"Пятно кровавой луны" - читать интересную книгу автора (Веркин Эдуард)

Тринадцатый вечер

– Я кино такое видел, – сказал Малина. – Они там тоже идут по лесу, идут и постепенно пропадают. А потом находят в лесу дом, и уже там последних двух убивают.

– Кто убивает? – спросил Борев. – Привидение?

– Не, там вообще непонятно кто. Кто-то их там убивает – и все.

Корзун молчал весь день. Он и сейчас лежал в гамаке и молчал.

– Забавно, – сказал Борев. – Сегодня одна девчонка ногу сломала.

Борев чувствовал себя не очень хорошо. Ушиб на коленке не проходил, напротив, даже потихоньку увеличивался. Сегодня с утра Борев привязал к ноге лист подорожника, но не помогло. Опухоль не спадала, и колено ныло, отчего Борев пребывал в меланхолическом настроении.

– Что же тут забавного? – спросил Корзун.

– Так, – улыбнулся Борев. – Забавно…

– Вы тут психи все, – сказал Корзун. – Видели, кстати, вчера? Целый грузовик увезли.

– Видели, – нехотя сказали все. Почти все.

Один только Борев ничего не сказал. Ему весь день хотелось спать, и после обеда он не пошел смотреть кино, потихоньку смылся и всю вторую половину дня дремал в палатке один. Думал.

– Говорят, эпидемия, – сказал Корзун.

– Эпизоотия, – поправил Малина, собиравшийся стать врачом. – Эпидемия – это когда люди помирают. А когда крысы дохнут, это эпизоотия.

– А у нас и люди помирают, – зашептал Корзун. – С Фогелем-то что? Подавился пчелой?

– Такое бывает иногда, – сказал Малина. – Бывает. От пчел каждый год куча народу гибнет. А Фогель сладкое любил и жадный был, всегда себе сиропа по полстакана наливал. Вот туда оса и залетела. А он по жадности не увидел.

– Негритенка укусил шмелик, он лежит, совсем не дышит, – загадочно сказал новенький.

– Это ты о чем? – подозрительно спросил Корзун.

Новенький промолчал.

– Ну, хорошо, – согласился Корзун. – Пусть пчела. А тот, из третьего отряда, ну пусть у него корь… А крыс-то что, тоже пчелы перекусали? Целый грузовик, да? Или у них корь?

– Это тоже вполне объясняется, – сказал Малина. – С крысами. Обожрались чего-нибудь, вот и передохли. Тут другое плохо…

– Чего это плохо? – проснулся Борев.

– Плохо вот что, – объяснил Малина. – Нас тут могут на карантин задержать. На пару недель.

– О-па! – выдохнул Корзун. – Еще две недели тут торчать?

Борев зевнул.

– У меня через неделю тренировки начинаются… – вздохнул Корзун.

– Вот тут и потренируешься, – захихикал Малина.

– Заткнись! – крикнул Корзун.

Малина замолчал. Какое-то время было тихо.

– Это все из-за этой книжки, – сказал Корзун. – Она во всем виновата…

– Фигня, – снова зевнул Борев. – Чего вы так напрягаетесь? Все в порядке. А история интересная. Я таких раньше никогда и не слышал…

– А давайте со всей этой дрянью покончим, а? – Корзун выскочил из гамака. – Спалим – и все тут! Вон там во дворе, в бочке!

И он двинулся к новенькому, растопыривая руки. Корзун был выше его почти на голову и шире, гораздо шире в плечах, Корзун мог вбить его по пояс в землю. Но новенький не испугался, он стоял и смотрел на приближающегося Корзуна. Смотрел спокойно. Все напряглись и стали ждать, что будет дальше. Когда Корзун стал над ним уже нависать, новенький улыбнулся и сказал:

– Лучше тебе этого не делать.

– Почему это? – вдруг остановился Корзун, наверное, пораженный наглостью новенького.

– Потому что каждая история должна быть закончена. – Новенький прижал к груди свою черную тетрадку. – Это как волшебство – надо произносить все заклинания до конца. А если ты не произносишь заклинание до конца, обрываешь его, то всякое может получиться. Говорят, что если история не закончена, то она начинает жить с нами. Со мной. С вами тоже. Ты ведь не хочешь, чтобы это жило с тобой? Чтобы оно каждый день ждало, ждало…

– Черт! – Корзун пнул подпирающий палатку столб. – Черт!

Палатка вздрогнула, и с крыши что-то сорвалось, заскрипело крыльями и потянуло в сторону леса.

– Что это было? – испугался Корзун. – Что это полетело?

– Это козодой, – сказал Борев. – Он предвещает смерть.

– Придурок! – заорал Корзун. – Ты тоже, видно, свихнулся! Вы тут все свихнулись от этой чертовой книжки!

– Кто пойдет по следу одинокому? – со смехом сказал Борев.

Козодой прокричал уже где-то за рекой.

– Что тогда делать? – неожиданно жалобным голосом спросил Корзун.

– Корзун, – сказал Малина. – Ты «Джуманджи» смотрел?

– Ну?

– Игра должна быть закончена, Корзун. А то будет еще хуже.

– Стойте! – Корзун вдруг подпрыгнул. – Стойте!

– Ну, что еще? – раздраженно спросил Борев.

– Вы что, ничего не заметили? – Голос у Корзуна дрожал. – Ничего?

– Чего еще? – процедил Малина.

– Он же читал нам ее двенадцать вечеров почти в ТЕМНОТЕ! – крикнул Корзун.

Все засмеялись.

– У него ночное зрение, дурак, – сказал Малина. – Как у козодоя. К тому же тут не так уж и темно…

И снова все засмеялись.

– Осталась последняя глава, – сказал новенький. – Я буду читать.

«Песня Крысолова звучала все громче и громче. Пустота была заполнена нервными колебаниями, я чувствовала это, но не слышала. Я шагала вниз по каменным ступеням и напевала песенку про смерть. Справа от меня, в нескольких метрах, текла черная река, впадающая в такое же черное море. Ее вода была похожа на нефть. В голове у меня звучали голоса. Жук, Дэн, Володька, они говорили, спорили, стонали, ругали меня, звали… Звали…

Когда до конца лестницы осталось двенадцать ступеней, под ноги мне кинулось пятно. Я наступила на него и почувствовала, как булькнули у него внутренности, нога моя поехала по сырому, словно это была банановая кожура, я потеряла равновесие, упала и покатилась по ступеням.

Это было довольно больно, на четвертой ступени я ударилась головой об острый каменный край и потеряла сознание.

Не знаю, что меня спасло. Может, я падала не слишком быстро, может, ступени были не очень высокие, но голову я разбила не сильно. Мне самой кажется, что я попала головой на пятно: прежде чем потерять сознание, я почувствовала под затылком что-то мягкое. Так или иначе, я выключилась. И какое-то время провалялась без сознания. Вернее, сознание-то во мне присутствовало, но находилось оно в каком-то растрепанном состоянии, мне виделось, будто я сижу на бесконечном зеленом лугу и воюю с назойливым слепнем. Совсем как в книгах, где герои вырубаются от ударов по голове рукояткой меча, от удара скамейкой или от попадания в ту же голову шрапнели на излете.

Когда слепень начал побеждать, я очнулась. Надо мной, метрах в двух, висела похожая на грязную тряпку тень. Рваные края этой тени колыхались и были похожи на какие-то длинные отростки. Я села, попыталась вглядеться в эту тень по-хорошему, но тень резко метнулась в темноту, оставив после себя отчетливый рыбный запах.

Я потрогала голову. Чуть ниже затылка наливалась продолговатым бугром шишка, но крови вроде бы не было. Череп я не проломила, но сотрясение мозга вполне могло быть. Во рту к тому же чувствовался неприятный железистый привкус, будто всю ночь я проспала с медным пятаком за щекой. Или прикусила язык.

Я осторожно встала.

Ноги держали плохо, к тому же меня тошнило. Кажется, есть сотрясение. Даже наверняка. Это очень плохо – можно в любой момент упасть и отключиться. К тому же мозг при сотрясении болтается в голове сам по себе, и ничто его не удерживает. Придется быть осторожнее.

Смешно – я грохнулась с приличной высоты, пересчитала себе все кости, чуть не сломала голову, а соль из руки так и не просыпала. И ремень самострела тоже – был намотан на кисть правой руки. Все на месте. Рюкзак…

Рюкзака не было! Пачка с солью была в рюкзаке!

Я огляделась. Рюкзак обнаружился метрах в десяти. Три крупных пятна, изо всех сил работая ножками, тащили рюкзак к реке.

– Стоять! – крикнула я и шагнула к ним.

Меня здорово повело вправо, но я сумела сделать еще один шаг. Пятна задвигались быстрее. До реки оставалось метра два.

Я сделала еще шаг, и тут наперерез мне выскочило другое пятно. Наверное, это было то самое пятно, на которое я наступила, – оно было сильно скособочено и двигалось с трудом. Пятно разинуло пасть и подобрало ножки, собираясь прыгнуть. Я слышала, что крысы, если их загнать в угол и поставить в безвыходное положение, утрачивают всякий страх и в ярости кидаются прямо в горло, так вот это пятно очень сильно походило на такую загнанную крысу. Автоматически я стала поднимать самострел, но пятно меня опередило и прыгнуло первым. Я сумела отбить его прикладом и, когда оно шлепнулось на камни, щедро осыпала его солью. Пятно задымилось и рассыпалось в черную пыль.

Другие пятна старались вовсю – до реки оставался метр. Я поспешила к ним, но тут передо мной снова повисла похожая на грязную тряпку тень.

В это раз я разглядела ее хорошо.

Это был Крысолов.

Никто никогда не видел Крысолова. Это я знаю точно. Потому что если бы кто-нибудь его видел, то обязательно попытался бы нарисовать, а я никогда ничего подобного не встречала. Нигде. Хотя нет, однажды я наткнулась на что-то подобное. Как-то раз в книжном магазине мне попался альбом с рисунками старого испанского художника Гойи. Рисунки мне не понравились, но на одном из них среди стаи разных мерзких чудовищ было что-то похожее на Крысолова. Чудища разоряли небольшой красивый город, а Крысолов висел над ними, держась щупальцем за звезду. Гойя видел Крысолова. А может, и другие художники тоже его видели, но побоялись рисовать? Я бы побоялась, это точно. Тот, кто рисует Крысолова, может с ним встретиться.

Крысолов висел прямо передо мной.

И пока я стояла, завороженная переливами его черноты, завороженная его глазами, завороженная шевелением гладких щупалец, пока я стояла, пятна доволокли рюкзак до реки. Потом они собрались в кулак и столкнули рюкзак в реку. Черная вода поглотила его, легко, без всплеска, без кругов по воде. Рюкзак исчез.

Крысолов растворился. Пятна быстро расползались по камням. Соли, главного оружия борьбы с нечистью, больше не было.

Кроме соли, смешанной с порохом, которой была заправлена боеголовка стрелы.

Я двинулась дальше. Через сорок шагов я вошла в спираль.

Камни, из которых была сложена спираль, были очень необычными камнями. Они были пористые, нет, они были даже не пористые, а как бы состояли из множества маленьких ячеек, которые, в свою очередь, тоже состояли из ячеек, и так до бесконечности. Случайно я приложила к камню порезанную руку и с ужасом увидела, как камень стал втягивать в себя пропитанную кровью материю. Я еле-еле успела стащить бинт с ладони, он исчез в камне.

Спираль закручивалась к центру. Кольца сжимались, и идти становилось все труднее и труднее. В некоторых местах мне приходилось идти боком, а в некоторых даже протискиваться. Клаустрофобия давила очень сильно. Я прекрасно понимала, что убежать из логова Крысолова мне не удастся, я понимала, что постепенно загоняю себя в ловушку, но отступать я не собиралась.

– Идет смерть по улице… – напевала я песенку Жука.

Ход расширился, и я оказалась в круглом высоком помещении, образованном вытянутыми кверху плоскими каменными глыбами. В помещении никого не было, лишь посередине стоял круглый камень с высверленными по бокам дырками. Алтарь.

Я обошла вокруг камня, а потом позвала:

– Эй, Крысоед! Или как там тебя… Ты здесь?

– Ненавижу людей, – сказал голос. – Люди воняют и никуда не годятся! Люди – это паразиты. И рядом с людьми всегда крысы! Ненавижу крыс! Ненавижу людей!

Я потрясла головой. Я слышала! Слышала впервые за пять лет!

– Я долго не мог понять, – голос зазвучал прямо у меня в голове, – почему ты меня не слышишь. А теперь понимаю. Ты глухая?

Я не ответила. Терпеть не могу, когда меня называют глухой.

– Твои друзья – они у меня, – сказал голос. – И пока живые.

– Очень хорошо. – Я осторожно, одними глазами, оглядывалась, стараясь увидеть Крысолова.

– Пока они живые, – повторил голос. – Пока. А ты меня очень разозлила…

– Что тебе от меня нужно? – перебила я.

Я поняла. Поняла, что если Крысолов меня еще не убил, то это означает, что ему что-то нужно. Что он не зря заманивал нас сюда, начиная почти с первого нашего шага. Значит, у него есть какая-то цель…

– Мне от тебя ничего не нужно, – усмехнулся голос, он будто читал мои мысли.

– Врешь, – сказала я. – Нужно.

Красноватый свет, пробивающийся через щели в стенах, вдруг потускнел. Крысолов стал медленно опускаться к алтарю.

– Ты умная, – говорил Крысолов. – И это хорошо. Ваш друг, тот, который угодил ко мне первым, оказался не очень умным. Но даже его я смог использовать – он заманил сюда вас.

– Мы сами пришли, – сказала я.

– Все так говорят, – засмеялся Крысолов. – Все так говорят уже тысячи и тысячи лет. Но на самом деле это не так.

– Ты врешь! – крикнула я. – Врешь!

– Я не вру. Я пообещал его выпустить, если он приведет трех человек. Он привел вас.

– Врешь, – повторила я. – Врешь…

– Я одинок, – говорил Крысолов. – У меня мало помощников. Тот, кто повесился год назад, был хорошим помощником. Но он был старый, долго не выдержал. Мне нужно больше помощников. И мне незачем врать. Ваш друг привел трех человек. Я его отпустил. Он никому не скажет. А когда придет время, я смогу позвать его обратно. Всегда. Я всегда могу позвать своих слуг.

Крысолов загудел. И тут же по стенам заметались тени, потом они задвигались медленнее, и становилось видно, что это пятна. Они собирались вокруг алтаря. Их было немного, не больше десятка. Они шевелились и омерзительно шуршали, словно огромные тараканы.

– Их мало, девочка. Они хотят есть, девочка. Думай, девочка.

Крысолов устроился на алтаре, он обхватил его своим телом и просунул в высверленные отверстия щупальца. Он был похож на большой комок темноты, оседлавший камень. Затем Крысолов повел щупальцем и нарисовал в воздухе красным огнем стрелку и букву «W».

– А ты мне не веришь, – сказал он. – Ваш друг предал вас.

Если выстрелить сейчас, то можно попасть. Но он успеет. Успеет увернуться. Эта тварь успеет увернуться. А пятна кинутся на меня. У них зубы, острые зубы.

– Что тебе от меня надо? – спросила я. – Я должна привести тебе людей?

– Сначала я думал так. Сначала я думал, что ты приведешь мне еще несколько человек. Кого-нибудь взрослого, кого-нибудь большого… Чтобы вырастить много новых помощников, новых слуг… Но потом я передумал… Ты слишком хитрая…

– Что тебе надо? – Я направила на него самострел.

– Будешь стрелять? – усмехнулся Крысолов. – Не попадешь. Лучше подумай. Подумай. С тобой, без тебя, но скоро все изменится. Смотри сюда. Этот камень упал на землю, когда она была молода. Он высек первый огонь, он связал первые молекулы жизни в цепочки. Это талисман создания. Да он и есть создатель. С его помощью можно творить что угодно. Мой народ правил с ним миром. Миллионы лет. И это время придет.

– Что тебе надо от меня? – спросила я.

– Я верну тебя наверх. Тебя и твоих друзей. И вы будете жить дальше. Но ты будешь помнить, что с тобой произошло. Еще я хочу вот что. Ты будешь рассказывать о том, что с тобой произошло, всем, кто захочет услышать.

– Зачем?

– Пусть начинают в меня верить, – ответил Крысолов. – Ведь все начинается с веры. Сначала они будут смеяться, потом поверят, потом станут искать. А потом они найдут. И тогда…

Крысолов засмеялся. Сухим громким смехом.

– И тогда мы вернемся!

Я нащупала в патронташе гранату и стала большим пальцем вытаскивать кольцо. Не забывая при этом прижимать рычаг к ребристому боку. Все, как учил Жук. Сломала ноготь. Кольцо выскочило, и я почувствовала, как рычаг стал разжимать мне пальцы. Я надавила на него сильнее. Крысолов перестал смеяться.

– Что это? – спросил он.

– То, о чем ты забыл, – сказала я.

– Меня этим не убьешь. – Крысолов оторвался от своего камня и повис в воздухе. – Себя убьешь.

Пятна зашуршали и стали подступать ко мне мелкими шажками.

– Тебя не убью. – Я шагнула вперед, гранату я держала в вытянутой руке. – Но осколки разлетаются на полкилометра. От твоего камня ничего не останется. Тут вообще ничего не останется…

Крысолов зашипел и поплыл на меня, разворачиваясь в огромный черный парус. Пятна двинулись на меня. Забавно, в какую-то долю секунды я заметила, что пятна суетятся – стремятся обогнать друг друга, каждое пятно пыталось добраться до меня первым…

Тогда я разжала пальцы. Граната упала на пол, отскочила и подкатилась под алтарь. Крысолов метнулся вниз. Пятна шарахнулись в стороны.

Взрыва я не помню.

Я не знаю, как я осталась жива. Я упала на мягкий мелкий песок, а каменная плита накрыла меня от падающих камней. Ни один осколок в меня не попал. Это было чудо. Именно так я думаю. Тот, кому очень не нравится Крысолов, защитил меня от осколков и не позволил, чтобы меня зашибло камнями. По-другому я это объяснить не могу. Я осталась жива.

Я вылезла из-под камней. Верхушка конуса была разворочена, и острые осколки валялись повсюду. Алтарный камень был расколот на несколько частей. Из его сердцевины сочилась красная влага и уходила в песок. Рядом с самым крупным куском камня лежал Крысолов. Длинный кусок купола пробил его мантию и пришпилил к земле. Самострел лежал рядом.

Я подошла к Крысолову почти вплотную, прицелилась в извивающуюся щупальцами морду.

– Соль, смешанная с порохом, – сказала я.

И нажала на курок.

Доктора мне объясняют, что произошло там, в подвале, но я им не верю. Что мы спустились вниз, попали в облако газа и потеряли сознание, а я, когда падала, ударилась головой. И от этого у меня тяжелый стресс и шок, и что это немножечко повлияло на мою психику, так что я запомнила то, чего со мной не происходило.

Еще ко мне приходили Жук и Дэн. Они веселые и все время шутят и смеются. Из того, что случилось, они ничего не помнят. Но я заметила, что Дэн чуть-чуть прихрамывает, а кожа у Жука вместо слегка смуглой стала совсем белой. Я помнила, что Дэн вывернул ногу, а рядом с Жуком разорвалась граната. Я думаю, что хромота и белая кожа как раз от этого. Да и у меня самой на ладони остался шрам от лески. Его-то никуда не денешь.

Кстати, о гранатах. Когда меня нашли, я сидела и сжимала в руке гранату, так рассказал доктор. А потом какой-то военный долго допытывался у меня, где я эту самую гранату раздобыла. Я ему соврала, что нашла ее там, в подвале. Он отстал. Ко мне вообще относятся странно. Берегут, что ли. Думают, что Крысолов придет за мной, а они его тут как раз за жабры и схватят.

А теперь самое плохое. Я стала слышать. Врачи говорят, что это от шока и от сильного удара головой. Что там, в моих ушах, все очень удачно сместилось, и теперь я могу слышать. Но я думаю, что это не от удара по голове. Я стала слышать из-за другого. Это сделал со мной Крысолов. Или эта самая сирена. Он вернул мне слух, чтобы я услышала его, когда он меня позовет. Вот так.

И еще. На правой руке, чуть выше локтя, у меня появилась родинка. Большая, размером с пятак. Но я не отчаиваюсь. Я знаю, как с ними бороться. Куда бы я ни шла, где бы я ни находилась, дома, на улице, в поезде, со мной всегда шприц с концентрированным раствором натрия. То есть с солью. Когда родинка зашевелится, я воткну в нее иглу и нажму на поршень. У меня хватит решимости. Теперь хватит. А тот, кто не любит Крысолова, поможет мне. Я в этом уверена.

А вчера приходил Володька. Он принес мне апельсины и сказал, что нашу школу закрыли на карантин. Кто-то рассыпал по коридорам полкилограмма ртути. А еще Володька сказал, что скоро он уезжает…»