"Открытие сезона" - читать интересную книгу автора (Ховард Линда)

Пролог

Кармела нервно вцепилась в мешок, где лежали ее второе платье, небольшая бутылочка воды и маленький пакетик с едой — все, что сумела собрать для поездки на север, через границу. Орландо объяснил ей, что остановок не будет ни для питья, ни для еды, ни для чего другого, пока они не доберутся до Лос-Анджелеса. Она была заперта в кузове старого грузовика, который мотало и швыряло на ухабах. Ее тоже кидало из стороны в сторону, пока ей не удалось втиснуться в угол и там упереться ногами и спиной в распорку… Но конечно, так не поспишь, потому что едва Кармела расслаблялась, ее тут же бросало и она катилась кубарем по грубым доскам кузова.

Кармела безумно боялась, но была полна решимости. Энрике отправился через границу еще два года назад и сказал, что пошлет за ней. Вместо этого он женился на американке, чтобы его не могли никогда депортировать, а она осталась с разбитыми мечтами и растоптанной гордостью. В Мексике у нее не осталось ничего и никого. Если Энрике смог жениться на американке, она сделает то же самое! Только она найдет себе богатого. Она же очень красивая. Так говорили все. Когда она выйдет за богатого североамериканца, то оставит Энрике с носом. Он пожалеет, что лгал ей и предал ее.

О, мечты у нее были грандиозные, но сейчас, мотаясь в кузове крытого грузовика, вскидываясь на каждой выбоине дороги, она чувствовала себя маленькой и потерянной. Она слышала скрежет металла, когда Орландо переключал скорости, и тихий вскрик боли, если кто-то из других девушек ударялся о борт машины. Тут были еще три, все такие же молодые, как она, все желавшие лучшей жизни. Они не назвали друг другу своих имен и вообще почти не разговаривали. Слишком заняты были мыслями об опасности того, на что решились, чересчур печальны и возбуждены одновременно. Они горевали о том, что навсегда ушло в прошлое, что оставили в Мексике, и были взбудоражены надеждой на открывающиеся перспективы. Потому что любая жизнь лучше той, какая была у них раньше. Там отсутствовало все достойное человека. Ничего хорошего не было и у Кармелы.

Ей вспомнилась мать, умершая семь месяцев назад, изможденная, уставшая от тяжелого труда и частых родов. «Никогда не позволяй Энрике трогать тебя между ног, — снова и снова твердила ей мать. — Только когда станешь его женой, а то он на тебе не женится, и будешь ты мыкаться с ребенком, а он найдет себе другую красотку». Ну и что? Она не позволяла Энрике трогать ее между ног, а он все равно нашел себе другую. Но по крайней мере она не осталась с ребенком на руках.

Впрочем, Кармела понимала, что имела в виду мать: «Не будь такой, как я». Ее мать смутно надеялась, что Кармела получит от жизни больше, чем она. Ей не хотелось, чтобы красавица дочка состарилась раньше времени, чтобы ходила вечно с одним ребенком на руках, а со вторым — в животе и умерла до сорока лет.

Кармеле было семнадцать. У матери, когда ей стукнуло семнадцать, было уже двое детей. Энрике никак не мог понять настойчивого желания Кармелы остаться девственницей. Он то злился, то дулся на ее твердый отказ заняться с ним любовью. Возможно, та женщина, на которой он женился, позволила ему это. Но если все было именно так, значит, он никогда не любил ее, Кармелу. Она еще легко отделалась. Не стоит тратить слезы на такого дурака.

Она попыталась подбодрить себя мыслями о том, что в Америке ей будет лучше. Все говорили, что в Лос-Анджелесе больше работы, чем людей, что там у всех есть автомобиль и телевизор. Может, она будет сниматься в кино и станет знаменитой. Все считали ее очень красивой, так что не исключено, что ее мечты сбудутся. Но пока ей было семнадцать лет и она одинока и очень напугана.

Одна из девушек что-то проговорила, но шум мотора заглушил ее голос, дошло лишь сквозившее в нем напряжение. В этот миг Кармела поняла, что все остальные в таком же страхе, как и она, а это означало, что она больше не одинока… Это было не бог весть каким утешением, но она сразу почувствовала себя увереннее.

Постаравшись удерживаться на ногах, когда швыряло на ухабах, она пробралась по дощатому полу кузова ближе к девушкам, пока не смогла разобрать, что говорила одна из них. Уже наступил день, и в щели между досками просачивалось достаточно света, чтобы Кармела могла разглядеть их лица.

— В чем дело? — спросила она. Девушка прижала руки к животу.

— Мне нужно облегчиться, — произнесла та тонким от стыда голоском.

— Нам всем нужно, — сочувственно откликнулась Кармела. Ее собственный мочевой пузырь был мучительно переполнен. Она старалась терпеть и не обращать на него внимания, не желая делать то, что, как она понимала, им все равно придется в конце концов сделать.

Слезы покатились по лицу девушки.

— Я больше не могу.

Кармела оглянулась вокруг, но две другие девушки выглядели такими же беспомощными, как плачущая.

— Значит, мы сделаем это, — сказала она, оказавшись единственной способной принимать решения. — Мы отведем для этого один из углов… вон тот. — Она ткнула пальцем в правый задний угол. — Там есть щель, так что все выльется наружу, и по очереди облегчимся.

— А как насчет более… ну, остального? — Плачущая утерла слезы.

— Надеюсь, мы остановимся до этого. — Теперь, когда взошло солнце, жара в грузовике нарастала. Стояло лето, так что если Орландо не сделает остановку и не выпустит их на воздух, они умрут от теплового удара. Он предупреждал, что не станет останавливаться, пока не доберется до места назначения, значит, они наверняка скоро окажутся в Лос-Анджелесе. Она заплатила Орландо лишь половину его обычной таксы, и если умрет, он не сможет получить остальное. Вообще-то все должны были заплатить всю сумму заранее, до того, как этот «койот» перевезет их через границу, но поскольку она была очень красивой, Орландо сказал, что сделает исключение.

До нее вдруг дошло, что другие девушки тоже красивы. Может быть, он сделал исключение для всех?

Облегчение стало целым совместным предприятием, потому что грузовик качался и подпрыгивал. Кармела организовала всю процедуру. По очереди, причем себя она оставила напоследок, одна из девушек приседала в углу на корточки, в то время как остальные, сгрудившись вокруг, удерживали ее в этом положении. Наконец в полном изнеможении, но заметно повеселев, они опустились снова на днище грузовика, чтобы отдохнуть.

Внезапно, после еще одного подскока на ухабе, грузовик покатился ровно. Кармела поняла, что они ехали по шоссе. Значит, скоро Лос-Анджелес.

Но утренние часы шли, и жара становилась нестерпимой. Кармела пыталась дышать нормально, другие девушки жадно хватали ртом воздух, словно он мог охладить. Но воздух был горячим, и толку от этого не было никакого. Пот катился с них градом — очевидно, им еще не скоро потребуется облегчиться.

Она терпела, пока могла, так как не имела представления о том, сколько им еще ехать. Наконец жажда стала невыносимой, и она вынула из мешка бутылочку с водой.

— У меня тут немножко воды, — сказала она. — Совсем мало, так что придется нам поделить ее поровну. — Она окинула их, каждую в отдельности, суровым взглядом. — Если сделаете больше одного глотка, прежде чем передать фляжку следующей, я отхлещу вас по щекам. И глоток должен быть маленьким.

Под ее пронзительным мрачным взглядом каждая девушка послушно сделала по маленькому глоточку, и фляжка вернулась к Кармеле. Как-то само собой получилось, что, организовав их облегчение, она заняла положение лидера, и, хотя не была рослой, в ней чувствовалась сила воли, которую остальные оценили и признали. Когда фляжка оказалась у нее, Кармела отпила чуть-чуть и вновь пустила ее по кругу. После того как каждая сделала еще по глотку, она закрутила пробку и вернула фляжку в мешок.

— Знаю, — сказала она, — это немного, но больше воды у меня нет, и нам надо растянуть эту подольше.

Воды еще оставалось, наверное, по два глотка на каждую. Но этого было недостаточно, если учесть, насколько больше они теряли ежечасно с потом. Возможно, такого количества хватит им, чтоб не умереть. «Почему другие девушки не позаботились взять с собой воды и еды? — с досадой подумала Кармела. — Хотя вполне может быть, что им нечего было взять». Какой бы нищей ни была она, всегда найдутся люди, у которых и того меньше. Ей нужно быть добрее в мыслях и поступках.

Грузовик замедлил ход: мотор зазвучал иначе, свидетельствуя о перемене скорости. Они переглянулись, и глаза их загорелись надеждой.

Машина съехала с шоссе и остановилась. Мотор не был заглушён, но они услышали, как хлопнула дверца кабины, когда из нее выскочил Орландо. Кармела поспешно схватила свой мешок и встала: ведь он предупреждал, что до Лос-Анджелеса останавливаться не будет, значит, они приехали. Правда, она ожидала больше шума, а сейчас не было слышно ничего, кроме тихонько работающего мотора грузовика.

Проскрежетала скидываемая цепь, и скрученная шторкой задняя стенка кузова поднялась, впустив внутрь ослепительный солнечный свет и поток воздуха, горячего, но чистого. Орландо казался лишь черным силуэтом на этом слепящем фоне… Прикрывая ладошками глаза, девушки, спотыкаясь, неуклюже выбрались из грузовика.

Когда глаза ее привыкли к яркому свету, Кармела огляделась. Она сама толком не знала, чего ждет, но думала, что увидит большой город. Однако тут были только небо, солнце, кустарник… и зернистая серая земля. Она удивленно посмотрела на Орландо.

— Я смог довезти вас только досюда, — объявил он. — Грузовик слишком перегрелся, и вы можете умереть. Остальную часть пути вас повезет мой друг. В его грузовике есть кондиционер.

Кондиционер! В деревушке Кармелы несколько человек владели автомобилями, но ни у кого не было в них кондиционеров. Старый Васкес с гордостью показывал какие-то кнопки на приборной доске своей машины, которые когда-то управляли подачей холодного воздуха из вентилятора. Но они давно не работали, и Кармеле никогда не доводилось ощущать на себе их действие. Но она знала об их существовании. А сейчас она поедет на грузовике с кондиционером воздуха! Старый Васкес сошел бы с ума от зависти, если б узнал о таком везении.

Высокий худощавый мужчина в джинсах и клетчатой рубашке появился из-за грузовика. Он нес бутылки с прозрачной водой, которые сразу раздал девушкам. Вода была холодной, и бутылки запотели. Умиравшие от жажды девушки жадно глотали воду, пока мужчина разговаривал с Орландо по-английски, то есть на языке, которого ни одна из них не понимала.

— Это Митчелл, — наконец произнес Орландо. — Вы должны делать то, что он вам скажет. Он немножко знает наш язык, достаточно, чтобы вы поняли, что он от вас хочет. Если вы не станете слушаться, американская полиция вас обнаружит и бросит в тюрьму, и вы никогда не выйдете на свободу. Понятно?

Они все торжественно кивнули. После этого их торопливо запихнули в большой белый пикап Митчелла. На походную кровать там были брошены два спальных мешка, и стоял небольшой стульчик с дыркой в сиденье, при ближайшем рассмотрении оказавшийся туалетом. Места, чтобы встать, не было, так что им предстояло либо лежать, либо сидеть. Впрочем, после предыдущей бессонной ночи их это не озаботило. Через открытое раздвижное оконце из кабины лилась музыка и шел прохладный воздух, что действовало в высшей степени успокоительно. Разложив спальные мешки так, чтобы можно было улечься всем, четыре девушки быстро заснули.

Она никогда не думала, что до Лос-Анджелеса так далеко, подумала Кармела два дня спустя. Она устала от поездки, от того, что нельзя было выпрямиться и постоянно качало. Она старалась потягиваться, чтобы размять мышцы, но больше всего ей хотелось просто походить. Она всегда была подвижной, и это ограничение движения, пусть необходимое, сводило ее с ума.

Их регулярно кормили и давали попить воды. Однако умыться они не могли и пахли отвратительно. Иногда Митчелл останавливался в пустынной местности и проветривал пикап, но никогда это не удавалось полностью, да и свежести этой хватало ненадолго.

Глядя в заднее оконце грузовика, Кармела наблюдала, как пустынные места сменились прерией, затем постепенно появились участки леса, на третий день перед ними возникли горы, покрытые пышной зеленью. Мелькали пастбища, на которых пасся скот, и живописные долины, и темно-зеленые реки. Воздух стал густым и влажным, напоенным ароматом разнотравья и цветов И здесь были машины — больше, чем она видела за всю свою жизнь! Они проехали через город, показавшийся ей громадным, но когда она спросила Митчелла, не Лос-Анджелес ли это, он ответил, что это Мемфис. До Лос-Анджелеса еще далеко.

Америка оказалась огромной, раз они столько ехали и все еще не добрались до Лос-Анджелеса. Кармела задумалась.

Однако через два дня поздно ночью они наконец остановились. Когда Митчелл открыл заднюю дверку и выпустил их на волю, девушки едва могли идти, слишком долго пробыв в скрюченном малоподвижном состоянии. Он припарковал свой пикап возле какого-то длинного трейлера. Кармела огляделась, пытаясь различить хотя бы что-то похожее на город, но над головой мерцали лишь звезды, ночь полнилась стрекотом насекомых и заунывными криками птиц. Митчелл отомкнул дверь трейлера и ввел их внутрь, и все девушки ахнули от увиденной роскоши. Там была чудесная мебель и потрясающая кухня с приспособлениями — правда, они понятия не имели, как ими пользоваться, — и ванная, которую они не могли вообразить себе даже в самых розовых снах. Митчелл сказал, что они все должны принять ванну, и дал каждой по легкому свободному платью, которое нужно было надевать через голову. Эти платья, сказал он, будут принадлежать им.

Они были поражены его добротой и очарованы новыми нарядами. Кармела погладила ткань, которая оказалась нежной и воздушной. Ее платье было белым с маленькими красными цветочками по всему полю. Она залюбовалась его красотой.

Они вымылись в воде, прыскавшей фонтанчиком из стены, воспользовавшись мылом, ароматным, как духи. Там было специальное жидкое мыло для волос, которое пенилось буйными душистыми горами. А еще там были зубные щетки! Когда Кармела вышла из ванной комнаты, она была чище, чем когда-либо в жизни. Ее так заворожили нежность и аромат мыла, что она намылилась дважды и два раза вымыла волосы. Теплая вода перестала идти из разбрызгивателя, пошла холодная, но Кармеле было все равно. Так было приятно снова быть чистой.

Она была босая, и нательное белье все оказалось грязным, но она натянула новое чистое платье и скрутила волосы низким узлом на затылке. Посмотревшись в зеркало, она увидела красивую девушку с гладкой коричневой кожей, лучистыми карими глазами и сочным алым ртом, совсем не похожую на жалкое грязное существо, которое глядело на нее из зеркала ранее.

Остальные девушки уже спали, уютно свернувшись под одеялами. Воздух был холодным, и у нее по рукам побежали мурашки. Она пошла в общую гостиную, чтобы пожелать Митчеллу спокойной ночи и поблагодарить его за все, что он для них сделал. Там работал телевизор, и он смотрел американский бейсбол. При виде нее он улыбнулся, оторвавшись от экрана, и махнул рукой в сторону двух стоявших на столе стаканов, наполненных кусочками льда и темной жидкостью.

— Я тут приготовил для тебя один напиток, — сказал он, точнее, она предположила, что он это сказал, потому что по-испански он говорил плохо. Он взял свой стакан и отхлебнул из него. — Кока-кола.

Ну, это ей было понятно! Она взяла стакан, на который он указал, и не отрываясь выпила холодную сладкую, щиплющую язык колу. Ей нравилось ощущать ее глубоко в горле. Митчелл жестом пригласил ее сесть, что она и сделала, но присела на дальний краешек дивана, как учила ее мать. Она очень устала, но из вежливости готова была посидеть с ним немного, потому что и вправду была очень ему благодарна. Он был милый человек с приятными, чуть грустными карими глазами.

Он угостил ее какими-то солеными орешками, и вдруг оказалось, что ей именно этого и хотелось, словно ее тело жаждало возместить соль, потерянную во время первой половины пути. Потом она вновь захотела кока-колы, и он, поднявшись, приготовил ей еще стакан. Было странно, что мужчина подает ей, но возможно, так делается в Америке. Может быть, здесь мужчины прислуживают женщинам. Если так, то она могла лишь пожалеть, что давно сюда не переехала.

Усталость овладевала ею все больше. Она зевнула и поспешила извиниться за это, но он только рассмеялся и сказал, что все о’кей. Она никак не могла держать глаза открытыми и голову прямо. Голова несколько раз кивнула, свесилась вперед… она вздернула ее, но мышцы шеи больше не хотели работать, и вместо того чтобы выпрямиться, она почувствовала, что валится на бок. Митчелл был рядом, и он помог ей лечь, пристроил ей голову на подушку, выпрямил ее ноги. Она неясно ощутила, что он продолжает трогать ее ноги, и попыталась сказать, чтобы он перестал, но язык отказался выговаривать слова. А он уже трогал ее между ног… там, где она никому не позволяла себя трогать.

«Нет!» — подумала она.

А потом наступила тьма, и мыслей не осталось.