"Архвы Дерини" - читать интересную книгу автора (Куртц Кэтрин)

Наследство

21 июня 1105 г.

Одним из важных событий, упомянутых в «Возрождении Дерини» и остальных книгах «Хроник», — хотя оно произошло примерно за пятнадцать лет до времени начала трилогии, — является убийство в магическом поединке Марлука, отца Кариссы, королем Брионом Халдейном. С точки зрения Халдейна, Марлук, разумеется, всего лишь получил по заслугам, поскольку осмелился бросить вызов законному королю Гвиннеда, претендуя на его трон и корону.

Вполне естественно, что сторонники Марлука считали иначе и что наследница его, когда выросла, продолжила борьбу, ибо отец и дочь принадлежали к старшей ветви Фестилийской династии, которая начала притязать на корону Гвиннеда сразу после Междуцарствия — забыв, что изначально Фестил отобрал трон у короля Халдейна.

Более двухсот лет потомки Марка Фестила, сына Имре, последнего короля Фестилийской династии, который прижил его от своей сестры Эриеллы, заявляли, что Синхил Халдейн и его преемники — узурпаторы, предпочитая не вспоминать также, особенно несколько поколений спустя, о постыдном происхождении Марка, отпрыска кровосмесительного союза брата и сестры.

В «Наследстве» показан отрывок этой давней истории, но уже глазами сторонников Фестила: о смерти Марлука рассказывает его одиннадцатилетняя дочь Карисса, и рассказ этот слушает, воспринимая в соответствии со своими перспективами и амбициями, Венцит Торентский, ее дальний родственник, который наследует ей в Фестилийской династии. Мне кажется, это интересное противопоставление мнению Халдейна — ведь официальная история пишется, как правило, по версиям победителей. Рискну предположить, что большинство исторических злейших негодяев — если не считать сумасшедших — обычно имели вполне разумные для них причины поступать так, как они поступали. Мало какой нормальный человек творит мерзости только ради того, чтобы быть мерзавцем.

И на взгляд своих сторонников Карисса была вовсе не злодейкой, но преданной дочерью своего отца, которая родилась и выросла в убеждении, что однажды ей придется продолжить его дело и вернуть трон потомкам Фестила. Ее кажущееся бессердечие в романе «Возрождение Дерини» отчасти является следствием ужаса, который она пережила, когда отец был убит у нее на глазах, но основная его причина в том, что она, по своему мнению, просто делает то, что должна сделать во имя семейной чести. И остается только гадать, как все сложилось бы, выйди она замуж за своего родственника Венцита.

Венцит был для меня еще интересней, чем Карисса, и я получила новое представление о нем, следя за его реакцией на ее рассказ. Понятно, что в тридцать два года Венцит Торентский уже твердо знает, что ему надо, — в нем течет кровь двух королевских родов, Фурстана и Фестила, но он не является наследником короны Торента. Он — второй сын короля, и у его старшего брата есть сын. Когда-нибудь я напишу рассказ о том, как он стал королем...


В комнате было прохладно и светло, что нечасто бывает в замках — особенно в замках Верхней Кардосы, где ветер у круглый год свищет в скалах Рельянского хребта и даже летом приходится закрывать окна.

Здесь же окна были открыты, ибо человек в красно-коричневом одеянии, сидевший со свитком в луче солнечного света, был изрядным знатоком погодной магии. Пожелтевшие от времени пергаменты, лежавшие на рабочем столе, не тревожило ни единое дуновение, хотя снаружи меж зубцов стен ветер так и завывал, и под порывами его трепетали, громко хлопая, знамена с черным оленем и оранжевые вымпелы, объявлявшие о присутствии в замке Торентского двора.

Нечасто и королевский двор оказывался так далеко от столицы Торента, поскольку король был стар и выезжал все реже. Передвигаясь медленно и с частыми остановками, Нимур II с двумя сыновьями, внуком и небольшой свитой приехал сюда около недели назад в сопровождении головного отряда войска Толанского герцога.

Хоган Гвернак, прозванный Марлуком, собрался требовать признания своих законных прав как потомка Фестила — а это прямо касалось Нимура, ибо после дочери Хогана Кариссы права эти переходили к Дому Фурстана, и Нимур и его наследники могли претендовать на корону Гвиннеда.

Право это Фурстан обрел давно, вследствие женитьбы Марка, сына последнего короля Фестилийской династии на дочери Нимура I, и подкрепил его поколение назад, когда бабка Хогана вышла замуж за младшего фурстанского принца. А теперь еще и юная Карисса обручилась в Михайлов день с внуком короля — что не слишком нравилось человеку, сидевшему в башне, но с этим приходилось смириться. Поскольку наследниками отца были его брат и племянник, вряд ли принцу Венциту из Торента случится когда-нибудь править Торентом и, если Хоган победит, Гвиннедом; но, с другой стороны, чем больше земель будет у Фурстана, тем больше станет и его доля, как единственного брата будущего короля. Генеалогия, позволявшая разобраться во всем этом, была очень сложна, разобраться в ней самой мог скорее специалист по геральдике, нежели принц, но Венцит тем не менее счел своим долгом изучить все тонкости. Ведь невозможно предсказать, кому какую роль предназначат Парки.

Разворачивая следующий пергамент, он думал о Хогане и о притязаниях Фестилийской династии. За Гвиннед спорили очень давно. Первым Верховным Королем Гвиннеда стал около пяти веков назад Огарин Халдейн, объединивший несколько воевавших группировок и мелких княжеств на центральной равнине Гвиннеда и вокруг нее. Он и его род владели постепенно разраставшимся королевством около двухсот лет, пока первый Фестил, младший брат тогдашнего короля Торента, не вошел в Гвиннед во главе войск Дерини и не захватил королевский трон.

Династия, основанная Фестилом I, продолжалась немногим более восьмидесяти лет — это время приверженцы Халдейнов называли Междуцарствием. Затем Имре, последний Фестилийский король, был изгнан человеком, называвшим себя последним Халдейном, которому помогал Кулдский граф-изменник, позднее ненадолго объявленный святым, и с тех пор Гвиннедом правил восстановленный род Халдейнов.

Нетерпеливо вздохнув, Венцит заглянул в свиток. В этот самый момент Хоган уже отстаивал свои права, и, чтобы не думать об этом, надо было как-то отвлечься. Коричневые чернила на пергаменте выцвели от времени, и слова почти невозможно было разобрать, но Венцит знал содержание наизусть. Это было одно из немногих сохранившихся писем его прародительницы Эриеллы к ее брату-любовнику Имре. Написанное архаичным языком, в витиеватом стиле двухсотлетней давности, оно содержало тем не менее самую суть притязаний Фестила и Фурстана на трон. Ибо плод инцеста, о котором говорилось в письме Эриеллы, был тем самым принцем Марком, который женился на дочери первого короля Нимура.

«И потому с нашей стороны потребуется твердость, дражайший мой вассал и господин, и брат, что найдутся такие, которые станут осуждать плод нашей любви — объяснят появление его лишь моим распутством и откажутся признать дитя твоим сыном, и, следовательно, твоим наследником. Но даже ежели весь мир объявит сына нашего бастардом, следствием моей нескромности, все равно он остается Фестилом; и если никто из нас не вступит в другой брак, он должен стать нашим наследником и вступить после нас на трон. И пусть думают, что хотят. Мы — Дерини; нам нет нужды в оправданиях!»

Венцит высокомерно улыбнулся, но, пробежав своими светлыми, почти бесцветными глазами конец письма, он, в общем-то, согласился со сказанным. Он и его семья тоже были Дерини, как Имре и Эриелла, обладатели магических способностей, недоступных обыкновенным людям — за исключением, увы, некоторых Халдейнов, хотя последний из них, Брион, особым умением как будто не отличался. Читая письмо, Венцит ощущал всю силу любви Эриеллы, пережившую почти два столетия. При последних, самых интимных ее словах, обращенных к брату, он показался самому себе чуть ли не соглядатаем, и в чреслах его отозвалось что-то подобное страсти Имре, когда он представил, как неистовая Эриелла подкрепляла свои обещания делом. Их взаимное чувство было, конечно же, величайшей любовью всех времен. О такой любви мечтал Венцит в те дни, когда сам думал жениться на Кариccе. И в который раз он попытался представить себе, как поступил бы отец, случись что-нибудь с его внуком Элдредом. Он, конечно, не желал мальчику зла, но перспективы открылись бы соблазнительные.

Он долго сидел, уставясь в окно и предаваясь тайным фантазиям, объектом которых была то живая Карисса, то умершая Эриелла, пока какое-то движение у главных ворот не привлекло его внимание и не привело в себя. В замок въезжал отряд под знаменем его кузена Хогана, но самого Хогана не было видно. Среди усталых, забрызганных грязью воинов ехала на сером коне, сгорбившись в седле, девочка в синем плаще.

Когда Венцит спустился в большой зал, она уже плакала в объятиях Элдреда, и чудесные волосы ее, растрепанные, слипшиеся на концах, рассыпались по спине ниже талии. Он испытал острый приступ зависти к этому неопытному юнцу с потными руками, который имел право обнимать и утешать ее, но быстро подавил свои чувства. Карисса Толанская обручена по выбору его отца. И, находясь среди Дерини, следует тщательно скрывать свое возмущение, особенно среди тех членов семьи, у кого может вызвать подозрения то, что он окружает себя защитой.

Брат его, Каролус, тоже был здесь, и король-отец, хотя старик плохо чувствовал себя нынче и тяжело опирался на руку своего спутника в ливрее. У ног короля стоял на коленях Хасан, тактик Хогана, телохранитель Хогана и его юной дочери, в черных одеждах, покрытых грязью и пылью, с лицом, прикрытым кефией, позволявшей видеть только полные скорби глаза.

В зал входили один за другим хмурые воины и рыцари в полном вооружении, оруженосцы помогали им снимать оружие и доспехи, и Каролус отрывисто отдал слугам указания, где их разместить; потом он взял отца под руку и отвел в расположенный позади тронного возвышения кабинет. Там он усадил короля в кресло с высокой спинкой и знаком велел Хасану приблизиться. В кабинете собралось всего шесть человек: королевская семья, Карисса и мавр. Хасан вновь преклонил колени перед королем и принцем-наследником и открыл лицо.

— Итак, что произошло? — спросил Каролус.

Хасан опустил голову.

— Халдейн оказался сильнее, о мой принц. О чем еще говорить? Неверный превзошел моего хозяина с помощью краденой магии и отрубил ему голову. Мы не знали, что он обладает такой силой. Думали, Эль Марлук раздавит его, как блоху!

— Эль Марлука предал Дерини! — с горечью сказала Карисса сквозь слезы. — Узурпатору помогал полукровка Аларик Морган. Он защищал этого князька Халдейна своей магией. И мой отец пал жертвой предательства!

Венцит обменялся взглядом с братом, потом посмотрел на короля. Новость оглушила старика, тот застыл, словно с ним снова случился паралич; но хотя состарившееся тело отказывалось ему служить, рассудок у него по-прежнему оставался ясным.

— Ему помог Морган? — прошептал король. — Оруженосец Халдейна? Но он же еще совсем ребенок.

— Он старше меня, сир, — надменно ответила одиннадцатилетняя Карисса и выпрямилась с достоинством, отстранившись от Элдреда. Венцит ничего не сказал, но невольно почувствовал гордость за нее. Девушка из рода Фестила; но также и из рода Фурстана, и она могла бы принадлежать ему. Ее отец гордился бы ею.

— Откуда вы знаете, что узурпатору помог Морган? — король все еще сомневался.

Карисса расстегнула плащ, позволила ему упасть на пол, подошла к столу перед креслом короля. И налила в глиняную чашу почти до краев темное красное вино. Венцит замер было, потом подошел поближе, чтобы помочь, если понадобится. Он знал, что она собирается делать, и знал, что Элдред этого не понял и что Каролус только начал догадываться. Но король тоже понял и слабо кивнул, когда она подняла чашу обеими руками на высоту груди.

— Посмотрите на смерть моего отца моими глазами, сир, — сказала она чуть слышно, проводя рукою над чашей. — Если у меня хватит сил, вы все увидите сами и тогда рассудите, один ли действовал Брион Халдейн.

Затем она поставила чашу на стол и, придвинув стул, села, а остальные сгрудились вокруг. Теперь уже все, кроме Элдреда, поняли, что сейчас произойдет, — Венцит знал, что они тоже умеют делать это; только юный Элдред не умел, хотя был на четыре года старше Кариссы и на год — Аларика Моргана. Уж Морган-то умел наверняка!

Для предстоящего требовалась темнота, и он погасил жестом все факелы в настенных подставках, оставив гореть только свечи на столе. Карисса поблагодарила его напряженным кивком и задула все свечи, кроме одной. Затем она устремила взгляд на поверхность вина, и в комнате воцарилась тишина.

— Представьте местность в конце ущелья Легоддин, где мы встретились с войском Халдейна, — прошептала она, особым образом дыша на поверхность.

— Представьте войско моего отца — мы ждем Халдейна. Ощутите, как солнце пригревает лицо и руки, как ветер шевелит волосы. Представьте развернутые знамена, шелк и позолоту, услышьте, как хлопают они над головой. Почуйте запах пота и страха, запах воды, сосен и вытоптанной земли...

И пока она говорила, на поверхности вина начали появляться образы, сперва неясные, затем все более четкие, по мере того как зрители сами входили в транс под воздействием ее чар. Венцит отдался чарам полностью, вошел в ее память, смотрел ее глазами, ощущал ее страх и ее радость, глядя на разворачивавшуюся перед ними картину.

Толанские воины строились в ряд на лугу в ожидании врага, и солнечные отблески играли на их доспехах и оружии. Хоган, одетый во все белое, в кольчуге и в шлеме, подобный древнему божеству, сидел на гнедом коне возле Кариссы и пристально смотрел на выход из тенистого ущелья, откуда должен был появиться вскоре его заклятый враг. И когда все воины заняли свои места, он обратил к дочери золотистые глаза.

— Не бойся, дитя мое, — сказал он, перекладывая копье в левую руку, и ласково касаясь правой ее подбородка. — Это всего лишь попытка, одна из многих. Что бы ни случилось, в тебе течет моя кровь, кровь королей. И будут еще попытки.

Она покачала головой и, схватив его руку, прижала к своей щеке.

— Что мне кровь! Главное — это ты. Обещай, что вернешься.

Он улыбнулся.

— Ты должна думать о крови, дорогая моя девочка. Однажды ты станешь королевой. А я вернусь к тебе, ты же знаешь, если только смогу, — он на мгновение возложил руку на ее голову. — Если же не смогу, тогда с тобой пребудет благословение моего отца. Бог да сохранит и защитит тебя, дитя мое.

— Ты говоришь так, словно собираешься умереть, — прошептала она с полными слез глазами. — Ты не должен умирать. Не должен!

— Мы вынуждены принимать судьбу, которую посылают нам Парки, дитя мое, — ответил он, отодвигаясь и снова беря копье. — Я не собираюсь умирать, но если так будет угодно Богу, ты должна оставаться сильной и продолжать наше дело, и всегда помнить, кто ты есть.

К горлу ее подступили рыдания, но отец уже отвернулся и посмотрел на луг. Затем он пришпорил своего боевого коня и двинулся шагом вдоль строя воинов, а за ним летело по ветру знамя, на котором львиные когти и горностай Толана соседствовали со львами Халдейна.

И тут наконец явился враг — из ущелья на одинаковых серых конях выехали внезапно Брион, претендент на трон, и его брат. За ними на черном жеребце ехал Морган, с удивленным и немного испуганным лицом, а следом двигалось остальное войско Халдейна. Принц Нигель держал знамя со львом Гвиннеда, и тот же лев сверкал на груди Бриона. И, увидев его, Карисса больше ни на кого не обращала внимание, ибо этого человека со львом на груди ее отцу надлежало победить. Остальные же имели значение не больше, чем пыль на ветру.

Лишь немногие из воинов Халдейна успели выбраться из узкого ущелья, когда Хоган опустил копье, подавая сигнал к атаке. Рыцари поскакали к захваченному врасплох врагу, и земля задрожала под тяжестью копыт могучих толанских коней. Кто-то из вражеских воинов закричал:

— Халдейн! — и крик его подхватили другие, но их не было слышно за боевым кличем несущейся в атаку кавалерии Марлука.

Воины сошлись с лязгом, подобным громыханию грома, глухо затрещали копья, зазвенела сталь о сталь, послышались более зловещие и жуткие звуки, какие производит отточенный металл, разрубая плоть, кости и даже доспехи. В гуще схватки реяло яркое знамя Фестила — горностай на красном фоне и львиные когти рядом с золотыми львами Халдейна, — указывая, где находится Хоган. Два претендента на трон никак не могли пробиться друг к другу. Наконец Халдейн, развернув жеребца, расчистил вокруг себя свободное пространство, вскинул меч и прокричал имя ее отца:

— Гвернак!

Наконец она увидела отца. Он успел потерять шлем, а, может, сбросил его, и светлые волосы разлетались ореолом над головой. От них и от рук его как будто исходило сияние, но, возможно, так только казалось одиннадцатилетней девочке. Взмахнув мечом над головой, он поднял коня на дыбы и засмеялся, вызывая на бой человека, которого собирался убить.

— Халдейн мой! — крикнул он, пробиваясь к врагу и сразив по дороге одного из рыцарей Халдейна. — Стой и сражайся, узурпатор! Гвиннед мой по праву!

Когда они сошлись и воины расступились, освобождая место для схватки, видение Кариссы вновь затуманилось. Для ребенка все сражения схожи между собой, даже если за свою жизнь бьется любимый отец. Почти сразу пали кони соперников, сперва гнедой, потом серый, и она, отвернувшись, заплакала от жалости к несчастным верным животным; изображение прояснилось лишь тогда, когда два бойца отступили пошатываясь и оперлись, тяжело дыша, на свои мечи. Голоса их были слишком тихи, чтобы разобрать слова, но по жестам можно было догадаться о смысле разговора.

Казалось, что они беседуют почти что дружески, Хоган даже улыбнулся несколько раз, сверкнув белыми зубами, — видно, сказал Халдейну что-то неприятное. Раз он показал мечом в сторону своей дочери, и Венцит почувствовал, с какой гордостью девочка царственно выпрямилась в седле.

Сначала Халдейн, а затем Хоган начертили на земле концами мечей символы — ритуальный вызов был сделан и принят. Халдейн вспыхнул было, увидев, что начертил Хоган, но сдержался и гневно затер сапогом оскорбивший его магический знак. Хогана это как будто не удивило.

Зато Венцит удивился так, что едва не вышел из-под действия чар, ибо он понял, что хотел сделать Хоган. Любому мало-мальски обученному Дерини это заклинание известно, но Халдейн не должен был его знать; зато наверняка знал Морган и научил своего господина. Карисса права, этот полукровка — предатель!

Венцит увидел, как оба соперника разошлись в стороны, как они сотворили защитные круги, алый и голубой, — круги, о которых Халдейн тоже ничего не мог знать. И сражение возобновилось, но на этот раз оно происходило с помощью блистающих, как молнии, энергий, которые излучали их мечи.

Они сражались долго, но за этим поединком Карисса следила с куда большим интересом и пониманием, чем за обычной битвой. Соперники не двигались с места, хотя силы, которыми они манипулировали, были огромны.

Затем в поединок были вовлечены силы, сокрывшие врагов от глаз всех зрителей, даже от глаз Кариссы, и Венцит ощутил охватившее ее в этот момент дурное предчувствие. Вскоре защитная дымка над кругом рассеялась, и оказалось, что один из бойцов уже стоит на коленях, подняв меч в отчаянной, но тщетной попытке защититься. Венцит с замиранием сердца понял, что это Хоган.

Над ним стоял Халдейн, готовый опустить свой меч, но долгое мгновение казалось, будто что-то удерживает его руку. Венцит горячо вознадеялся было, что Хоган еще может победить — сейчас он призовет какую-нибудь сверхъестественную силу из давно забытого источника и сметет с лица земли этого подлого захватчика Халдейна.

Но защита рухнула наконец, и Хоган выронил оружие. В полном изнеможении он упал вперед на руки, и меч победителя опустился. Карисса задохнулась, закрыла глаза, и чары распались, изображение растаяло. Из уст девочки вырвалось сдержанное рыдание, но когда Элдред, а за ним Каролус попытались ее утешить, она отстранилась, вытерла слезы и гордо вскинула голову, как королева, которой она и была.

— Не надо, — твердо сказала она. — Теперь я осталась одна, и мне надо учиться быть сильной. Он умер, но я не забуду, как он жил и как умер. Не забуду также, и кто виновен в его смерти. Я отомщу.

— Но, Карисса, — тихо сказал Элдред, — ведь Халдейны всегда владели силой, подобной нашей. Почему отец твой решил, что этот Халдейн не таков?

Король кашлянул, протер слезившиеся глаза и покачал головой.

— У нас была надежда, — сказал он. — Когда умер отец Бриона, сам Брион был еще мал. Мы полагали, что ему не успели передать силу. И поскольку за десять лет, что он был королем, он ни разу не показал, что обладает ею, мы решили, что секрет ее утерян. Кто мог подумать, что мальчишка Морган поступит так, как поступил?

Каролус, сцепив пальцы рук, кивнул.

— Мы недооценили его, — согласился он, — но больше этого не случится. Халдейн — узурпатор. Элдред и Карисса поженятся, и мы должны сделать все, чтобы в наследство им достались оба королевства. Мы будем следить за Халдейном и этим выскочкой, полукровкой Дерини.

Все дружно закивали, и король со старшим сыном принялись выспрашивать у Хасана подробности, но Венцит не участвовал в этом, он вспоминал увиденную битву и последовавший затем разговор и намечал для себя, о чем поразмыслить на досуге. Сегодня он понял кое-что важное. Во-первых, Элдред — глупец. Унаследовав после Каролуса трон, он будет иметь столько же шансов удержать его, сколько было у Хогана победить Халдейна. Да и сам Каролус не обещал многого, просто прежде Венцит никогда не оценивал брата с такой точки зрения. Об этом предстояло еще хорошенько подумать, и не раз.

Но и Халдейн с Морганом заслуживали пристального внимания, особенно последний. Полукровка Дерини пока еще совсем мальчишка, но в будущем с ним, несомненно, придется считаться — и, возможно, именно через него удастся добраться со временем до Халдейна. Вдруг Парки распорядятся так, что Венцит сам станет орудием в руках судьбы, предназначенным погубить Моргана. Еще и не такое случалось на свете...