"Влюбиться легко" - читать интересную книгу автора (Неверсон Вивиан)

Глава 8

– Привет, Фредерика! – воскликнула Бидди, завидев подругу. – Ну, как твой муженек поживает?

Фредерика вздохнула про себя, раскладывая на столе проспекты. Каждый Божий день Бидди приветствовала ее одним и тем же вопросом, и каждый раз девушка отвечала бодро и односложно. А толстушка расплывалась в улыбке и говорила что-нибудь вроде: «Медовый месяц – лучшее время жизни, деточка, ты не находишь?», или: «До чего славно, надо думать, сидеть на крылечке под звездами с молодым супругом на этой вашей роскошной ферме!», или: «До чего же я рада за тебя, что все так отлично сложилось!».

Спустя несколько недель при всей ее любви к Бидди замечания подруги стали действовать Фредерике на нервы.

– Неплохо поживает, – заверила она. – Работает не покладая рук.

– И тебе, небось, отдохнуть не дает, – подмигнула Бидди, и девушка улыбнулась в ответ, подавляя желание завизжать.

Жить с Коном под одной крышей оказалось чрезвычайно приятно. Май закончился, настал июнь, и отношения молодоженов вошли в устоявшуюся, привычную колею. Коннор не уставая нахваливал ее стряпню. И общества своего не навязывал, насколько такое возможно в тесном двухкомнатном домике; неважно, что уж он там говорил поначалу насчет невозможности соблюдать границы. Вечерами девушка с удовольствием усаживалась рядом с ним перед телевизором; оказалось, что вкусы у них одинаковые. Оба обожали исторические фильмы и комедии и терпеть не могли скандальные интервью со знаменитостями и телевикторины. А еще оба упоенно смотрели скачки, Коннор с удивлением обнаружил, что его жена способна перечислить родословные фаворитов чуть ли не до десятого колена, а названия популярных ипподромов у нее от зубов отскакивают.

С тех пор как они обосновались в домике управляющего, Коннор успел починить водопровод и залатать протекающую крышу, так что коттедж стал вполне пригодным для жилья. А Фредерика посадила у входа маргаритки, а над входом повесила венок. Пустяки, казалось бы, но дом преобразился на глазах.

Всякий раз, когда молодые люди отправлялись в город, Коннор держался с женой исключительно предупредительно и нежно, убедительно разыгрывая роль любящего мужа. Даже когда прохожие глядели на них во все глаза, он словно ничего не замечал. А вскоре и Фредерика научилась следовать его примеру. И тогда, к ее изумлению, люди перестали на них оглядываться. Нет, наверняка сплетничали вовсю, но оглядываться перестали.

Так что днем Фредерике не на что было жаловаться. А вот ночью…

Дело в том, что после инцидента в турагентстве молодые люди по взаимной договоренности отказались от «раздельного проживания». Глупо кому-то одному мучиться на неудобном узком диване, когда к их услугам широкая двуспальная кровать. Фредерика поняла, что вполне доверяет мужу. А Коннор недвусмысленно дал понять, что уважает ее решение и не намерен больше настаивать на супружеских правах.

Каждую ночь, когда он выключал свет и забирался под одеяло, сердце девушки беспомощно ёкало. Притом что О'Салливан честно держал свое слово и отношения между ними оставались чисто платоническими, Фредерика не могла не думать о его поцелуях и о том, как хотелось бы ей испытать их снова. Но как только в голове девушки возникала эта мысль, она гнала ее прочь, потому что спустя столько месяцев ей по-прежнему не удавалось заглушить в сознании громкий, обвиняющий голос матери.

Всякий раз, когда под Коннором поскрипывал матрас, звук этот пробуждал во Фредерике поток фантазий, и тут же накатывало чувство вины. Тогда девушка проклинала себя за то, что терзается угрызениями совести. И злилась на мать за то, что та выработала в ней комплекс вины. И осуждала себя за недобрые чувства к матери… и снова изнывала от стыда.

– Кон… – окликнула она мужа как-то раз уже после того, как потушили свет.

Он заворочался, повернулся к ней.

– Да?

– Как думаешь, можно любить человека и одновременно ненавидеть?

Но едва слова эти сорвались с языка, как Фредерика уже горько пожалела о собственной болтливости. Что подумает Кон? Что любой подумал бы о таком вопросе? Но тут раздался его голос – спокойный, ровный, без тени осуждения.

– Не знаю. А кого ты имеешь в виду?

Фредерика надолго умолкла. А затем чуть слышно прошептала:

– Маму.

И снова в воздухе повисло молчание. Наверное, Коннор считает ее сумасшедшей. Наверное, у нее и впрямь с мозгами не все в порядке.

Но он придвинулся ближе.

– Знаешь, я вовсе не так устал, как тебе кажется. Может, расскажешь мне про нее подробнее?

За всю свою жизнь Фредерика ни разу не осудила мать в разговоре с самой собой или с другими. И теперь чувствовала себя так, словно вот-вот совершит смертный грех.

– Она… моя мать, и я любила ее, но… – Девушка резко выдохнула и зажмурилась, не зная, как облечь в слова обуревающие ее чувства.

– Расскажи мне, какой она была, – попросил Коннор.

– Очень властной, – ответила Фредерика, глядя в потолок, – вздорной тиранкой. То и дело цитировала Библию, хотя в церковь мы никогда не ходили. Почти все на свете считала грехом.

Она опасливо взглянула на мужа. Но тот спокойно смотрел на нее, ожидая продолжения.

– Когда я подросла, она принялась придираться ко всем моим друзьям. Несколько раз я набиралась храбрости пригласить в гости одноклассников, но мать обращалась с ними так грубо, что дети уходили и больше не возвращались. А вскоре я и пытаться перестала. Она не позволяла мне одеваться как другие девочки, запрещала краситься и даже стричься…

– И другие дети над тобой смеялись?

– До этого даже не доходило. Если бы меня дразнили, это означало бы, что меня признали и заметили. Одноклассники просто смотрели сквозь меня, точно меня вообще не существует. Я была – никто. Маму это вполне устраивало: если весь мир погряз во грехе, значит, мне лучше держаться от него подальше.

– Ты была одинока?

Ей вспомнились бесконечные, похожие один на другой дни, когда ее игнорировали, не замечали, презирали… Она запиралась в спальне и мечтала… мечтала о том же, о чем мечтает любая другая девочка ее возраста. Однако Фредерика Линдси знала: ее грезам сбыться не суждено.

– Да, – прошептала она.

– А где был твой отец?

– Я никогда его не видела. А вот мать его знала – одну ночь, не больше. После того он исчез. Думаю, мать злилась на меня не меньше, чем на него, потому что я каждый день напоминала ей о допущенной однажды ошибке.

– Но со временем ты выросла, повзрослела. И все равно продолжала жить с матерью?

– Она болела. Я была ей нужна.

– Чем она болела?

Фредерика пожала плечами.

– Не знаю. То одно, то другое…

– То есть всем и ничем конкретно.

Точнее не скажешь! Фредерика так и не узнала, что же не так с ее матерью, потому что мать наотрез отказывалась вызвать врача. Однако же большую часть времени Дебора Линдси не вставала с постели и заставляла дочь прислуживать ей днем и ночью.

– А отчего она умерла? – спросил Коннор.

– От сердечного приступа.

– То есть причина смерти не имела ни малейшего отношения к ее загадочным болям и недомоганиям?

– Нет, не думаю… Со всей определенностью, нет.

– А что ты почувствовала, когда мать умерла?

Горло девушки свело судорогой. Как выговорить слова столь кощунственные? Если она только посмеет… посмеет произнести свои мысли вслух… с ней непременно случится что-нибудь ужасное.

– Ты испытала облегчение, – подсказал Коннор.

Фредерика уставилась на мужа. Те самые слова, что она боялась произнести, слетели с его уст!

– Нет, – быстро возразила она. – Не облегчение. Не совсем. Я…

– Фредди, – мягко произнес Коннор, – в двадцать четыре года ты вдруг обнаружила, что твоя жизнь – в твоих руках. И если ты поняла это только со смертью матери, так это не твоя вина, а ее. И я не думаю, что ты на самом деле ее ненавидела. Ты просто не находила с ней общего языка, а это вовсе не грех.

Девушка не моргая глядела в темноту.

– Но она со мной разговаривает, Кон! Ее голос звучит у меня в ушах, ни на минуту не умолкая. Она до сих пор твердит мне, что каждый мой поступок – это грех. Я слышу упреки матери днем и ночью, все время…

– Почему бы тебе не велеть ей заткнуться?

Фредерика рывком села в постели.

– Что?!

– Говорю же: прикажи ей заткнуться. Господи, Фредди, она тебе и с того света покоя не дает! Но ведь ты сама понимаешь, что ее слова – это пустые угрозы!

Девушка недоверчиво заморгала.

– Ты человек взрослый, разумный, способный логически мыслить. Теперь ты знаешь, что у твоей матери была масса проблем. У нее, не у тебя. А если будешь продолжать ее слушать, ты никогда не заживешь собственной жизнью.

Фредерика во все глаза смотрела на мужа. Все то, что ускользало от ее понимания, казалось загадочным и необъяснимым, внезапно сфокусировалось, обрело четкие очертания в беспощадном свете истины.

«У твоей матери была масса проблем. Если будешь продолжать ее слушать, ты никогда не заживешь собственной жизнью…»

А Фредерике так отчаянно хотелось жить своей жизнью, строить собственную судьбу!

– Так что в следующий раз, когда у тебя в голове зазвонит телефон и ты поймешь, что это твоя мать, просто не бери трубку, – посоветовал Коннор.

«Не бери трубку…» Фредерика потрясенно охнула.

– Неужели все так просто? – с замирающим сердцем переспросила она.

– Нет, конечно. Но надо же с чего-то начинать.

Коннор так доступно, так убедительно все объяснил, что впервые в жизни чувство вины словно растаяло, отступило на задний план, а материнский голос временно умолк.

– Так, для справки, Фредди. Не ты одна разрываешься между любовью и ненавистью. То же самое я испытываю к отцу.

Едва выговорив эти слова, Коннор повернулся к жене спиной и замолчал. На языке у девушки вертелись тысяча вопросов, но Кон недвусмысленно дал понять, что откровенничать не намерен.

Он уже давно заснул, а Фредерика все лежала с открытыми глазами. Как трудно бороться с влечением, что с каждым днем набирает силу! В самом начале держать Коннора на расстоянии было куда проще, но чем ближе она узнавала мужа, тем крепче к нему привязывалась. Постепенно она начала осознавать, что репутация Коннора О'Салливана очень мало отражает истинную его суть. И насчет ее матери он все понял, действительно понял!

Причем у Фредерики возникло ощущение, что Коннор нуждается в понимании не меньше ее самой.

Как-то вечером в августе Фредерика устроилась на заднем крылечке, потягивая травяной чай. Налетевший ветер взметнул ее волосы. Скоро дни станут еще короче, а ночи длиннее… Деревья запылают огненно-алым… Девушка дождаться не могла этого дня, она с детства обожала осень.

Коннор отправился в город на какую-то важную встречу. Что за встреча, он не пояснил, а Фредерика не спросила. Однако по обрывкам телефонных разговоров догадалась, что речь идет о торговле недвижимостью.

Похоже, муж уже строит далеко идущие планы.

Фредерика прикинула, сколько может стоить «Эмайн Маха». Если Коннор обещал заплатить сообщнице пятнадцать тысяч фунтов, это значит, что продаст он ферму за сумму гораздо большую. Здесь двенадцать сотен акров плюс великолепный дом и превосходно оборудованные конюшни… Наверняка «Эмайн Маха» принесет ему золотые горы. А еще Коннор рассказывал, что дед его был одним из лучших конезаводчиков графства Слайго, так что лошади, надо думать, тоже немало стоят.

Девушка посмотрела в сторону конюшен и поневоле залюбовалась лошадьми, разгуливающими по загонам. Поглядеть бы на них поближе, да вот не складывается: лошади ей очень нравились, но одновременно и пугали. Они такие огромные и с виду совсем дикие… Коннор как-то пообещал жене, что в один прекрасный день она непременно покатается верхом. Но всякий вечер он возвращался домой таким усталым, что у Фредерики духу не хватало просить его сходить с ней на конюшню. А одна она ни за что не рискнула бы приблизиться к животному настолько красивому и опасному.

Впрочем, почему бы просто-напросто не посмотреть на лошадей вблизи?

Взвесив все «за» и «против», Фредерика ненадолго заглянула в дом, переоделась в рубашку и в джинсы и зашагала по усыпанной гравием дорожке к конюшне. Никого из работников на месте не оказалось. Девушка робко толкнула дверь и заглянула внутрь. Там обнаружился двойной ряд денников, второй этаж над ними служил сеновалом. Фредерика всей грудью вдохнула запах сена, зерна и лошадей – крепкий, но вовсе не противный.

Она неуверенно подошла к первому деннику. Внутри стояла высокая, лоснящаяся кобыла – серая в яблоках, с пышной гривой и хвостом. Кобыла повела умным карим глазом и просунула морду сквозь прутья, надеясь на угощение.

Фредерика с замирающим сердцем погладила бархатистую морду. Теплое дыхание защекотало протянутую ладонь, и вверх по руке до самого плеча распространилось приятное покалывание.

И тут послышались шаги. Лошадь насторожила уши и убрала морду. А девушка стремительно обернулась. В двух шагах от нее стояла Кэтлин Рахилли. Фредерика виновато потупилась. За все время, что она провела на ферме, с мисс Кэти она почти не сталкивалась. Но Фредерика не забыла, с какой неприязнью смотрела на нее и на Кона грозная старуха в день их приезда.

– Я ее просто погладила, – смущенно пробормотала девушка. – Но если нельзя…

– Да гладь на здоровье, – отозвалась Кэтлин, подходя ближе. – Пока ты снаружи, а она внутри, все в полном порядке.

– А она… опасна?

Губы мисс Кэти чуть дрогнули – видимо, это обозначало улыбку.

– Эта-то? Да она мухи не обидит. Просто она здоровущая, а ты махонькая. Наступит тебе на ногу, то-то ты пожалеешь!

– Она такая красавица! – восхищенно произнесла Фредерика, вновь протягивая руку сквозь прутья.

– Она у нас рекордистка, некогда призы брала. Сейчас-то годы у нее не те…

– Я всегда обожала лошадей, – призналась девушка, отгоняя от кобылы муху.

– Верхом-то ездишь? – полюбопытствовала мисс Кэти.

– Нет, но ужасно хотела бы. – Фредерика искоса взглянула на собеседницу. – А это сложно?

– Зависит от лошади. Иная как начнет брыкаться…

– А вот эта – начнет?

– Нет. На ней и пятилетний ребенок усидит.

Фредерика ласково потрепала лошадь по шее.

– Как ее зовут?

– О, – улыбнулась мисс Кэти, – у нее длинное имя и родословная под стать. Но мы зовем ее Яблочко.

– Из-за масти?

– Да. Она только на свет появилась – помнится, роды были трудные, мы с братом полночи возились, – а Патрик возьми и скажи: «Гляди-ка, яблочки!» Вот «Яблочко» и приклеилось. – Кэтлин достала из кармана длинной, до полу, юбки кусок сахару, и кобыла шумно схрупала угощение. – Хочешь, мы ее оседлаем да поглядим, как тебе понравится кататься?

Фредерика не сдержавшись захлопала в ладоши.

– Правда? Правда, можно?

Кэтлин заглянула в подсобное помещение и вернулась, неся седло, уздечку и прочие принадлежности, названий которых Фредерика не знала. Старуха ловко оседлала Яблочко, вывела ее во двор и показала девушке, как садиться на лошадь. После трех безуспешных попыток Фредерике удалось-таки подтянуться, перебросить ногу через широкую спину кобылы и взгромоздиться в седло. Кэтлин подогнала стремена, вручила всаднице поводья и объяснила, как с ними управляться.

Очень скоро ликующая Фредерика уже ехала шагом вдоль ограды. Кэтлин подавала команды, приказывала девушке привставать на стременах и не натягивать слишком туго поводья. Запомнить все сразу оказалось непросто, но кроткая Яблочко вроде бы не возражала, даже когда всадница роняла поводья или съезжала чуть набок. Поначалу Фредерика не знала, за что хвататься, но вскоре освоилась и, по совету Кэтлин слегка ударив кобылу каблуками, послала ее рысью. Вот тут-то и начались мучения. Однако старуха ворчливо похвалила всадницу и заверила, что очень скоро та научится двигаться в лад с лошадью, а не вопреки ей.

Все хорошее рано или поздно заканчивается. Подошел к концу и первый урок верховой езды. Расседлав Яблочко, мисс Кэти вручила девушке скребницу и гребень и объяснила, как ими пользоваться. Фредерика ревностно взялась за дело.

– Ты смотри, не заходи к лошадям сзади, – предупредила Кэтлин. – Яблочко брыкаться не станет, но о других того же не скажу. Так что лучше сразу приучайся все делать правильно.

– Вот так? – Фредерика послушно встала с нужной стороны.

– Да. – Кэтлин Рахилли забрала у девушки скребницу и заново прошлась по крупу. – Сколько Кон тебе предложил за роль жены на полгода?

Девушка вздрогнула, чуть не выронила гребень, вспыхнула от стыда.

– Он… нет, ничего. Я сама… Я просто…

Голос ее беспомощно прервался. Фредерика собиралась солгать – даже попыталась, – но пронзительные, ярко-голубые глаза Кэтлин видели ее насквозь.

– Пятнадцать тысяч фунтов, – еле слышно прошептала она, и старуха громко присвистнула. – Понимаете, я… я ужасно хочу поступить в колледж. Я давно об этом мечтаю, а денег накоплю нескоро, и…

– Понятно. Это все объясняет. А то с какой бы стати милая, славная девочка вроде тебя сошлась с мужчиной, которого едва знает.

Щеки Фредерики снова запылали огнем. Девушка взялась за гребень и с удвоенной силой принялась расчесывать пышный лошадиный хвост. Ох, и зачем только мисс Кэти затронула эту тему!

– Я с ним не сошлась… Все совсем не так, как вы думаете…

– Знаешь, как только Кон получит ферму, он тут же ее продаст, – сообщила Кэтлин. – Только ты поганца и видела.

– Мне все равно. У меня свои планы, своя жизнь.

– Девичьи сердца переменчивы. Пройдет месяц-другой, и ты, чего доброго, станешь думать иначе. – Кэтлин неодобрительно пожевала губами. – Он причинит тебе боль, деточка, даже не задумываясь об этом.

– Он не такой, честное слово, не такой! – вступилась за мужа Фредерика.

– Вот и дед его так думал. Всерьез верил, что сын не похож на отца. А знаешь, что он сюда, в «Эмайн Маху», только четыре раза и приезжал за двенадцать лет? Четыре раза – и это после всего того, что Патрик для него сделал! Патрик приглашал его на все праздники – и на Рождество, и на Пасху, и просто так… Я брату сколько раз твердила, что не приедет он, даже звать нечего. А Патрик все равно надеялся…

– Возможно, у Кона была причина…

– Ни малейшей. Кроме разве той, что он свинья неблагодарная. Плевать ему было на деда, да и на тебя тоже плевать.

– Нет. Кон вовсе не такой! Он…

Девушка смущенно умолкла. Где найти слова, чтобы объяснить Кэтлин Рахилли, что она, Фредерика, видит в Конноре то, чего до сих пор не замечал никто другой. Никто, кроме, может быть, деда. Да только даже если она и соберется с мыслями, мисс Кэти ей все равно не поверит.

– Наверное, мне лучше уйти, – сказала девушка. Она отложила гребень и направилась к выходу.

– Пока ты здесь, можешь считать Яблочко своей. Если хочешь, конечно! – неожиданно крикнула ей вслед старуха.

Фредерика стремительно обернулась, охнула, всплеснула руками.

– Правда?

– Я скажу ребятам, чтобы ее на пастбище не забирали. Но это значит, что тебе придется ездить на ней каждый день, а то лошадям застаиваться вредно. Хочешь, приходи завтра вечером… я тебя еще поучу.

– О! Я приду, обязательно приду! Фредерика себя не помнила от радости. У нее есть лошадь, собственная лошадь! Пусть только на полгода…

А мисс Кэти снова посерьезнела.

– Что до Кона, – многозначительно проговорила она, – я просто предупреждаю: ты глаза-то держи открытыми!

А сердца не открывай, мысленно докончила Фредерика. Ведь именно это имела в виду умудренная жизнью Кэтлин Рахилли.