери не было. Констебля на страже тоже. Никакого намека на то, что здесь было совершено убийство.

Я отпер замки, дверь бесшумно открылась. Я вошел и прикрыл ее за собой.

В квартире было жарко и душно. Окна не открывались целую неделю, и солнце шпарило в незащищенные гардинами стекла. Анна говорила, что в жаркие дни она пишет, сидя в одних трусиках перед распахнутой застекленной дверью, которая выходит на крышу.

Я обошел всю квартиру, осматривая каждую комнату. Ванна и раковина уже покрылись пылью. Поскольку платить было некому, Мария перестала приходить сюда. Я открыл холодильник – он был пуст и чисто вымыт. Кто это сделал? Мария? Или Бриджет Грант? Кто-то об этом позаботился.

На полке над письменным столом я нашел ключ от стеклянной двери, безотчетно отпер ее и вышел на крышу. Дул теплый легкий ветер, слышно было, как поют дрозды. Впереди оранжево горел закат над Глостер-роуд.

Странно было стоять тут одному. Наверное, это мой последний визит сюда. Скоро квартиру продадут, Бриджет Грант вывезет вещи дочери. Сообщат ли хозяева будущим жильцам, что здесь жила одна красивая девушка, которую здесь и убили? Может быть, для таких ситуаций предусмотрены скидки на аренду?

Если бы можно было повернуть жизнь вспять, я женился бы на Анне четыре года назад. Уже тогда наша с Салли семейная жизнь дала трещину. Она разладилась даже раньше, еще до рождения Кэзи.

На кухонном столе стоял телефон. Красный огонек отчаянно мигал, показывая, что получено послание. Удача. Я перемотал пленку. Прослушивание заняло больше времени, чем я предполагал. Я сел на табурет и стал слушать. Полкассеты было записано сообщениями, я слушал запись минут пятнадцать.

Щелчок. «Привет, это Ким из фотоотдела «Мира мужчин». Сейчас пятница, пять сорок вечера. Пожалуйста, перезвони мне в понедельник утром, потому что надо уже искать фотографии к статье про Эрскина Грира. Счастливо отдохнуть».

Щелчок, щелчок. «Привет, Анна, это Кит. Сейчас пятница, вечер, примерно восемь часов». Мой голос звучал устало и невнятно. «Слушай, я только хочу сказать, что номер пошел на «ура», твоя Анастасия – просто блеск, желаю удачи с Эрскином Гриром. Позвоню завтра насчет обеда с Барни Уайссом. Спокойной ночи».

Щелчок, щелчок. «Анна, это Кит. Сейчас без десяти четыре, суббота. Я уже дома. Позвони, когда придешь».

Щелчок. «Это торговец оружием». Смех немолодого человека. «Я говорил с секретаршей, она свяжется с тобой в понедельник насчет поездки в Палм-Бич. И вот еще что: захвати свои драгоценности. Тут в них и купаются, и спят. Если забудешь, я тебе на месте что-нибудь куплю. До свидания».

Щелчок, щелчок. «Если ты меня слышишь, Анна Грант, тогда почему не снимаешь трубку?» Женский голос, незнакомый, истеричный. «Не пытайся спрятаться за этим дурацким автоответчиком! То, что ты понаписала в журнале, – вранье. Я тебе доверилась, а ты меня предала. Бруно с ума сходит от злости. Хочет меня убить и тебя тоже. Зачем ты все это написала, я же не для печати тебе рассказывала! Пожалуйста, отзвони мне, номер 581 15 – нет, домой не звони. Я сама тебе позвоню. Ты мне всю жизнь сломала».

Щелчок. «Я правильно попал? Это квартира мисс Анны Грант? С вами говорит Рудольф Гомбрич, поверенный мистера Бруно Фулгера. Вы очень глупо поступили, молодая леди, и вам придется об этом пожалеть. Мистер Фулгер поручил мне передать вам эти слова. До свидания».

Щелчок. «Анна, это Кит, воскресенье, пол-одиннадцатого. Ты, наверное, пошла за газетами или в ванне. Пообедаем вместе? Пожалуйста, позвони мне. Люблю».

Щелчок. «Анна, это опять я. Сейчас полдвенадцатого». Господи, как я надоедлив. «Где тебя носит? Я хочу выйти прогуляться в парк, скоро вернусь».

Щелчок. «Привет, киска. Это Питер». Голос звучал откуда-то издалека, связь была очень плохая. «Как придешь, срочно мне перезвони. Я буду на базе сутки. Здесь становится жарковато! Интересно, как там у вас. Много есть, что порассказать тебе. Очень важного. Пока, киска».

Черт побери, что это еще за Питер, который называет Анну «киской»?

Щелчок. «Дорогая? Это мама. Звоню сказать, что я думаю по поводу этой глупейшей статьи в сегодняшней газете. Это совсем не про тебя! Мне принес газету сосед сверху, пианист. Если захочешь, приезжай вечерком, чаю попьем. Я выйду ненадолго, но к трем вернусь».

Щелчок, щелчок. «Привет, киска, это опять Питер. У нас сейчас четыре, следовательно, у вас, по моим расчетам, должно быть семь. Я пока еще на базе, но только до затрашнего утра. Так что позвони сегодня, в любое время, мне надо с тобой поговорить. Даже если ты не прослушаешь это сообщение до утра понедельника, ты меня еще застанешь на месте, позвони обязательно. Это очень важно! Пока, киска».

Пленка кончилась, я вытащил кассету и сунул в карман. Сообщения от Микки Райса на ней не было. Если он позвонил в воскресенье утром, Анна должно быть успела снять трубку до включения автоответчика.

Я уже запирал дверь, выходящую на крышу, когда из холла до меня донесся странный скрежет.

Кто-то пытался открыть входную дверь.

Ключ – или отмычка – проворачивался в скважине. Дверь могла открыться в любой момент, но почему-то не открывалась, а скрежет продолжался. Мне стало понятно: у того, кто пытался войти, ключа от квартиры не было, он пытается подобрать подходящий.

Что делать? Закричать? Вызвать полицию? И что я скажу полицейским? Что я первым вломился в чужой дом?

Ага, один замок, видимо, уже открыли и теперь взялись за второй. Через несколько секунд дверь начала открываться, и я увидел руку в черной перчатке, которая схватилась за дверь. Стараясь не произвести ни малейшего шума, я выбрался на крышу и прикрыл за собой дверь.

Их было двое. Один коренастый, приземистый, второй выше, худощавый. Оба были в спортивных кожаных костюмах на «молнии» и кожаных масках, закрывающих лица, – это придавало обоим какой-то неестественный, театральный вид, как будто они пришли для веселого розыгрыша.

Я вжался в стену за терракотовым вазоном с карликовым деревцем, молясь, чтобы меня не заметили. Дверь за мной затворилась неплотно, там была щель примерно в сантиметр. Я пытался прикрыть ее снаружи, но у меня не получилось. Непрошеные гости обходили квартиру не включая свет. Я замер. Снизу, со стороны Глостер-роуд, доносился грохот дискотечной музыки.

Эти двое задержались у письменного стола, выдвигая поочередно все ящики. У них был фонарь. Один из них держал в руках мешок для мусора, в который они вытряхнули содержимое всех ящиков.

Мне было хорошо их видно. Вот высокий приблизился к стеклянной двери. Вот сейчас он заметит, что дверь открыта, и обязательно вылезет на крышу. От страха у меня язык прилип к гортани. Во рту стало горько, как будто печенка выбросила весь запас адреналина.

Низенький вошел в гостиную, неся в руках автоответчик. За ним по ковру тянулись провода. Он и аппарат швырнул в мешок и ушел на кухню.

Край крыши был огорожен деревянной балюстрадой, за которой виднелся покатый желоб. С одной стороны крыша обрывалась в пустоту, с другой примыкала к соседнему зданию. Чтобы перебраться на него, надо было перелезть через балюстраду, спуститься по желобу, а потом подняться по пологому откосу вверх. С первой половиной этой задачи я бы справился, но вот забраться вверх по откосу – это уже рискованно. Тем более что ухватиться было решительно не за что. Но с крыши соседнего дома можно было попасть в чью-нибудь квартиру или поискать выход, продвигаясь вдоль здания.

Я на дюйм подвинулся в сторону соседней крыши, не спуская глаз с высокого типа, который все это время оставался в гостиной.

И тут дверь распахнулась.

Я видел, как он резко повернулся, замер, увидев меня, двинулся к двери и вылез на крышу. Он двигался не торопясь, расчетливо и размеренно, пробуя ногой железо. Маска, должно быть, мешала обзору, но он направлялся прямо ко мне.

Я попятился, он все так же, не торопясь, продолжал идти на меня. Между нами оставалось не больше двух метров. Я отступил так далеко, как только было возможно. Икры ног уперлись в балюстраду. Он остановился и, видно, решал про себя, что делать дальше. Руки его сжались в кулаки, колени подогнулись, как будто он готовился к прыжку.

Не знаю, перемахнул ли бы я через балюстраду, чтобы не попасть ему в руки, но для этого сперва надо было повернуться к нему спиной. И значит, стать абсолютно беззащитным.

Мои глаза отчаянно вглядывались в квартиру за его плечом. Через гостиную видна была открытая на лестницу входная дверь. Потом надо было преодолеть пять этажей до холла. Он разгадал мои мысли и загородил дорогу.

Я был в ловушке.

Я сунул руку в карман, выхватил нож и помахал им перед носом парня в маске. От неожиданности он отпрянул. Стальное лезвие сверкало в отблесках вечерней зари. Теперь у меня было преимущество: я был вооружен, он – нет. Если мне удастся пробиться к двери, у меня появится шанс на спасение.

Он продолжал пятиться, но успел очухаться и взвесить баланс сил. Честно говоря, преимущество у меня было не такое уж весомое. Ножик был маленький, а его как броня защищала черная кожа, в которую он был упакован. И он снова стал надвигаться на меня.

Теперь мы оказались на одном расстоянии от стеклянной двери.

– Дай пройти, – сказал я, – я смоюсь и никуда не буду звонить.

Он, не ответив, приблизился еще на полшага. Я не шевелился. Слышно было, как он пыхтит под своей маской, мешающей ему дышать.

Рука в перчатке дернулась к моему запястью. Он пытался вырвать у меня нож. Я заметил полоску розовой кожи между перчаткой и рукавом куртки и прицельно полоснул по ней ножом. Брызнула кровь, и он инстинктивно схватился другой рукой за рану.

Я прошмыгнул через дверь в гостиную.

В это время низенький, услышав шум на крыше, появился из кухни. Он хоть был и небольшого роста и коренастый, но верткий.

И в руках у него был нож.

Здоровенный хлебный тесак, в два раза длиннее моего, с отточенным зубчатым лезвием.

Я опять ретировался, но на этот раз места для маневра оказалось мало. Я уперся спиной в каминную доску, а плечами в книжную полку. Дорогу к вожделенной двери блокировала широкая белая софа.

Я схватил с каминной доски вазу и занес ее над его головой. Он увернулся, и я, воспользовавшись этой долей секунды, перекувырнулся через софу.

Еще два прыжка, и я выскочил за дверь. Мне казалось, что я почти спасен. Но я не заметил, как высокий, баюкая свою раненую руку, вошел в гостиную, метнулся за мной следом и ухватился за полу моего пиджака.

Он рывком притянул меня к себе и с размаху хрястнул меня головой о стену. Я застонал, пальцы мои невольно разжались, и нож скользнул на ковер. Я все-таки попытался вырваться, но тут подоспел низенький, который приставил мне к горлу нож. Я видел каждую зазубрину на лезвии. Он явно намеревался меня убить. Теперь путь к двери мне был отрезан. Оставалось только смиренно ждать, покуда мне перережут горло.

Но вместо этого я рванул назад к софе, почувствовав, как нож царапнул кожу на шее под ухом. Я сжал зубы, снова выскочил из комнаты на крышу. Эти двое, матюгаясь, бросились за мной, огибая софу. Больно было ужасно, голова раскалывалась, меня тошнило. Я двигался к балюстраде. Надо было успеть добраться раньше них. Я перелез через деревянные перильца, прыгнул на пологий склон соседней крыши и стал карабкаться вверх.

Эти двое прыгнули следом и пытались дотянуться до меня. Некоторые планки в черепичной крыше выбились, и я хватался за выбоины, подтягиваясь вперед на руках. Пальцы сразу же ободрались до крови. Но совсем рядом была водосточная труба, и я из последних сил напрягся, чтобы схватиться за нее.

Мои преследователи тоже пытались держаться за выбоины, но их толстые перчатки-краги мешали. Маленький, отчаявшись, стащил их зубами, и они упали вниз. Теперь ему было ловчее карабкаться за мной. Он обеими руками ухватился за водосточную трубу и стал подтягиваться вверх. Напротив меня, на плоской вершине крыши, рядом с толстой паутиной телевизионных антенн, валялся кусок застывшего бетона. Он был тяжелый, но вполне подъемный.

Со всей силой я ударил острым концом по пальцам левой руки низкорослого. Слышно было, как они хрястнули. Он вскрикнул и повалился назад, на черепичный склон крыши.

Высокий, который тормозил из-за раненой руки, остановился и склонился над приятелем.

Я медленно, передергиваясь от боли, заливаясь кровью, продолжал ползти по крыше, пока наконец не добрался до металлической пожарной лестницы, которая вела вниз на улицу.

Спустившись, я побежал, не сбавляя шагу, к своей машине.

Аэропорт имени Шарля де Голля в июне – сущий ад. Я бы предпочел ехать поездом, да вот беда – расписание составлено по-идиотски, не получается прибыть в Париж так, чтобы, не тратя время попусту, успеть к четырем часам на бизнес-обед. Так что пришлось протискиваться через толпы туристов и отпускников на втором терминале, отстоять сорок минут в очереди на такси и потом на черепашьей скорости тащиться до центра. Шея у меня жутко саднила. Я заклеил рану пластырем и забинтовал, прикрыв неумелую повязку воротником рубашки. Вернувшись вчера домой, я протер шею перекисью водорода и положился на удачу. Хотел было обратиться в больницу, натрепать им, что, мол, напали на меня на улице, а потом раздумал. Мне бы, конечно, поверили без вопросов, да мороки много.

Между приступами тошноты я читал и перечитывал документы, подготовленные к встрече, пока не выучил их почти наизусть. Беда с этими деловыми консультациями в том, что никогда не знаешь, о чем твоим партнерам придет в голову тебя допросить. Какой-нибудь умник вдруг возьмет да поинтересуется, почему в каком-нибудь «Домашнем советчике», издающемся в Северном Мухосраншире, выделяют более выгодное место для рекламы туши для ресниц, чем у нас.

Штаб-квартира «Мушетт» занимает огромное здание из кирпича и стекла на авеню Монтань. Сначала надо пройти огромный, отделанный мрамором холл с фонтаном и хромированной скульптурой – устремленного ввысь наподобие ракеты тюбика губной помады. Суровая дама за стойкой рецепции далеко не сразу обратила на меня внимание. Наконец, снизойдя к моей малости, она что-то пробормотала в телефонную трубку, а потом официальным тоном доложила: «Подождите внизу. Они не готовы вас принять».

Двадцать минут тянулись целую вечность. Ненавижу зря болтаться, ожидая важной встречи. Физически чувствую, как адреналин зря уходит, и упускаю лучший момент для ведения переговоров. Вот и сегодня я начал закисать.

Мимо меня проходили толпы сотрудников косметической фирмы. Вид у них был независимый и беспечный, будто они гуляли по бульвару в надежде подцепить подружку. Жаль, что со мной не было Анны. Она бы нашла точное слово для их описания. Она таких вдоволь навидалась.

Двери лифта открылись, и до меня донеслась английская речь. Из кабины вышли трое: Говард Тренч и два его сотрудника, в которых я узнал директора по продажам и менеджера по маркетингу. Тренч со злобным выражением на лице устремился вперед, а те двое торопились за ним, таща с собой проектор и коробку слайдов.

– Извините, мистер Тренч, – говорил менеджер. – Я проверял, вернее, мои люди проверяли, они уверяли, что нам не нужен универсальный адаптер.

– Это возмутительно, – не оглядываясь, огрызнулся Говард Тренч. – Боюсь, мне не остается ничего другого, как внимательно разобраться со штатным расписанием и масштабами ответственности каждого сотрудника.

– Откуда же мне было знать, что здесь другое напряжение? – продолжал оправдываться менеджер. – Что я – электрик?

Тут они увидели меня.

Лицо Говарда Тренча на миг помрачнело, но он быстро справился с эмоциями и повернул ко мне, протянув руку для рукопожатия. У нас с ним странные отношения – вроде бы дружеские, но настороженные. Мы конкурируем во всем – в тиражах, рекламе, штате, авторах. Когда мы в чем-то их обходим, мне прежде всего вспоминается бородатое лицо Говарда Тренча. Мне нравится представлять себе, как он морщится. А когда мы в прогаре, у меня возникает неприятное ощущение, как будто за моей спиной стоит, довольно ухмыляясь, мой заклятый друг Говард Тренч.

– Очень рад видеть тебя, Говард, – сказал я со всей возможной теплотой. – Надеюсь, вы еще не весь бюджет съели, оставили кое-что и на нашу долю.

– Видишь ли, – важно ответил он, – мы в «Инкорпорейтид» поменяли тактику размещения рекламы. Мы теперь предлагаем не отдельные модули, а пакет.

– Флаг вам в руки.

Тренч снисходительно рассмеялся.

– Погоди нахваливать, Кит. Мы разворачиваем новую интерактивную программу, будем непосредственно общаться через наши издания с девятью миллионами женщин, которые являются нашими читательницами. Как мы говорим у себя в «Инкорпорейтид», каждые три секунды женщина-читательница «Инкорпорейтид» покупает издание «Инкорпорейтид».

– Впечатляет, – кивнул я. – Надеюсь, у них остается время, чтобы купить новый крем от «Мушетт».

Директор по продажам с коробкой слайдов под мышкой хихикнул, Тренч сурово глянул на него.

– Раз уж мы встретились, Кит, – сказал он, – ответь мне на такой вопрос. Насколько я понимаю, на прошлой неделе ты наводнил рынок большим тиражом «Светской жизни».

– Да, у нас получился ударный номер.

– И зря. – Он сокрушенно покачал головой. – В тот момент, когда вся печатная индустрия старается сэкономить на бумаге, ты провоцируешь бумажников взвинчивать цены, а уж у них не заржавеет. Как увидят, что ты размахнулся с тиражом, так и прибавят.

– К счастью, – ответил я, – размахнулся я не зря. Весь тираж распродан.

Тренч молча переваривал мои слова. Мне казалось, я прямо-таки слышу, как скрипят от натуги его мозги. Он размышлял, туфту я ему гоню или нет. Если нет, то они теряют большой кусок своей доли на рынке и, значит, ему надо намылить шею своему шеф-редактору. Если я блефую, значит, у меня есть на то тайный умысел, скажем, заставить «Инкорпорейтид» поднять тиражи, чтобы сравняться с нашими, и потерять деньги.

Наконец мыслительный процесс закончился.

– Тем не менее, Кит, все-таки ты напрасно переводишь бумагу. На прошлой неделе я разговаривал с финскими бумажниками, они собираются к осени поднять цены на двенадцать процентов за тонну.

Это типичный для Тренча ход. Ты ему говоришь: номер весь распродался, а он, вместо того чтобы принять информацию к размышлению, делает вид, будто вообще ничего не слышал.

Дамочка за стойкой сделал мне знак, что можно подниматься, и Говард Тренч пронаблюдал, как я собираю свои заметки, мини-проектор и слайды.

– Как я вижу, Кит, – сказал он, – ты сегодня один приехал. Видимо, «Уайсс мэгэзинз» начинает экономить.

– Ничего подобного, – возразил я. – Я хотел взять с собой кого-нибудь из шеф-редакторов, но они все отправились на вечеринку Тиффани. Сам понимаешь – красиво жить не запретишь.

Лицо Говарда приняло озадаченное выражение. Его неприятно поразило, что он ничего не слышал о том, что известные ювелиры устраивают вечеринку, – и понятно, ведь я это придумал только сейчас. Теперь у него будет над чем подумать по пути домой. Он очень не любил, когда его обносили пирогом, тем более таким сладким.

– Кроме того, – продолжал я ерничать, – современные проекторы такие компактные и легкие, что помощника не требуется. И адаптер встроенный.

На четвертом этаже у дверей лифта меня встретила секретарша Пьера Ру и проводила в конференц-зал. Там за огромным столом сидели Жан-Марк Леной, Ру, несколько помощников с ноутбуками и секретарша.

Леной, одетый в стиле французских интеллектуалов – твидовый пиджак и серо-желтый галстук, – встал и предложил мне на выбор чашку чаю или стакан перье. Ру остался сидеть, и это был довольно зловещий знак. Видимо, его назначили в этом цирке на роль мрачного клоуна.

Я выложил слайды и выжидающе оглядел собравшихся.

Ру, первым делом оглянувшись на Леноя, начал с преамбулы, которая была совершенно излишней.

– Как вы прекрасно помните, мы решили по-новому распределять статьи бюджета. Вот уже четыре месяца мы в «Мушетт» развиваем новое мышление. Чтобы двигаться вперед, новое мышление абсолютно необходимо.

Я украдкой скосил глаза на Жан-Марка Леноя, живое воплощение старого мышления. Интересно, как он прореагирует на это заявление? Но выражение его лица скрылось от меня за клубами дыма его сигары «Монте-кристо».

– Итак, – продолжил Ру, – сегодня мы ищем новые пути сотрудничества с издательскими домами. Вместо того чтобы поддерживать своей рекламой сразу несколько домов, мы выберем только один. Выбранная нами успешно развивающаяся компания станет отныне нашим партнером на пути к прогрессу, вместе с нами работая на общую цель – развитие наших перспективных брэндов и их продвижение на рынке.

Я молчал. Мне не терпелось услышать продолжение.

– Мы уже встречались с представителями трех издательских домов. Я должен откровенно сказать, что ваш главный конкурент произвел на нас наиболее сильное впечатление. Чем они нас подкупили? Ответ прост: новым мышлением. «Мушетт» перестала мыслить понятиями заполнения нашей рекламой журнальных полос. Наша стратегия – тотальная интеграция, коммуникационный пакет.

Краска бросилась мне в лицо. Дело оборачивалось наихудшим образом. Пьер Ру буквально цитировал дурацкий словарь Говарда Тренча, и похоже было, что они успели спеться. Мне предстояло выдержать серьезный бой.

Я сильно сомневался, что моя аргументация сможет поколебать железную непробиваемую логику Пьера Ру. Лучше апеллировать к Леною, если только он соизволит оторвать внимание от своей сигары и примет участие в разговоре.

– Вы позволите мне начать? – спросил я, проецируя первый слайд на экран. – Мне хотелось бы сосредоточиться не на «Уайсс мэгэзинз», а на «Мушетт». Как правило, издатели отвлекают ваше внимание рассуждениями о себе, любимых, – сколько у них читателей, какова прибыль – и прочей цифирью, все только затем, чтобы запудрить вам мозги.

У Пьера Ру вытянулось лицо, а Леной тихонько кивал. Ясное дело, Говард Тренч именно эту муру им и втюхивал.

– Вместо этого, – продолжил я, – я хочу сфокусировать внимание на вас. На вашей позиции, которую вы занимаете на рынке, на том, насколько благоприятна эта позиция, и как мы, со своей стороны, можем помочь вам укрепить ваш имиджевый брэнд в качестве косметической и парфюмерной компании номер один в Европе.

Выпалив эту хренотень, я продемонстрировал слайд с десятью образцами продукции «Мушетт», с большим шиком сфотографированными в холле отеля «Белгравиа».

– Вот ваша продукция. Каждый товар – лидер в своей области. Ваш гель для кожи вокруг глаз, по последним данным «Кутюр», стал фаворитом наших читательниц. Ваши духи «Мадам де нюи» и «Аврора» постоянно выходят на первое место по результатам опросов читателей всех наших изданий. В связи с этим я сделал вывод, что всей вашей продукции присущи три свойства. – Я сделал эффектную паузу. – Три свойства: качество, уникальность и высокая цена. И тут я подхожу к моей главной теме: какую нишу на рынке вы хотите занимать и, соответственно, какими средствами массовой информации поддерживать свою продукцию? Как мы установили, ваша продукция отличается высокими ценами. Сколько будет стоить в рознице 50-миллилитровый флакон нового мужского одеколона «Мэн Фрайди»? Тридцать девять фунтов. Баночка омолаживающего крема? Сорок два фунта. Это значительно выше средней цены. Следовательно, вы рассчитываете не на госслужащих, не так ли? Про низшие классы мы уж и не говорим.

– Естественно, нет, – возмутился Леной. – Вот уже пятьдесят лет «Мушетт» ассоциируется с богатством и высоким жизненным стандартом. Принцесса Грейс Монакская пользовалась нашими духами.

– В таком случае вы должны отдавать себе отчет в том, что сотрудничество с непрестижными изданиями подорвет ваше реноме. Подумайте, какой урон вы нанесете своей фирме в течение ближайшего времени, если станете прибегать к помощи бульварных журналов. Ваши постоянные клиенты будут глубоко огорчены, вы просто скомпрометируете их! В настоящий момент «Мушетт» стоит в одном ряду с «Шанель», «Живанши» и «Ланкомом». Но, если повести непродуманную рекламную политику, через год – через один год! – вы скатитесь к уровню дешевых базарных торговцев.

Вспомните старую поговорку – скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты. Вы, мсье Леной, известны как человек, принадлежащий к сливкам французского общества. За свой вклад в культурную жизнь Парижа вы удостоились ордена Почетного легиона. Я знаю, что такие же высокие требования, как к кругу своего общения, вы предъявляете и к деловой сфере.

Падкий на лесть Леной согласно кивал, солидаризуясь с моим признанием его неимоверных заслуг.

– Я хочу показать вам десять слайдов, – продолжил я. – Это обложки с «ярлыками», то есть основными темами, о которых идет речь в журнале. Все они принадлежат разным журналам, пять из которых издания группы «Уайсс мэгэзинз» и пять из журналов нашего основного конкурента «Инкорпорейтид». Я не стану говорить вам, где чья обложка. Просто посмотрите и определите, какие чувства они у вас вызывают.

Я показал первый слайд. «Старческое слабоумие. Рассказ от первого лица об оральном сексе с пожилыми мужчинами».

Второй: «Кнут и пряник. Почему малолетние проститутки легко терпят побои».

Третий: «Секс в тюрьме. Интимные дружки за решеткой».

Четвертый: «Я вышла замуж за стокилограммового водилу», – говорит школьница-дальнобойщица».

– Это позор! – прошептал Жан-Марк Леной Пьеру Ру. – Разве в дорогом журнале станут писать про дальнобойщиков! Я надеюсь, мы не будем поддерживать это издание своей рекламой!

Пятый слайд: «Размер имеет значение! Читайте результаты нашего самого откровенного в истории секс-исследования».

Сделав паузу, чтобы дать время секретарше покинуть наше общество, я перешел к следующей пятерке.

Шестой слайд: «Блестящие идеи летнего шарма. Как выглядеть желанной».

Седьмой: «Самые интеллигентные женщины мира: Нью-Йорк, Париж, Лондон, Рим».

Слайд восьмой: «Принцесса Уэльская. Выйдет ли она замуж меньше, чем за сто миллионов?»

Девятый: «Сто лучших домов для отдыха в Тоскане, Провансе, на Корфу и везде».

Десятый: «Аромат денег: самые привлекательные мужчины мира и самые тонкие запахи».

– Ага, – заметил Жан-Марк Леной, – я, кажется, догадался, откуда это. «Мир мужчин». Они как раз обо мне писали в этой статье.

– Надо ли объяснять, – риторически вопросил я, – где чей журнал? Вероятно, проще будет сказать, что одна компания обращается к состоятельным, интеллигентным и порядочным людям, в то время как другая адресуется к обездоленным, ущемленным и малообеспеченным, ищущим дешевого развлечения читателям. Подумайте в этом ключе о ваших клиентах, которых вы знаете лучше, чем кто-либо, – продолжал я. – Кто такие покупатели товаров «Мушетт»? Те, кто интересуется арендой вилл для летнего отдыха и заботится о своей внешности? Или те, кто снимает дальнобойщиков на шоссейных дорогах или занимается однополым сексом в тюрьме? Эти вопросы не требуют ответа, я хочу лишь, чтобы вы задумались над тем, сколько может сделать дом «Уайсс мэгэзинз» для раскрутки вашей продукции и укрепления вашего статуса – иными словами, для процветания вашего бизнеса.

Прежде всего я хочу продемонстрировать вам результаты одного уникального исследования. Этого еще никто не видел, и по очевидным причинам мы не собираемся никого знакомить с этими материалами. Дело в том, что, по полученным данным, «Мушетт» настолько вырвалась вперед, что конкурентов это привело бы в глубокое уныние. Я покажу вам двадцать слайдов. На них изображены реальные читатели, которые отвечают на наши вопросы. Многие из них люди хорошо известные, в связи с чем я прошу считать данную информацию конфиденциальной. Надеюсь, я могу получить на этот счет гарантии?

Леной энергично закивал. Ясно было, что я зацепил его на крючок. Однако кивок Ру был довольно неохотным; он пытался понять, к чему я клоню, и терялся в догадках.

На первом слайде была изображена улыбающаяся супруга известного аукциониста на фоне какой-то вечеринки. Потом последовала серия похожих картинок со знаменитыми бизнес-леди, телеведущими, двумя общественными деятельницами, историком искусств, политиком, женой банкира и дальше в том же духе на три минуты.

– Каждая из этих великолепных женщин, – торжественно изрек я, – открыла нам, что предпочитает продукцию «Мушетт». – Я сделал паузу, чтобы слушатели переварили эту информацию. – Предпочитает «Мушетт» таким компаниям, как «Шанель», «Кларенс», «Эсте Лаудер».

Жан-Марк Леной смачно облизывал губы. Он был особенно падок на известные имена. Мы провели немало времени, отбирая именно тех женщин, о которых он наверняка знал, но с которыми вряд ли был знаком.

– В качестве одного из пунктов программы информационного спонсорства мы предлагаем организовать в ноябре совместную вечеринку, на которую пригласим всех дам, которых вы только что видели. И не только их. Каждая из этих двадцати женщин привлечет еще двадцать, и таким образом мы соберем четыреста законодательниц мнений в одном месте. Я думаю, что можно было бы устроить бал в «Кларидже». На пригласительном билете напишем: «Жан-Марк Леной, президент совета директоров компании «Мушетт», и редакционный совет издательского дома «Уайсс мэгэзинз» и так далее. Реклама и раскрутка будут феноменальными. Фотографии таких гостей с руками оторвут в любой вечерней газете.

Леной с горящими глазами принялся лихорадочно перелистывать ежедневник, чтобы посмотреть, как у него с графиком на ноябрь, но Пьер Ру его окоротил.

– Идея симпатичная, – выдавил он, – но что я скажу моим людям в регионе насчет рентабельности этого приема? Очень сомневаюсь, что на банкете в «Кларидже» мы сумеем продать достаточную партию, скажем, нашей новой ультра-туши для ресниц. Это будет бессмысленная акция.

– Хороший вопрос, – подхватил я. – Но чтобы ответить на него, я должен ввести вас в курс последних разработок в области взаимоотношений между издателем, клиентом и глобальным маркетингом, которые ведутся в нашей компании. – Меня понесло. – Вслед за колоссальными изменениями в розничной торговле меняется вся традиционно сложившаяся система отношений. По крайней мере, должна меняться. Мы в «Уайсс мэгэзинз» более не мыслим в простых терминах рекламных полос. Такой тип помещения рекламы в новых условиях информационной революции уже устарел. Мы хотим предложить вместо него тотально интегрированный коммуникационный пакет. Это можно назвать маркетинговой базой данных. Можно – маркетинговой нишей. Теперь мы видим нашу основную роль в том, чтобы навести мосты между читателем и продавцом. Современный журнал – это, если угодно, сутенер, который сводит того, кто желает продаться, и того, кто способен купить.

Ру энергично затюкал по клавиатуре своего ноутбука, выискивая какие-то цифры.

– Однако же, – сказал он, – ваше присутствие на рынке проигрывает позиции, которую занимает «Инкорпорейтид». Я сравнил долю охвата читательниц в возрасте от двадцати восьми до сорока четырех лет. «Уайсс мэгэзинз» – тридцать два процента, «Инкорпорейтид» – пятьдесят два.

– Вы абсолютно правы, – согласился я. – Но если вы возьмете в руки издания «Инкорпорейтид», вы заметите, что они дублируют друг друга. Сравните «Домашнего кулинара» и «Шикарную жизнь» – они на семьдесят процентов перекрывают друг друга. Кроме того, у них практически нет материалов, касающихся стиля жизни, которые помещаем мы. И, разумеется, они не печатают таких очерков о знаменитостях, как мы, о людях, которые задают тон и служат образцом стиля.

Ру не поддался на мои аргументы и раскрыл «Национальный справочник читательского спроса», согласно которому «Инкорпорейтид» положил нас на обе лопатки. Но в этот момент Леной, утомленный четырьмя заседаниями подряд, решительно встал, обошел стол, приблизился ко мне и положил руку мне на плечо.

– Довольно, – произнес он. – Хватит, хватит! Знаете, иногда мне начинает казаться, что статистика скорее затемняет дело, чем проясняет. Итак, решено: в новом году «Уайсс мэгэзинз» станут нашим – как ты это формулируешь, Пьер?

– Прогрессивным партнером, – процедил сквозь зубы Ру. Вмешательство босса его явно взбесило.

– Вот именно, – подтвердил Леной. – Теперь самое главное – как можно быстрее назначить дату приема, потому что у меня очень напряженное расписание на этот период. И, Кит, по-моему, неплохо бы пригласить потом человек тридцать-сорок на обед, может быть, в «Парк-клуб». Надеюсь, вы оплатите это мероприятие, как-никак, мы вносим в ваш бюджет 980 000 фунтов.

Как правило, заключив сделку, я пребываю в приподнятом настроении, но на этот раз никакого прилива энергии я не ощутил. На душе было гадко. Напряжение деловой дискуссии на время притушило остроту боли, которая не отпускала меня после гибели Анны, а сейчас тоска навалилась с новой силой. И еще этот Пьер Ру! Разногласия в позициях президента компании и директора по маркетингу всегда создают напряженность. Успех дела в таком случае зависит от слова старшего по рангу. Нашей компании всегда удавалось налаживать дружеские отношения с шишками. Это наше секретное оружие. Но заручиться поддержкой верхушки – это еще полдела. На этом долго не продержишься. Необходимо заполучить союзников на всех уровнях. Стратегия «Уайсс мэгэзинз» заключалась как раз в том, чтобы обеспечить тылы на всех фронтах. Моя задача состояла в том, чтобы окучивать президентов компаний; шеф-редакторы умасливали управляющих и директоров по маркетингу, наши директора по рекламе отвечали за пресс-службу, а менеджеры по сбыту – за оптовых покупателей. В свою очередь, пресс-служба партнеров отвечала нам взаимностью в виде корзинок с косметикой и горшков с орхидеями.

Меня всерьез беспокоила неприкрытая враждебность Пьера Ру, который не побоялся потерять лицо в моих глазах. Как говаривал Билли Хиткоут, мой бывший шеф, сделка не совершена, пока не получишь в руки чек. А нам до этого было еще ох как далеко! В течение ближайших суток мне надо было определить дату приема в «Кларидже» и получить из лондонского офиса «Мушетт» факсовое подтверждение, что Жан-Марк Леной внес ее в свой ежедневник.

Такси черепашьим ходом тащилось к аэропорту имени Шарля де Голля по Перифирик – одной из самых несносных автострад. Хуже, чем в Москве. Хуже, чем в Бангкоке. Тот, кто утверждает, что каждая пядь Парижа – национальное сокровище, просто-напросто никогда не ездили по этой дороге.

После регистрации я подошел к таксофону возле пропускной калитки номер пятьдесят пять, чтобы позвонить Сузи.

– Есть новости?

– Вам звонили разные люди из разных журналов, но ничего срочного. Самое важное: похороны Анны Грант назначены на завтра, на двенадцать часов. Панихида в церкви возле дома ее матери. Я сдвинула все ваши деловые встречи на вторую половину. Очень многие из наших хотят поехать на похороны, я заказала несколько машин. Надеюсь, все пройдет нормально.

– Молодец. Если похороны разрешены, значит, ее тело вернули после экспертизы.

– Да, – ответила Сузи. – Я читала об этом во вчерашних вечерних газетах. Да, чуть не забыла. Старший инспектор Баррет звонил вам полчаса назад. Он просил вас перезвонить. Я записала номер телефона, если у вас есть, чем записать…

Мне не хотелось общаться с полицией из таксофона. Я вытащил из кошелька клубную карточку и пошел в салон «Бритиш эйрвейз». Обычно нет никакой необходимости пользоваться льготами VIP-пассажира, если только рейс не откладывается, но сейчас мне нужно было позвонить в нормальных условиях, чтобы никто не стоял над душой.

Я позвонил в полицейский участок Челси, и меня сразу соединили с Барретом.

– Кит Престон, – представился я. – Мне только что сообщили из офиса, что вы хотите со мной побеседовать.

Старший инспектор поблагодарил меня за звонок и спросил, не могу ли я подъехать в участок, у него есть ко мне несколько вопросов.

– К сожалению, не сейчас, – ответил я. – Сейчас я в парижском аэропорту. В центр Лондона попаду не раньше, чем через пару часов.

– Если у вас есть свободная минута, мы можем все выяснить по телефону.

– К вашим услугам. Как я понял, патологоанатомическая экспертиза закончена.

– Да, верно, – ответил Баррет. – Сейчас я выведу данные на монитор. Они где-то здесь, сейчас… Вот. Да, патологоанатом дал заключение. Сомнения нет – смерть наступила от единственной причины – удушения.

– Больше ничего не прояснилось?

– Еще рано, мистер Престон. Расследование только начинается. Пока ведутся опросы соседей, это, в сущности, чистая формальность. Мы выясняем, не заметил ли кто-нибудь чего-то подозрительного – брошенной автомашины, например. В общем, обычная полицейская рутина.

– И никто еще ничего существенного не сообщил?

– Я ведь уже объяснил вам, сэр. Только по телевизору полиции в руки сами собой плывут улики. В жизни все иначе. – В голосе инспектора Баррета прозвучало легкое раздражение. – Мне вот что хотелось бы у вас спросить, мистер Престон. Как по-вашему, мисс Грант была уравновешенной особой? Ей не были свойственны припадки депрессии?

– Вовсе нет. Она была очень жизнерадостной.

– Не высказывала страхов, опасений кого-либо или чего-либо?

– Как вам сказать, тут возник один момент. В одной воскресной газете появилась очень резкая, пасквильная статья в ее адрес. В «Санди таймс». Крайне жестокая и несправедливая. Мне кажется, она могла оказать на Анну тяжелое воздействие.

– И каково содержание статьи?

– В ней говорилось о том, что Анна, мол, беспринципная карьеристка, которая втирается в доверие богачей. Эта статья, видимо, была спровоцирована очерком Анны, который появился в нашем журнале, о женщине по имени Анастасия Фулгер, это жена немецкого стального короля Бруно Фулгера.

– Понятно, – протянул Баррет. – Вы считаете, это каким-то образом может быть связано с ее смертью?

– Вполне вероятно, – ответил я. – Но, честно говоря, никаких конкретных доказательств у меня нет.

Я рассказал ему о тех типах в машине, которые пасли мою квартиру и, возможно, на самом деле выслеживали Анну. Но о происшествии на крыше я умолчал. Мне показалось, что трудно будет все объяснить, не вызвав подозрения насчет моих мотивов посещения квартиры Анны.

– Еще один момент, который я хотел бы уточнить, сэр. Не назовете ли точное время вашего телефонного разговора с мисс Грант в субботу вечером? Когда мы с вами говорили в понедельник у нее на квартире в Харрингтон-гарденз, вы сказали, что это было около одиннадцати.

– Да, определенно примерно в это время. Мы разъехались по домам из «Дорчестера», где закончили ужин в половине одиннадцатого. Раньше, чем через полчаса после этого мы бы не смогли перезвониться.

– Таким образом, одиннадцать часов вечера – это последнее время, когда мы можем с точностью утверждать, что мисс Грант была жива.

– Это может подтвердить шофер, который доставил ее домой. Мы ужинали с моим американским боссом, и он отправил Анну на машине с шофером, которую арендовал.

– Мне это известно, мистер Престон. Я уже связался с офисом мистера Уайсса в Чикаго. Он подтверждает, что мисс Грант была жива без десяти одиннадцать.

Объявили начало посадки на мой самолет, и пассажиры стали застегивать кейс и сворачивать работу ноутбуков.

– К сожалению, мне надо спешить на посадку, – сказал я старшему инспектору Баррету. – Я опаздываю.

– Последний вопрос, сэр, прежде чем вы пойдете, – не уступил он. – Надеюсь, вы извините мою назойливость, но я не могу его не задать.

– Конечно.

– В каких отношениях вы находились с мисс Грант?

В самом деле, в каких? Я и сам много думал об этом в последние дни.

– Она была моим очень близким другом, – ответил я. – Мы работали в одной компании, и познакомились на профессиональной почве, и потом часто встречались, не только по службе.

– Она была вашей любовницей?

– Нет, вот этого никак нельзя сказать, – искренне ответил я. Действительно, это слово – любовница – казалось совершенно неприменимым для Анны. Во всяком случае, для наших с ней отношений. Но мне не хотелось вдаваться в подробности и посвящать этого полицейского в наши сложные и хрупкие отношения с ней. Даже наедине с самим собой я не мог бы подумать так об Анне. На глаза мои навернулись слезы, и я сморгнул. Меня опять охватило чувство невосполнимой утраты. – Нет, – добавил я. – Мы не были любовниками и не назначали свиданий, если вы это имеете в виду.

– Благодарю вас, сэр, – сказал старший инспектор Баррет. – Вы нам очень помогли. Пока что у меня нет к вам больше никаких вопросов, но, надеюсь, вас не затруднит помочь нам в случае надобности?

– Разумеется, – буркнул я.

Я поднялся в самолет, рухнул в кресло и уронил голову в ладони. Стюардесса предложила напитки и газеты. Я взял «Ивнинг стандарт». На девятой полосе я прочитал следующее: «Полиция начинает расследование трагедии Анны». Три абзаца, сухие факты и большая фотография смеющейся Анны. Интересно, что подумает Кэрол Уайт, когда прочтет этот номер газеты.

Как всегда, самолет задержался с прибытием в Лондон. Мы сделали три круга над Хаммерсмитом и Кью, пропустив вперед дюжину бортов. Потом минут на двадцать застряли на полосе, пока нам подыскивали пропускную калитку. В какой-то момент этой бессмысленной траты времени я вдруг почувствовал ужас перед возвращением домой. Может быть, то была запоздалая реакция на события вчерашнего дня. У меня задрожали колени. Я не привык к физическому насилию. В журналистском мире с этим как-то не встречаешься. Мы привыкли к психическому давлению, этого в нашей практике сколько угодно, но физическое насилие – это из той области, что всегда «происходит с другими». Вообще-то я мог гордиться собой – встречу на крыше я провел на высшем уровне, – но вот смогу ли я ее столь же доблестно повторить, в этом я был глубоко не уверен. Когда мы только начинали встречаться с Салли, она заставила меня задуматься, сказав однажды, что я никому не позволяю встать у меня поперек дороги. Тогда, да и теперь, я понимаю ее слова в психологическом плане. Помнится, тогда они мне ужасно не понравились. Мне казалось, что они характеризовали меня как упрямца. Но если она имела в виду принципиальность – дело другое. Анна, например, была очень принципиальной. Если бы она не специализировалась в светской журналистике, из нее мог бы получиться отличный военный корреспондент. Но обладаю ли я этим качеством в достаточной мере, в этом я сомневаюсь.

Одно я знаю наверняка: эти люди очень опасны. Они запросто могли бы убить меня на этой проклятой крыше.

И если они однажды попытались это сделать, мне следует быть начеку.